Страница 2 из 39
После двадцатичасовой стоянки караван снова пошел на восток. К полудню 7 июня за двадцать часов одолели всего сотню миль. В вахтенном журнале появились записи: «...Продвижение очень медленное. Винты фрезеруют лед... Периодические заклинивания корпуса. Работаем набегами... Продвижение за час немногим более кабельтова». И так миля за милей...
После преодоления канадского пака на траверзе Певека ледокол встретился со знаменитым Айонским массивом. Его удалось одолеть без особых потерь во времени, но за мысом Шелагским в тумане мы уперлись в сплошные двухгодовалые десятибалльные льды... Очень плохое для моряка сочетание — лед и туман. В общем, плавание было и сложным и интересным...
13 июня после 3200 миль плавания (из них 3000 во льдах) суда разошлись. Расставание произошло у мыса Сердце-Камень — «Капитан Мышевский» ушел по чистой воде в порт назначения Магадан, а «Сибирь» легла на обратный курс, по более северным широтам, прощупывая и испытывая лед на будущих трассах. По пути высадили новую дрейфующую научную станцию СП-24...
Чубаков: Этот рейс можно считать прелюдией... Нужны другие экспериментальные рейсы на разных судах и в разное время года. Успокаиваться рано... Сейчас, после рейсов «Арктики» и «Сибири», мы накопили кое-какой опыт, на основе которого можем высказать соображение, что готовы заниматься проводкой транспортных судов через высокие широты, и этим самым постепенно перейти к круглогодичному плаванию по Северному морскому пути...
Но для того чтобы можно было пользоваться более северной трассой стабильно, надеяться на нее в случае, если Южная магистраль закрыта льдами, надо еще много походить по высокоширотной Арктике...
Майнагашев: Мы уже говорили, что, по расчетам ученых, суда должны были выйти к Тихому океану за 25 ходовых суток. Но с момента выхода из Мурманска и до расставания «Сибири» с «Капитаном Мышевским» прошло всего 18 суток... Как этого удалось достигнуть? Судоводители в этом рейсе использовали большой объем информации, каким раньше не располагал ни один моряк. Снимки со спутника давали нам погоду и ледовую обстановку на два моря вперед. На сутки-двое нас обеспечивала данными ледовая воздушная разведка с береговых баз. Наконец, на ближайшие часы мы получали информацию от гидролога с ледокольного вертолета. Все это — реализация опыта, знаний, всей суммы научной информации.
На борту «Сибири» была большая научная группа, изучавшая природные условия плавания в связи с использованием новой техники. Сейчас, когда экспериментальный рейс завершен, ученым предстоит обработать полученные данные и выдать нам, морякам, очередные рекомендации...
Чубаков: Для будущей круглогодичной навигации, повторяю, это только первый шаг. Прошлое, вся история освоения Северного морского пути требуют от нас быть на высоте стоящей перед нами задачи. Легендарные сибиряковцы в 1932 году прошли трассу, даже не имея ледовой разведки. У нас другие условия, но и стоящая перед нами цель гораздо сложнее. Наши морские традиции дают множество примеров преодоления трудностей в исследовании арктических путей... И мы сегодня продолжаем лучшие традиции российского полярного мореплавания, которое, возможно с некоторыми историческими оговорками, всегда было на уровне требований своего времени. Примеры? Неизвестные поморы на два с половиной столетия опередили Норденшельда у мыса Челюскина. Это не значит, что мы отрицаем вклад нашего славного предшественника (в 1979 году исполняется столетие экспедиции на «Веге», впервые прошедшей Северный морской путь с одной зимовкой). Основной итог его плавания состоял в том, что он связал воедино целый ряд выполненных до него плаваний поморов, казаков-землепроходцев и участников Великой северной экспедиции. Однако вопрос о практической пригодности Севморпути остался и позже без ответа. Понадобились новые усилия для его решения на иной технической и социальной основе...
