Страница 30 из 42
— И легкое пробито?
— То ерунда... — отмахнулся капитан. — Вот нога...
Вошел командир отряда, кряжистый такой казах, лет за пятьдесят, представился:
— Орозов. — Документы посмотрел, к себе пригласил. — Слушаю вас.
В кабинете три стула, телефон и печка железная, холод — что на улице.
— Мы ищем банду Богомбаева.
— Я сам ее ищу! — вспыхнул Орозов. — Они у меня шестерых убили, четырех коммунистов, двух комсомольцев! Они двадцать девять племенных английских жеребцов угнали. Сожрали, скоты!
— Поспокойнее, товарищ Орозов...
— Слушаю, — сцепив пальцы рук так, что костяшки побелели, Орозов уставился в пол.
— Работает в вашем отряде охранник на складе копченой рыбы, Ибрай его зовут.
— Шайтан побери этого аксакала! Сейчас мы его...
— Подождите, подождите! Вызвать старика надо осторожно, подменить на дежурстве — и украдкой сюда.
— Не привык я от своих скрываться... — пробормотал Орозов, но, посмотрев на меня, на мою одежду бродяги-оборванца, гмыкнул: — Извините, я не хотел вас обидеть...
— Дальше слушайте... Моего товарища, Кабаргина, вместе с человеком в тулупе посадите в смежную комнату. Стены тут фанерные — они наш разговор с Ибраем услышат.
Орозов сорвал телефонную трубку и, успокоившись, приказал капитану съездить на склад, подменить Ибрая и привезти в штаб, мол, ревизоры требуют, с бумагами. Потом Орозов стал растапливать железную печурку, а я сходил за Кабаргиным и Ахмет-ходжой и поместил их в смежную комнату.
Ибрай, высокий сутулый старик с холеной бородой, вошел в кабинет степенно, вежливо поклонился, положил на стол принесенные документы. В комнате вкусно запахло копченой рыбой, и я почувствовал, что давно бы пора поесть. Сидя у открытой дверцы печурки, я полуобернулся к Ибраю и спросил:
— Скажите, гражданин, где сейчас находятся Исмагул и Кадыркул Богомбаевы?
Ответил Ибрай, глядя на командира отряда:
— Не знаю я, где Исмагул и Кадыркул Богомбаевы. В сорок первом году куда-то скрылись, сбежали...
— Вы с ними недавно виделись!
— Кто мог так сказать? Вранье! — Старик вскинул бороду. — Клевета! Клевещет кто-то!
Тут из соседней комнаты Кабаргин вышел, за ним выскочил Ахмет-ходжа:
— Врешь! Ты врешь! Я им все рассказал!
— Идем, — сказал Кабаргин, тронув Ахмет-ходжу за плечо. Они вышли.
Старик сел, долго и пристально смотрел на меня, поцокал языком, головой покачал:
— Опоздал ты, начальник, пожалуй...
— Что?! — вскипел Орозов.
Но Ибрай теперь не обращал на него никакого внимания.
Я продолжал греть руки у огня, хоть сердце у меня екнуло громко, мне показалось, словно селезенка у лошади; сказал совсем тихо, спокойно:
— Опоздал я или не опоздал, не вам, гражданин, судить... Где они?
— В Тасаральском рыбтресте... У бригадира Наубанова Таукэ... У брата жены Богомбаева... Наубанов Таукэ и до войны работал в Тасаральском рыбтресте. На войну пошел, без руки вернулся... Опять бригадиром стал. Верят ему... На фронте, говорит, в партию приняли. Вот он, Наубанов Таукэ, и достал им справки, чтоб паспорта получить. Племянники его, Наубанова Таукэ, в Караганду людей послали. За паспортами... Должны... те люди уж вернуться. Вчера! Да вы сами у него спросите.
— Спросим, — сказал я.
— Спроси, спроси, начальник. Наубанов Таукэ у меня на квартире спит.
Я рассмеялся, и мне стоило больших усилий остановить свой хохот. Хохот, который мне самому очень не понравился: сдавали нервы после двухмесячного преследования.
Справившись с собственным смехом, я протянул в тон Ибраю:
— Раз я опоздал, скажите, гражданин, куда ж братья Богомбаевы со своей бандой направились?
— В Синьцзян...
— Дорога известная... — усмехнулся я. — Идут они по пескам Сары-Ишикотрау или по долине Или, скрываясь в тугаях... Старая басмаческая дорога...
