Большая скука

»…Соколов уверял, что предлагаемые им сведения имеют исключительную ценность, что в них содержатся не только планы подрывной деятельности, но и вся стратегия эмигрантского центра на длительный период времени. «Если мои дружки узнают, что за товар я собираюсь вам продать, мне крышка», — повторил Соколов дважды. На мой вопрос, что его побудило пойти на такое дело, он ответил, что там для него уже нет никаких перспектив и что он решил переменить климат…»

В рассказе Тодорова содержались и его личные суждения по данному вопросу. Он, например, говорил, что это не провокация и не уловка, что Соколов был вполне искренен. Тодоров высказал и другие предположения такого порядка. Но я не склонен принимать их в расчет, поскольку они исходят от дилетанта.

Второй элемент условия задачи — Иван Соколов, сорок шесть лет, разведенный, гражданин ФРГ, бежал из Болгарии в 1944 году во время отступления немцев. Данные Центра подтверждают, что вплоть до 1968 года Соколов был довольно заметной фигурой в политическом руководстве эмиграции. Однако во время этих событий он был смещен со своего поста и понижен в должности — теперь он числится на эмигрантском радио. Предлогом послужило то, что при создавшейся ситуации Соколов не проявил должной оперативности; истинная же причина кроется в той борьбе за власть, которая не прекращается между отдельными группами эмигрантов.

После того как были наведены дополнительные справки, Центр приходит к следующему заключению: во-первых, Соколов, недовольный своим понижением или встревоженный дальнейшим неблагоприятным для него развитием событий, действительно решил покинуть ФРГ; во-вторых, принимая во внимание то обстоятельство, что у Соколова были довольно широкие связи, можно не сомневаться, что он действительно располагает ценными секретными данными, которые он готов передать, чтобы обеспечить себе безбедное существование на новом месте; в-третьих, Тодоров должен восстановить контакт с Соколовым и заполучить предлагаемые сведения.

Местом сделки выбрали Копенгаген. Для Соколова Дания удобна тем, что граничит с ФРГ; что касается Тодорова, то он едет в датскую столицу для закупки товаров. Эти товары фигурируют в списке материалов, которые членам НАТО запрещено вывозить в социалистические страны. Поэтому из Дании товары будут доставлены в Австрию, а уж оттуда их перебросят в Болгарию. Выплата задатка будет осуществлена непосредственно Тодоровым, на его имя в Данию будет переведено триста тысяч долларов. Так что к этим тремстам тысячам прибавится еще сто тысяч, а Тодорову дано указание заключить сразу две сделки.

А дальше условия задачи теряют свою определенность; правда, около месяца назад Тодоров действительно прибыл в Копенгаген; Соколов, по имеющимся у нас сведениям, также находился в этом городе, как было условлено. Тодоров обратился в наше торговое представительство с просьбой устроить ему встречу с соответствующей фирмой. Как явствует из справки банка, сумма в четыреста тысяч долларов была получена. По свидетельству третьего лица, посланного для верности на место — Тодоров об этом не подозревает, — встреча на вокзале между Тодоровым и Соколовым состоялась. А дальше — неизвестность. Две единственно известные величины в задаче становятся неизвестными: и Соколов и Тодоров бесследно исчезают. Наш коммерсант после заключения сделки больше не обращается в представительство и не возвращается в свой отель. Не возвращается в отель и Соколов, как утверждает человек, которому было поручено вести за ним наблюдение. Бесспорные данные вообще исчезают, уступая место весьма спорным предположениям.

Легче всего предположить, что Тодоров просто-напросто удрал, унеся в чемодане сумму, предназначавшуюся для Соколова. Но тот факт, что на личный счет Тодорова была перечислена такая сумма — подобные вещи допускаются в практике лишь в исключительных случаях, — говорит о том, что он едва ли способен совершить предательство ради денег.

