Господин Никто

И это обошлось мне довольно дорого. Кралев стремглав бросается мне под ноги, я теряю равновесие и кубарем лечу через него. Черномазый вывертывается с удивительным проворством и пытается выхватить у меня маузер, но для меня это не является неожиданностью, и, лежа на спине, я изо всех сил пинаю его прямо в физиономию. Он падает, не удерживается на коленях и, вытирая кровь, которая его слепит, вскакивает на ноги, чтобы вернуть мне удар. Но я тоже успел уже вскочить, и маузер снова упирается черномазому в живот.

— Становись вон туда! — приказываю я. — Туда, на исходную позицию! И уже без шуток, иначе…

Кралев медленно пятится назад, протирая глаза и следя за пистолетом в моей руке. Этот человек всегда был слишком недоверчив. Не сводя с меня глаз в страхе, что я выстрелю без предупреждения, он отступает еще на шаг. Роковой шаг… Раздается сдавленный крик и шум срывающихся камней, потом второй крик, на сей раз у меня за спиной.

— Он упал! — вопит Лида.

— Разве? — бормочу я. — А я и не заметил.

— Кто упал? — снова кричит женщина, вглядываясь пустыми испуганными глазами в море, глухо плещущееся внизу, в ста метрах под нами.

Она еще не может прийти в себя. Ничего. Шок, вызванный случившимся, ускорит просветление. Схватив Лиду за руку, я тащу ее к «ситроену», успокаивающе бормоча, что никто не упал, а если кто и упал, то поднимется. Я прощаюсь беглым взглядом со своей таратайкой и замечаю бутылку газированной воды, валяющуюся на сиденье. Откупорив, взбалтываю воду и, наполовину закрыв пальцем горлышко, пускаю струю на Лиду. Она пытается увернуться от неожиданного фонтана, но я продолжаю поливать ее знаменитой вителуаз, лучшей из газированных вод, до тех пор, пока женщина не начинает кричать на меня своим сварливым тоном:

— Перестаньте плескать на меня водой!

— Скажите «пожалуйста»!

— Хватит, слышите!

— Ладно, — уступаю я, поскольку воды все равно больше нет. — Теперь сидите смирно, потому что нам дорога каждая минута.

— Куда мы едем? — спрашивает Лида, остановившись у «ситроена».

— Куда вы скажете, — отвечаю я.

Мое внимание приковано сейчас к моей старой таратайке. Я сажусь в последний раз за руль, даю задний ход, чтобы отделиться от «ситроена», потом сворачиваю к пропасти, выключаю скорость и вылезаю из машины. Незначительный толчок, и мой ветеран с новым грохотом сшибленных камней летит в бездну.

— Куда мы едем? — повторяет молодая женщина, когда мы садимся в машину и несемся в обратном направлении.

— Вы проверили, что я говорил вам вчера?

— Что следовало проверить? — Она проводит ладонью по лбу. — Я будто пьяная… Как вошел, сразу чем-то брызнул мне в лицо… Я заметила, как он спрятал спринцовку. И потом, когда остановились, опять…

— Все это вы внесете в свои мемуары, — перебиваю я ее. — Пароходом интересовались?

— Ах да… — Она снова щупает лоб. — Там действительно есть наш пароход. Отправляется сегодня в пять или шесть часов.

Между пятью и шестью целый час, но что тут поделаешь — товарные пароходы не то что пассажирские поезда. Я смотрю на часы. Скоро два. До Марселя километров двести шестьдесят. Раньше пяти нам туда не попасть. А если Франсуаз пустит легавых, то нам и после пяти не приехать.

В такие моменты самое разумное сосредоточиться на том, что в непосредственной близости от тебя, а в непосредственной близости от меня кусок блестящего на солнце шоссе, который мне предстоит покрыть в следующие секунды. Всматриваясь в ленту дороги, извивающуюся среди прибрежных скал, я пытаюсь отдохнуть в границах возможного для меня — не думать, но и не закрывать глаза.

— Успеем мы, как по-вашему? — спрашивает женщина.

Меня сейчас это мало занимает, и я молчу.

— Если вы спасете меня от этого кошмара, всю жизнь буду вас благословлять, — добавляет Лида минуту спустя.

Она вообразила, бедняжка, что все страсти разгорелись вокруг ее спасения. Вообще я чувствую, что она не даст мне отдохнуть.

