Страница 3 из 75
Край обладает прекрасным климатом и, пожалуй, самыми красивыми и разнообразными ландшафтами Южной Франции. По обоим берегам Изеры широкая равнина, за которой открывается вид на Бельдонские Альпы с их озерами, снежными вершинами и громадными лесами.
В эпоху религиозных войн в XVI веке огромная часть Дофине была привержена к кальвинизму в очень своеобразном смешении чисто итальянского фанатизма с протестантскою ненавистью к папе. Из провинции Дофине вышли сильные характеры гугенотов, борцов за свободу совести, прославивших эпоху Генрихов.
В 1788 году Дофине — единственная провинция, которая в обстановке назревшего революционного взрыва самочинно собрала Генеральные штаты (впервые после 1689 года), и притом на началах поголовного, а не сословного представительства.
Бейль с любовью вспоминал именно эти черты своего родного края и всегда несколько преувеличивал подлинную цену дофинского свободолюбия. Он пользовался для характеристики своих героев и их умонастроений эпитетом, «как воздух этой страны, чистый и четкий». Но горожан Гренобля он ненавидел от души. Они платили ему тем же…
Появление на свет нового гренобльского гражданина произошло в пору тяжелую.
Свободолюбие и революционность одной части населения равнялись контрреволюционному фанатизму и мракобесию другой.
Двадцать пять миллионов трудящихся Франции кормили тридцать тысяч дворянских семей, владевших лучшими землями королевства. Король считался помещиком. Дворяне были свободны от каких-либо государственных обязанностей и налогов.
Первое и второе сословия Франции, то есть дворянство и духовенство, составляли один правящий землевладельческий класс. Третьим сословием именовалась буржуазия, которая была лишена политических прав и привилегий. Что же касается народа — крестьянства и мелкого люда городов, то это сословие лишь в процессе революции получило название четвертого сословия. До революции оно просто игнорировалось, считалось как бы несуществующим. Не было крестьянской семьи, которая не платила бы помещику больше половины своего чистого дохода. Большинство многомиллионного французского крестьянства уже давно перешло на положение вечных должников, не имеющих права уйти с земли до полной расплаты с кредитором-помещиком. И не только крестьянин-арендатор, но и крестьянин-собственник, уплативший в удачный год помещику денежный и натуральный чинш, шампар, то есть часть жатвы, не мог рассчитывать на прочность своего владения. Любой сеньор мог когда угодно уплатить собственнику-крестьянину стоимость его земли и согнать с насиженного места по любому поводу — хотя бы потому, что крестьянин из бережливости не хочет печь хлеб в его господской печи, или выжимать сок из винограда в господском сарае, или, как то чаще всего бывало, не захотел смолоть своего хлеба на мельнице сеньора, ибо она не работает, и завел собственную мельницу.
Крестьянские хижины имеют земляной пол. Люди спят на прошлогодней листве, маленькие дети ползают по земляному полу около вороха грязных листьев. Лихие наездники в камзолах со сворами собак, не стесняясь, скачут по крестьянским огородам, если заяц или лисица из помещичьего леса укрылись в крестьянской капусте. Зачастую вместо зайца борзые рвут на части крестьянского младенца. Крестьянин не имеет права жаловаться в суд. Сами крестьяне не имеют права охотиться даже на своих собственных землях, ибо дичь или хищники, попавшие на крестьянские огороды, являются собственностью благородного сеньора.
Сеньор выдавал замуж старшую дочь, и сельские агенты сеньора собирали по крестьянским дворам яичный налог по случаю этого праздника. Это одна из бесчисленных форм обложения, произвол которого варьировал от простых поборов, устанавливаемых по-разному в разных местностях, до единообразных дворянских сборов с товаров при переезде через паром на границе помещичьего имения, с кузниц на больших дорогах. И уже в настоящее стихийное бедствие для крестьян превращался государственный соляной налог, в силу которого соль распределялась не по реальной потребности крестьянина, а как принудительно покупной товар. Эта так называемая «габелль» была истинным бичом крестьянства. Из года в год государственный бюджет Франции зловеще приближал страну к революционному взрыву. Содержание тысячи королевских офицеров в год обходилось в сорок шесть миллионов ливров, то есть ровно во столько, сколько стоило содержание ста пятидесяти тысяч королевских солдат. А тридцать тысяч дворянских семей фактически поглощали весь государственный доход двадцатипятимиллионного населения Франции.