Записали В. Корякин, Д. Евстигнеев
За облаками Каоланга
Дым над горами
Три коршуна, распластавшись на жаровне тропического неба, висели в восходящих потоках воздуха. С треском, словно рвалось через сушняк стадо буйволов, поднимался по склону над дорогой прозрачный огонь, поглощавший заросли бескожих эвкалиптов, переплетенного бамбука и ползучих кустов. Впереди пламени стлался синий дым, который чернел, уходя выше. Выстриженный под бокс человек, одетый в куцые — едва ниже колен — клеши и распахнутую на груди куртку с коваными пуговками, отгонял подальше табун мелких лошадок. Широченным ножом он стучал о деревянные лопатообразные ножны, и стук этот казался глухим и мягким.
Склон по другую сторону дороги, сплошь засыпанный пеплом, еще курился отдельными дымками, но по нему уже карабкалась шеренга женщин в черных юбках с красной вышивкой. Перемешивая золу и почву, они взмахивали мотыгами, будто подтягиваясь с их помощью вверх.
Это был перевал в нескольких километрах от городка Нганшон — ворота вьетнамского крайнего севера. Две известняковые скалы, заваливаясь в стороны, вздымались, пропуская дорогу; зелень на обочинах покрылась бархатом пыли.
Как разнились эти места с тем, к чему привыкаешь в долине реки Красной! Там — плоская, без единой морщины изумрудная скатерть рисовых полей, натянутая с прогибами меж ребер бесконечных дамб. Здесь же чем выше ввинчивался в небо грейдер, тем издерганнее, резче и жестче становился пейзаж. Еще через полкилометра с края пропасти открылось море тумана. Он лег сразу и кончился так же внезапно, оседая тяжелыми клубами. Обрыв за обочиной походил на берег, перед которым громоздились морские волны, наползая друг на друга и принимая фантастические образы замков, драконов и парусников. А сверху ярко светило солнце.
— Теперь пойдет ровнее, начинается плоскогорье, — сказал провожатый.
Грунтовка пошла вдоль русла реки, повинуясь ее изгибам и почти не меняясь по высоте. Мелькнула каменная тумба с указателем «Хюэ — 877 км», потом другая — «Хиенг Лыонг — 807 км» (1 Так называется мост через реку Бенхай, по которой до 1975 года проходила временная политическая граница, делившая Вьетнам на две части — северную и южную (примеч. авт.).). Впереди, севернее, оставался, последний вьетнамский город перед китайской границей — Каобанг.
В него мы въехали под вечер. Далеко внизу под узким мостом сверкнула застывшей ртутью река Банг Зианг. Миновали кинотеатр, сквер, где мерцали десятки крохотных коптилок над лотками уличных торговок чаем, и притормозили у здания гостиницы. Вокруг громоздились горы, отжимавшие город к реке. Малиновая полоска заката поднималась к их вершинам. Две-три сотни городских домиков выглядели горсткой камешков, рассыпанных вдоль Банг Зианг среди циклопических глыб.
— Тут у нас горы и горы, — сказал главный редактор газеты «Каоланг» Фан Туан, поджидавший нас в гостинице. — Наш вьетнамский, так сказать, крайний север. У нас и снег шел этой зимой. Пришлось потрудиться. Утепляли скотные дворы, главным образом, те, где содержатся буйволы. Крестьяне проявляли чудеса изобретательности, чтобы спасти поля с рисовыми посадками, кукурузой и овощами...
Он негромко и деликатно, как это принято у вьетнамцев в случаях, когда гостю приходится сообщать что-либо беспокоящее, посмеялся.
Мне не довелось увидеть своими глазами стихийное бедствие, обрушившееся на провинцию Каоланг и другие северные районы Вьетнама в январе 1977 года. Но газеты были полны сводок с противоборстве с внезапным шквалом холодного воздуха, пронесшегося с арктических просторов через китайскую территорию и вторгшегося в горные долины республики. Внезапный снег для людей, их пашен и скота — враг страшнее засухи. Снегу нужны не недели — достаточно часа, чтобы убить нежные побеги риса, обломать раскидистые кроны пальм, погубить теплолюбивый скот.