Страница 15 из 193
— Отнести на вершину! Сбросить оттуда проклятого! Камысбай и четверо других молча взвалили Кодара на верблюда и повезли на вершину горы, — утес с противоположной стороны имел пологий спуск. Кое-кто, не выдержав, хотел было уйти, но Кунанбай остановил всех грозным окриком:
— Не расходись! Стойте все! Толпа опять застыла.
Из лесу быстро выехали два всадника. Они остановились у аула Жексена и, привязав коней у крайней юрты, направились к толпе. Это были Жиренше и Абай.
Тем временем на вершине показались люди, несшие Кодара. Они смотрели на стоявших внизу. Кунанбай отошел в сторону и, рывком опустив руку, дал знак стоявшим на вершине: «Бросай!» Четыре жигита, раскачав грузное тело Кодара, с силой швырнули его с крутого утеса, нависшего над логом.
Истерзанное долгими мучениями могучее тело, не зацепившись ни за один камень, понеслось вниз и тяжело ударилось оземь. Труп упал перед самой толпой. Стоявшие с края услышали, как глухо хрустнули кости…
Как раз в этот миг Жнренше и Абай подошли к толпе. Заметив, что люди напряженно смотрят на вершину утеса, они тоже взглянули туда — и вдруг увидели человека, стремглав летящего вниз будто на больших распластавшихся крыльях — так развевалась его одежда. Жиренше бросился вперед. Абай закрыл глаза руками и бессильно опустился на землю. Все кончено… Несчастный погиб…
О, если бы он поспел вовремя! Он умолил бы отца пощадить Кодара. Он опоздал. И он не в силах теперь видеть этих людей. Бежать к коню, ускакать… Но в эту минуту толпа, молчавшая до сих пор, загудела.
— Бери ты!
— А ты что же?
— Бери сам!
Крики росли, сливались, перебивая друг друга. У многих в руках появились камни. «Драка!»— мелькнуло в голове у мальчика.
Но драться никто и не думал. Едва ударилось о землю тело Кодара, Кунанбай отдал приказание:
— Душа его все еще в теле. Чтобы избавиться от проклятого, пусть сорок избранных из сорока родов Тобыкты забросают его труп камнями! Ну! По одному из каждого рода — берите камни!
И он поднял камень. Потом, повернувшись к Божею и Байсалу, повторил:
— Берите! — В голосе его звучал неумолимый приказ. Те повиновались.
— Так повелевает шариат. Кидайте! — громко произнес Кунанбай и первый бросил камень в грудь Кодару.
Вслед за Божеем и Байсалом еще кое-кто нагнулся за качнем, но остальные заспорили, убеждая друг друга начать.
Приближаясь к толпе, мальчик видел, как люди поочередно, одни за другим, бросали каменья. Жиренше, подталкивая Абая, сказал ему на ухо:
— Смотри, видишь того старика? Это сородич Кодара. Жексен, знаешь? У, пес старый!
Жексен показался Абаю настоящим убийцей. Мальчик кинулся к нему. Но тот уже размахнулся и, крикнув: «Сгинь, дух нечистый, сгинь!», с силой швырнул большой камень в Кодара.
Только теперь Абай увидел распростертое на земле тело. Череп был уже размозжен… Сердце Абая облилось кровью, злоба вскипела в нем.
— Ой, старый шайтан! — вскрикнул он и ударил Жексена кулаком по затылку.
Жексен быстро обернулся, думая, что кто-то, размахиваясь, задел его. Перед ним стоял сын Кунанбая.
— Ой, злой старый пес! — негодующе кричал Абай. Жексен растерялся.
— Э, ну что ты, мальчуган!.. Разве это я? Уж если ты такой батыр — вон позади тебя твой отец, — пробормотал он, не зная, что сказать.
В толпе заволновались:
— Что случилось? Что там такое?
Но Абай уже подбежал к своему коню. Отвязывая повод, он услышал тихий жалобный плач, доносившийся из крайней юрты.
Это плакали женщины. Одних сотрясали беззвучные рыдания, другие тихо стонали. Ни одна не смела плакать в голос, но удержаться от слез они были не в силах. Женщин и детей перед казнью согнали в эту юрту. Им пригрозили — и оттого они плакали, чуть слышно всхлипывая.
Точно стрела ударила в грудь Абая… Он прыжком вскочил на коня и погнал его в степь.