— Не понимаю, ради чего вы идете на такой риск? — не унимается Лида.

— Из гуманных чувств.

— А я думала, что вы урод…

— Урод?

— Да, да. Мне казалось, что органы чувств у вас ампутированы, если они и были когда-нибудь.

— Скорее всего, их никогда у меня не было, — отвечаю я, всматриваясь в линию шоссе перед собой.

— Я была уверена, что вы человек холодный… — продолжала Лида. — Циничный и холодный, как пресмыкающееся…

— Мерси, — киваю я. — Старая истина: не отвечаешь чувствам другого, значит, ты холодный.

— Вы обращались со мной ужасно там, в Париже… Почему вы вели себя так ужасно?

— С воспитательной целью, — сухо отвечаю я. — Чтоб заставить одну дурочку кое-что понять.

— Вот теперь вы опять хороший, — замечает она, поскольку ничего другого сказать не может.

Я тоже не склонен к разговорам. Только жму на газ изо всех сил, стараясь не поддаваться тягостному ощущению пустоты, которое вновь охватывает меня. Не отвожу глаз от бегущей ленты шоссе, машинально жму на педаль, и мне кажется, что я лечу в этом огромном пустом пространстве бог весть с каких пор и неведомо куда, словно брошенный кем-то камень.

Когда я выхожу из телефонной кабины, на моем лице, кроме усталости, написано, очевидно, и что-то другое, потому что Лида, оставив на стойке недопитый кофе, подходит ко мне и берет за руку.

— Ушел, да?

— Только что.

Мы садимся в машину, и я делаю единственное, что можно сделать в данный момент, — еду к Старой пристани. Если в ближайшие минуты не найду выхода и если Франсуаз подняла тревогу, мне придется освободиться от своего хрупкого багажа и искать убежища.

Останавливаю машину у самого причала. В тихой черно-зеленой воде лениво покачивается несколько моторок. Я останавливаю свой выбор на блестящей четырехместной «ведэтт».

— Мечтаете о приятной прогулке? — спрашивает молодой человек, стоящий у причала с сигаретой в зубах. — Двадцать франков в час.

Киваю в знак согласия. Владелец лодки подтягивает ее за веревку и помогает нам сесть. Потом отвязывает лодку и готовится сесть сам.

— Вы тоже? — поднимаю брови.

— А как же иначе? — в свою очередь удивляется он.

— А так: прогулка без третьего лишнего. Иначе зачем я стану платить двадцать франков?

— Вы знаете, сколько стоит эта «ведэтт»? — не без хвастовства и с укором спрашивает молодой человек.

— А вы знаете, сколько стоит вон тот «ситроен»? Вот, возьмите ключи.

Я бросаю ключи от машины, и человек машинально ловит их в воздухе. И, подумав немного, машет рукой:

— Ладно, идет. Надеюсь, править-то вы умеете?

— Не беспокойтесь. Буду править, не увлекаясь.

— Потому что, имейте в виду, она скорая…

Он не догадывается, что я как раз на это и рассчитывал, выбрав именно ее. Завожу мотор и начинаю маневрировать, сохраняя разумную скорость. Потом огибаю волнорез с небольшим маяком, прохожу мимо мрачных башен крепостей Сен-Жан и Сен-Никола и даю полный газ. Легкая «ведэтт» стремительно несется по водной глади, задрав нос, готовая, кажется, в любое мгновенье взлететь над морем. Позади постепенно снижаются массивы зданий. Еще через несколько минут на виду остаются лишь мрачные очертания собора справа, а слева, на холме, возвышается силуэт Нотр-Дам де ла Гард с изваянием мадонны.

Рядом со мной сидит Лида и наблюдает за моими маневрами с крепнущим чувством уверенности.

— Вот он, пароход, — показываю я на темное пятно вдали, изрыгающее клубы дыма.

На деле мое внимание направлено в обратную сторону, где в любой момент может показаться быстроходный катер береговой полиции. Теперь все будет зависеть от удачи.

Спустя полчаса мы приближаемся к пароходу. На черной корме уже отчетливо видна надпись РОДИНА. Но хотя надпись эта звучит сейчас почти символически, я продолжаю бегло посматривать назад. Там, совсем еще вдалеке, показалась черная точка, движущаяся с внушающей опасения скоростью.