Дверь отворилась. На пороге стоял наспех одетый человек в полушубке, чуть бледный, с быстрым взволнованным взглядом.
— Что стряслось, Ибрай-ака?
Тот отвернулся.
Я встал, властно приказал:
— Наубанов, подойдите!
Таукэ сделал три четких шага ко мне.
— Не оборачивайся! — и Орозову, кивнув на Ибрая: — Увести гражданина в отдельную комнату. Пусть капитан неотлучно находится при нем. Увести!
Когда мое приказание было выполнено, я сказал Таукэ:
— Садись. Ты брат жены Богомбаева.
— Да.
— Ты достал племянникам справки для получения паспортов.
— Да. Они с фронта вернулись. Справки у них из госпиталя. Под Сталинградом еще воевали. Контузии.
— Остальные пятнадцать — тоже из-под Сталинграда?.. Женщины с ними есть?
— Две.
— Одна или обе врачи?
— Одна врач, другая медсестра. — Таукэ отвечал по-военному четко.
Не выдержали у меня нервы:
— Ты бригадир рыбаков или бригадир бандитов?
— Не понимаю... Зачем кричать? Почему надо кричать?
— У вас под носом делались эти справки! Когда должны вернуться люди с паспортами? Те, что в Караганду ездили...
— Вчера. Но не приехали.
— Пойми, Таукэ, ты пустил к себе в дом бандитов. Они убили шестерых в Бурылбайтале, троих в Киргизии...
— Мои племянники не могли меня так обмануть.
— Кто подписывал справки на получение паспортов?
— Командир.
— Он беседовал с Богомбаевыми?
— Что вы. С кем беседует командир? Некогда ему. Я отнес справки секретарше. Она сказала — через неделю приходи. Он подписал, секретарша отдала.
— Кабаргин! — позвал я. Вася вошел вместе с Ахмет-ходжой.
— Ахмет-ходжа, ты дважды водил банду Исмагула и Кадыркула грабить Иванов хутор?
— Я.
— Они убили здесь, в Бурыл-байтале, шестерых коммунистов и комсомольцев и угнали двадцать девять английских жеребцов-производителей.
— Они, начальник...
Наубанов потряс вскинутой рукой-культяпкой и крикнул:
— Мои племянники не могли мне наврать!
Ахмет-ходжа проговорил тихо:
— Я им дальний родственник, ты — близкий со стороны матери. Клянусь, я правду сказал.
— Сам убью их! — Культяпка правой руки Таукэ странно зашевелилась: я догадался — он забыл об ампутированной руке и в запальчивости привычно искал пистолет, словно обманувшие его племянники стояли перед ним.
Тогда сказал я:
— Ни кулаком, ни палкой ты их не тронешь, Наубанов Таукэ. Как их наказать — решит суд. Ты едешь с нами, Наубанов. И Ахмед-ходжа тоже.
Понятно, я рисковал, может, по мнению некоторых моих товарищей, ненужно рисковал, высказывались потом такие суждения при разборе операции.
Только взяв с собой Наубанова и Ахмет-ходжу, я имел возможность на деле проверить их причастность к банде Богомбаевых или отмести от обманутого и принужденного какие бы то ни было подозрения. Стоило ради этого рисковать? По-моему, да.
Я повалился в постель, как в омут. И проснулся от того, что Вася тер мне уши, стараясь разбудить. В исподнем выскочил в темноте еще из барака и до пояса обтерся снегом на леденящем ветру. Лишь тогда почувствовал себя бодрым. В караулке мы поели копченого усача, жирного, прозрачного и вкусного, напились до отвала крепкого чая.
Пришел Орозов.
— Самолет ждет.
— Далеко до аэродрома, да и откуда у вас самолет?
— Сани мы зовем «самолетом»! — улыбнулся командир. — Мы их сами сконструировали и сделали из дюраля. Да вы не хмурьтесь, товарищ подполковник, сани, право, самолет. Скорость до семидесяти километров в час. Кучером у вас будет капитан-артиллерист, серьезный лошадник. Он никого к вороным не подпускает. Я думаю, он вас за два с половиной часа в Тасарал по льду домчит.
Спорить не приходилось.
У дверей караулки стояло странное сооружение, действительно похожее на самолет братьев Райт, без крыльев вдобавок. Два широких матово поблескивающих полоза, скрепленных двумя дугами, тоже из дюраля и пять сиденьиц-жердочек. Но пара вороных была выше изумления. Тысячи коней я перевидал в своей жизни, до и после них, но таких мне больше не встречалось.