Жексен, вероятно, уже успел пожаловаться Кунанбаю. Мальчик услышал суровый окрик отца:
— Стой, негодный! Получишь ты у меня!
Но Кунанбай только погрозился, а сказать: «Догоните и приведите его», — он не решился.
Абай мчался к себе в аул. Жиренше догонял его.
— Эй, буян! Подожди, Абай!.. Стой ты, Текебай![28] — кричал он вслед, тут же придумав новое прозвище.
Они бешено скакали и скоро исчезли в долине.
Толпа, собравшаяся для того, чтобы убить двух людей, и совершившая свое страшное дело, расходилась в разные стороны. Старейшины, сев на коней, разъезжались в полном молчании.
Только Божей, ехавший вместе с Суюндиком и Каратаем, проговорил со вздохом:
— Раньше за убийство сородича-мужчины ты мог требовать выкуп. А попробуй-ка тут не то что выкуп потребовать, а просто заикнуться об обиде! Сам убил! Сорок родов вместе с тобой забросали камнями… своими руками… Вот теперь и скажи хоть слово!
Каратай сказал:
— Самое страшное из повеления шариата Кунанбай приберег к концу… Выходит, в законе — простор для уловок и хитрости! И шариат на руку Кунанбаю!
Суюндик был глубоко подавлен.
— Пусть забудется все, что случилось! Молю бога, чтобы дело кончилось этим! — сказал он.
Но Божей на своем веку повидал многое. Он лучше других мог разгадать Кунанбая.
— Кончилось? — горько вздохнул он и добавил — Бокенши и борсаки, помяните мое слово: не на Кодара вы накинули сегодня петлю. Несчастные, с божьей помощью вы накинули ее на свою собственную шею!..
Эта мысль взволновала всех. И они молча продолжали свой путь.
Абай и Жиренше не думали, что им придется сегодня быть свидетелями такого ужасного зрелища. Аксакалы и старейшины старательно держали все в тайне и ни во что не посвящали народ. Никто и не подозревал, что готовится такое дело.
Утром Жиренше привел в аул Кунанбая гончую тигровой масти. Ее появление вызвало целый переполох, все дети высыпали на улицу. Зачинщиком шума был озорник Оспан.
Жиренше с гончей подъезжал к Гостиной юрте. Едва увидев его, Оспан закричал:
— Возьми, возьми его! Куси! Жолдаяк, Борбасар![29]
Он всполошил всех желто-пегих овчарок в ауле Кунанбая, — Жиренше старался уговорить его:
— Оспан, радость моя! Ты же умник, не делай этого! Перестань! Но, как видно, лесть не действовала на Оспана.
— Борбасар, айт, айт! — кричал он с громким хохотом и вихрем летел по аулу, натравливая собак на гончую.
Жиренше уже успел подъехать к Гостиной юрте. Он спрыгнул коня и обнял гончую за шею, стараясь защитить ее. Десяток овчарок, выскочивших из тени юрт, злобно рыча, окружили его тесным кольцом. Жиренше не мог ни зайти в юрту, ни двинуться с места. И чем больше он уговаривал мальчишку, тем громче смеялся тот и тем настойчивее натравливал своих собах.
— Ар-рр! — поощрял он их, сам кидаясь вперед.
Но старым овчаркам, видимо, надоело науськиванье Оспана и лень было кидаться на беспомощную жертву — они ограничивались громким рычанием и лаем. В Большой юрте Улжан услышала поднявшийся шум и повернулась к сидевшему за завтраком Абаю.
— Пойди, Абайжан, уйми проклятых собак… Этот дуралей опять всех перемутил! — сказала она.
Абай быстро отогнал собак и повел Жиренше в Гостиную юрту. Оспан, обиженный, что его лишили забавного зрелища, тихонько подкрался сзади и ущипнул Жиренше за икру. Тот перепугался, вообразив, что его кусает собака, рванулся в юрту, со всего размаху ударился головой о косяк двери и в один прыжок оказался у переднего места. Оспан залился торжествующим смехом и стал дразнить Жиренше:
— Ой, трус, трус!
Стройная, в большом ошейнике черномордая гончая, с отливающей, как у тигра, шерстью, очень понравилась Абаю.
— Как ее зовут? — спросил он у Жиренше.
— Желкуйин.[30]
— И кличка хорошая!
28
Текебай — осленок, упрямец.
29
Клички собак.
30
Желкуйин — несущийся вихрь.