Страница 14 из 16
— Никогда бы не подумал, что мне будет жаль его, — пробормотал Чалмерс.
Процессия двигалась дальше, но Ши опять повернулся в седле, чтобы увидеть конец семейной сцены. Маламброзо снова появился в окне и объяснил:
— Шобхани, я сказал и сделал все что мог, но все было напрасно. Теперь мы умрем, потому что я не смогу пережить тебя!
— Отец, ты не должен! — воскликнула Шобхани-Флоримель, взяв его руки в свои.
— Ты для меня дороже жизни, и я давно уже решил, каким именно способом убью себя, если тебе случится умереть раньше.
— Ты не должен! — снова закричала она. — Но я должна! Я должна следовать за моим мужем и умереть вместе с ним! — И она бросилась прочь от окна.
Маламброзо несколько мгновений стоял в шоке, потом с криком бросился за ней:
— Нет, Шобхани! Стой!
Тут Чалмерс задрожал.
«Почему муж? Как Флоримель могла иметь другого мужа? Даже если Шобхани — это только аналог Флоримель, когда она успела выйти замуж за вора?»
Шобхани выбежала из дома, чтобы занять свое место рядом с верблюдом Чарьи.
— Прочь! — крикнул охранник, гарцуя на лошади рядом с ней.
— Я не могу, — ответила она, — я полюбила его с первого взгляда.
Охранник в испуге отступил, и Рандхир печально выдохнул:
— Бедняжка!
Маламброзо упал на колени перед Шобхани:
— Нет, дитя мое! Вернись в дом!
— Прочь с дороги, старик! — Солдат угрожающе поднял над ним копье тупым концом. — Как ты смеешь отговаривать ее от благочестивого долга!
— Благочестивого долга? О чем он говорит? — спросил Чалмерс, побелев; но Ши, более практичный и менее заинтересованный, наклонился вперед, схватил Маламброзо за руку и поднял его в свое седло.
— Прекратите суетиться, Маламброзо! Объясните — так будет лучше для всех!
Чародей поднял на него глаза и оторопел:
— Гарольд Ши!
— И Рид Чалмерс.
В голосе Чалмерса слышалась неприкрытая угроза, и Ши вдруг понял, что даже кроткий Рид может быть способным на преступление в пылу страсти.
— Объясните нам! Это Флоримель?
— Это она, она! — завыл Маламброзо. — Я заколдовал ее тело, чтобы она цветом кожи не отличалась от месных жителей, я заколдовал ее разум, чтобы она забыла, что она Флоримель, и поверила, что она дева Шобхани, выросшая вдали от мужских взглядов, никогда не выходившая за пределы высокой стены сада, потому что ее старая нянька, которая умерла, когда ей было всего пять лет, предсказала мне, ее отцу, что Шобхани будет предметом восхищения всего города и умрет как вдова сати[20] еще до того, как станет женой. Безобидная чепуха, конечно, — но не для отца, который берег ее как зеницу ока!
— Сати! — в ужасе остолбенел Чалмерс. — Ритуальный суицид женщины, муж которой умирает? Позволить ей сжечь себя заживо на его погребальном костре?
Маламброзо вздрогнул.
— Да, это один из путей.
— Вы полагаете, она последует за этим негодяем к месту его казни, потому что собралась умереть вместе с ним? — снова вскричал Ши. — Но как она сможет узнать, что он ее муж, если вы загипнотизировали ее в убеждении, что она даже не замужем?
— Это проклятая вера в реинкарнацию, — стонал Маламброзо, — и события одной жизни влияют на следующую. Начав жить заново в этом мире, она перевоплотилась в его границах, но единственная жизнь, которую она прожила прежде, была та, о которой мы все знаем и в которой Рид Чалмерс был ее мужем!
— Я и сейчас ее муж, — сказал Рид непререкаемым тоном.
— Но не в этом мире! По его правилам это новая жизнь!
— Но она уже побывала в полудюжине миров! — запротестовал Ши. — Что же, каждый из них был прошлой жизнью?
— Да, что касается этого мира, — продолжал выть Маламброзо, — и в каждом из них Чалмерс был ее мужем! Но здесь, в Чандрадойе, аналогом Чалмерса является атаман разбойников и грабителей, поэтому она полюбила его с первого взгляда.