Все народное хозяйство Франции было разъедено язвами прогнившего феодального строя. А недовольство буржуазии, дошедшее до крайнего предела, только ждало какой-либо вспышки, чтобы использовать народное возмущение для своих целей.
Когда указ от короля о новых налогах приходил в провинцию, то он начинал действовать только с момента внесения его в парламентский регистр. Эти слабые и чисто формальные остатки вымерших старинных местных самоуправлений давно находились в пренебрежении. В тех случаях, когда закон, внесенный королем на регистрацию местного парламента, угрожал безопасности местного населения, парламенты в старину давали королю возражения, называющиеся «почтительными ремонстрациями». Право этих «почтительных ремонстраций» все чаше
и чаще нарушалось Людовиком XVI, вернее тем произволом, который позволяла себе его жена Мария-Антуанетта.
Лишь однажды парижский парламент возвысил голое и составил ремонстрации, в которых указывалось, что «наиболее верное средство к поддержанию преданности народа королю состоит в примере некоторой экономии королевских расходов, в ограничении произвола, царствующего в части податей, а равно в более полезном назначении тех денег, которые собираются с народа путем прямых и косвенных налогов, а расходуются нецелесообразно». Парламент осмелился заговорить о том, что необходим законный порядок!
В 1788 году в самом городе Гренобле произошел конфликт, острополитический по своему характеру, ибо это был конфликт между королевской властью и парламентской магистратурой города Гренобля. Новые королевские законы были предложены к осуществлению без внесения в парламентские регистры Выборные магистраты, то есть полуаристократические, полубуржуазные представители местного населения, входившие в состав парламента как судебного учреждения, были возмущены поведением королевских представителей. Но когда они решили представить королю свои ремонстрации, парламент внезапно был окружен войсками, и королевские эдикты были зарегистрированы manu militari, буквально: «вооруженной рукой», то есть рукой командира того военного отряда, который держал парламент в осаде.
Как относилось правительство Людовика XVI к недовольству в стране? Оно делало все, чтобы уронить себя в общественном мнении.
Фантастические празднества, балеты, утопавшие в роскоши подвесных садов; позолоченные кареты; камзолы, расшитые бриллиантами; скрипичные концерты на семнадцати скрипках Страдивари; ночные празднества при свете десяти тысяч кенкетов; волшебные прогулки в «очарованные гроты», на «острова любви»; напудренные маркизы и надушенные франты в белых париках, в камзолах с брюссельскими кружевами, по десять тысяч каждая манжета, — вот как жил двор в Версале.
Королева охотно прислушивалась к странствующим волшебникам, к восточным магам, колдунам или шарлатанам типа доктора Месмера, провозгласившего новую «эпоху животного магнетизма».
Наконец появился в Париже знаменитый авантюрист, известный под именем графа Калиостро. Он называл себя египтянином, посвященным в таинства природы, знающим средства, исцеляющие от всех болезней и дающие долгий век. К нему обращались все: и франты, испортившие себе лицо померанцевой пудрой или жасминной помадой, и франтихи, у которых появились прыщи от применения медовой воды для умыванья. Считая пульс богатым старухам, Калиостро точно называл все минувшие их болезни и те, которые ожидают пациентов в будущем. Он рассказывал шепотом старым графиням такие подробности их биографии, что заставлял их содрогаться; он запугивал и выманивал деньги, вынуждая не только раскошеливаться, но и разоряться.