Возможно и другое предположение. Соколов заманил Тодорова на «верное место» якобы для того, чтобы передать ему обещанные данные, и ликвидировал его. То, что Тодоров когда-то был его другом, не остановит эмигранта. Однако Соколов не так глуп. Зачем ему идти на такой риск, когда есть возможность получить деньги обычным путем? Если же Соколов не мог получить деньги обычным путем, то есть у него не оказалось обещанных сведений, то в эту гипотезу поверить легче. При более тщательном изучении вопроса последний вариант кажется маловероятным. Эмигранту было бы проще сфабриковать фальшивые данные, вместо того чтобы марать руки кровью.

Третье предположение. Проживающие в ФРГ эмигранты пронюхали, что готовится необычная сделка, и решили сами принять в ней участие. Вариантов подобного предположения значительно больше и поверить в них легче: а) Соколов, прижатый к стенке своими коллегами, был вынужден устроить Тодорову ловушку; б) Соколова и Тодорова выследили и схватили в момент совершения сделки; возможно, они в Копенгагене либо еще где-то в Дании, однако не исключено, что их переправили в ФРГ; в) Соколова убрали, а Тодорова подвергли обработке, чтобы получить от него нужную информацию; г) предав Тодорова, Соколов уцелел, а Тодоров ликвидирован; д) наконец, ликвидированы и тот и другой.

Но даже если это в самом деле так, я обязан установить, что их в действительности нет в живых, и актом засвидетельствовать их смерть. Иначе говоря, я должен узнать, что именно произошло, прийти на помощь Тодорову, если он еще в состоянии принять какую-то помощь, и по возможности наложить руку на упомянутые сведения. Все расследование мне предстоит вести в одиночку. Ни в коем случае я не имею права прибегать к чьей-либо помощи, будь то дипломатическая миссия в Копенгагене, либо торговое представительство, либо служащие «Балкан-туриста». Это написано черным по белому в условиях задачи и для пущей ясности подчеркнуто двойной чертой.

Конечно, в связи с внезапным исчезновением нашего подданного, к тому же отбывшего по служебным делам, было бы проще простого послать официальный запрос соответствующему правительству. Просто, но совершенно бесполезно. Судя по всему, датские власти не причастны к этому делу. Раз им до сих пор ничего об этом не известно, то и расследование, которое они предприняли бы, ничего не дало бы. Во всяком случае, трудно допустить, чтобы полиция Копенгагена информировала нас о результатах сделки, не имеющей ничего общего с официально существующими торговыми операциями. Таким образом, расследование, которое полагалось бы вести полиции его королевского величества, в данном случае будет осуществлено анонимно лицом, даже не являющимся подданным датского короля.

Мои подручные средства: ширма и связь с Центром. Ширмой мне служит моя принадлежность к семейству ученых-социологов. Посланный на специализацию за границу, я буду присутствовать на международном симпозиуме социологов, открывающемся через два дня в Копенгагене. Как частное лицо. Без права представлять какой бы то ни было научный институт.

Связь — каждый вторник, в семь часов вечера, у входа в «Тиволи» меня будет ждать ничем не примечательный человек в клетчатой кепке и с дорожной сумкой авиакомпании САС. Разумеется, пароль, без него не обойтись.

Приспущенную занавеску полощет ветер. Но беда в том, что ветер теплый и духота в купе становится невыносимой. Книгу с буржуазными теориями приходится отложить в сторону — я поймал себя на том, что уже полчаса перечитываю одну и ту же фразу и никак не доберусь до ее сути. Смотрю в окно: при ослепительном солнце зелень кажется какой-то серой. Колеса бегут по рельсам с пронзительным свистом, поезд летит со скоростью свыше ста километров, как будто ему не терпится скорее покинуть эту знойную землю. Однако раскаленной равнине с поблекшими от жары деревьями и безлюдными, словно вымершими, селениями, кажется, не будет конца.

Приспущенная занавеска закрывает солнце, и все же под его лучами все светится так ярко, что у меня начинают болеть глаза. Поэтому я предпочитаю глядеть перед собой в душный полумрак купе, изучать висящий на стенке рекламный вид Альп. Альпы, как известно, изумительно красивы, но, если их созерцать очень долго не в натуре, а на снимке, красота их тускнеет. И хотя я внимательно изучаю заснеженные вершины Юнгфрау или Матерхорна и от этого мне как бы становится прохладней, мысли же мои заняты не горами и минералами, а людьми.