Глаза Ши широко раскрылись.
— Вы имеете в виду, что в условиях Индии атаман разбойников был предназначен ей в мужья?
— Да, если бы только она не увидела первым Чалмерса! О, как я жалею, что прятал ее так хорошо!
— Но почему она должна совершать сати? — спросил Ши. — Никто бы ничего и не узнал, если бы она вела себя тихо! Даже сейчас она может бросить вызов обычаям и остаться в живых! Они не женаты — никто не сможет обвинить ее!
— Кроме нее самой, — сказал ему Маламброзо. — Она хорошая индийская девушка, и сати — это часть ее дхармы, предназначения всей жизни, для которой она рождена; отказ от совершения сати обременит ее душу плохой кармой — по-нашему, это возмездие за грех, и тогда после смерти она возродится в низшей касте. Но если она совершит сати, ее душа приобретет хорошую карму — я полагаю, ближайший эквивалент у нас — это милость Господня, прощение, добродетель, — и тогда она возродится в высшей касте. Она всегда повторяет мне индийские притчи о том, что сколько волос на человеческом теле — тридцать пять миллионов, — столько же лет и жена, восходящая на погребальный костер вслед за своим мужем, будет пребывать на небесах, пока не возродится снова, и как змеелов вытаскивает змею из норы, так жена, которая совершает сати, вытаскивает своего мужа из преисподней и воссоединяется с ним; даже если ему суждено испытать страшные муки, терзаться в жутких оковах, пройти через все страдания, изнуренному, отчаявшемуся и измученному за свои преступления, ее самопожертвование спасет его.
Чалмерс оцепенел от ужаса.
— И она действительно в это верит?
— Испокон веков добродетельная женщина не знала более высокого долга, чем после смерти своего господина взойти на его погребальный костер, — вздохнул Маламброзо. — Если только женщина в своей реинкарнации после реинкарнации откажется от сати, ей не избежать возрождения в теле самки животного. Единственный путь, к возрождению в высшей касте и достижению нирваны — это совершение сати после смерти мужа!
Чалмерс наградил его очень злобным взглядом.
— Вы очень крупно за это поплатитесь, Маламброзо! Определенно, в вашей голове индийские догмы занимают слишком много места. Что заставило вас изобретать такую идиотскую схему маскировки? Подумать только, она — ваша дочь! Конечно, я допускаю, что в это намного легче поверить, чем в то, что она ваша жена, потому как вы для нее — древняя реликвия, но как вы собирались жениться на своей собственной дочери?
— Когда я узнал, что вы рыщете здесь, я собирался корректировать ее сознание, чтобы она забыла, что я ее отец, а потом загрузить туда любовный фильтр, — торопливо сказал Маламброзо, — и кого вы зовете реликвией, вы, памятник античности?
— Я вот вам сейчас покажу античность…
— Я вам обоим покажу! — вмешался Ши. — Мы почти уже у городских ворот!
— Если вы не добьете эту дилемму прежде, чем они прибьют к кресту разбойника, вам придется делить не женщину, а барбекю!
— Да-да, вы правы! — С видимым усилием Чалмерс придушил свой гнев и повернул разум в аналитическое русло. — Итак, любовь с первого взгляда была для нее признаком того, что разбойник — предназначенный ей супруг, — резюмировал он, — и поэтому, если он умрет, то и она должна умереть тоже! О, черт бы вас побрал, Маламброзо! На этот раз вы действительно учинили полнейший беспорядок!
— Я знаю, знаю! — стонал Маламброзо. — Но вы проклянете меня позже, если вам так это нужно! А сейчас помогите найти способ спасти ее!
К этому времени они вышли из ворот, и атаман разбойников увидел крест, установленный в ожидании его на высоком помосте. Его шаг замедлился, но охрана стала подгонять его копьями, он бросил на них презрительный взгляд, потом гордо и величественно взошел на помост и встал рядом с огромным деревянным крестом. Он развел руки в стороны, и тут же палачи подошли к нему с гвоздями и молотком.
— Если вы можете придумать, как предотвратить это, то поторопитесь! — умолял Маламброзо.
— Невидимая защита, вроде той, что мы укрыли раджу, когда он сражался? — предложил Ши.
20
Обычай сати — самосожжение вдовы на погребальном костре вместе с телом мужа.