Страница 17 из 48
— Я пока не встречал таких данных. Но должен добавить, что первый директор Института пчеловодства Борис Михайлович Музалевский рассказывал о своем долгом разговоре с Лысенко летом 1936-го года. Он утверждал, что Лысенко очень заинтересовался биологией пчелы.
— Ты знаешь, это все забавно, но в любом случае я не думаю, что шесть десятков тысяч пчел могли сильно повлиять на заражаемость. Не глобально это, я бы списал на случайность. Приз тебе за оригинальность схемы, но этого тоже мало, может сработать только как второстепенный добавочный фактор. Какой-то еще способ должен был быть.
— Больше мне ничего в голову не приходит, — развел руками Алик. — Разве что свет.
— Свет?
— Лысенко экспериментировал со светом. Точнее, с отсутствием света. Для отвода глаз вешались фонари на полях, но на самом деле производилась «прививка темнотой». Лысенко утверждал, что западный фотопериодизм трактует стадии развития неверно, и что для процессов развития растению необходима темнота, ибо без нее невозможен переход к плодоношению. Он стал помещать слабопроросшие семена в темноту, чтобы они, по его словам, питались запасным веществом, находящимся в семени, а не за счет фотосинтеза. А потом, наоборот, освещал их электрическими лампами на полях.
— Есть где взглянуть на какую-нибудь старую статью по этому поводу?
Алик нехотя открыл компьютер.
— Вот, например, издаваемый Максимом Горьким журнал «Наши достижения» в 1934 году пишет о «прививках темноты»:
Рост и развитие — не тождественны, установил Лысенко. Для роста нужен свет, для процессов же развития растению необходима темнота, без нее невозможен переход к плодоношению… Лысенко не считается ни с длинным, ни с коротким днем. Растения короткого дня могут расти и плодоносить там, где нескончаемо длятся дни. Темнота им «привита» до посева.
— Неплохо. Правда, я опять же сомневаюсь, что в реальности отсутствие света могло сильно влиять на распространение спорыньи. Это все же не плесень. То, что Лысенко верил в такой способ, само по себе не доказательство. А вот вероятность заражения фузарио-зом, вызывающим синдром так называемого «пьяного хлеба», это, надо думать, действительно увеличивало.
— Здесь есть более существенный момент, ты его не заметил. Данный факт намекает на то, что Лысенко был знаком с книгой Перуца и пытался использовать ее как инструкцию по заражению посевов.
— Опять Перуц? Что там у него про свет?
— Перуц фактически писал про те же «прививки темнотой» для провоцирования заражения, — Алик быстро нашел нужную цитату и повернул ко мне нетбук.
Прежде всего мы с моей ассистенткой попробовали привить паразита здоровому растению, и тут оказалось, что молодой пшеничный колос и впрямь можно заразить спорами этого паразита, вызвав интересовавшую нас болезнь искусственным путем. Но один лишь лабораторный успех не открывал никаких перспектив. Любая прививка является насильственным актом, не встречающимся в природе, а ведь наше растение сделалось восприимчивым к воздействию грибка только благодаря этому насильственному акту. (Очень скоро мы прекратили наши опыты и принялись за поиски средства, которое способно было бы понизить или совсем сломить сопротивляемость хлебных злаков. В прошлом году мне наконец удалось вызвать интересовавшую нас болезнь на очень маленьком участке посевов, не прибегая для этой цели к прививке. Почва этого участка была сырая, открытая воздействию северных ветров и к тому же плохо удобренная. Однако самую важную роль сыграло то обстоятельство, что я уменьшил доступ света. Впервые после столетнего перерыва на пшеничном поле снова появился «Снег Святого Петра»!
— И обрати внимание на прикрытие в виде знаменитых ламп на полях Лысенко, — заметил Алик. — Если кто-то скажет, что Лысенко экспериментировал со светом, то всем в голову придут только эти лампы, фотографии освещенных их призрачным светом ночных полей, а про предварительную выдержку семян во влажности и в темноте никто не вспомнит. Во время яровизации намоченные семена прикрывали от света рядном или мешками. Хотя, соглашусь, это тоже лишь очередной штрих к вопросу. В основном проращивание в темноте касалось скорее проса, а не пшеницы.
— Значит, были еще какие-то технологии заражения непосредственно для ржи и пшеницы. Вот, например, в большинстве дореволюционных работ утверждалось, что крестьяне заболевают эрготизмом при сборе недозрелой ржи. Считалось, что именно такая свежая спорынья наиболее опасна. Не уверен, что это так на самом деле — на мой взгляд, настолько быстро ядовитость рожков не уменьшается. Однако мнение об отравлении зеленой рожью было широко распространенным, и академик, руководствуясь им, мог бы действовать соответствующим образом. Лысенко, случаем, не предлагал убирать зеленую рожь раньше срока?
— Нет, такого не встречал, — ответил Алик, быстро набирая запросы на компьютере. — Ага, ты прав, уже через два месяца после начала войны в газете от 24 августа 1941 года Лысенко предлагал «немедленно развернуть скашивание хлебов, у которых содержимое зерна уже находится в тестообразном состоянии». Он мотивировал это спасением урожая от якобы неминуемых заморозков и утверждал, что «на тех площадях, где зерно еще слишком зеленое, можно получить хотя и пониженный, но хозяйственно вполне пригодный урожай».
— Так, а посадки по стерне, которые Лысенко проводил в Сибири, как сказываются на распространении спорыньи?
— Хорошо сказываются. Собственно, одна из основных целей глубокой зяблевой вспашки — это как раз закопать склероции спорыньи на глубину в несколько сантиметров, откуда они не смогут прорасти и заразить посевы. Посадки по стерне заражаемость спорыньей увеличивают значительно, это было прекрасно известно еще до революции.
— А в СССР об этом писали?
— Конечно. Ну вот смотри, к примеру, журнал «Природа» от 1954 года, — Алик снова повернул ко мне нетбук. — «Земледелец борется со спорыньей путем очистки зерна от склероций спорыньи, более глубокой пахотой, мешающей прорастанию склероций, и другими агротехническими приемами». Соответственно, во время войны Лысенко предложил сеять по стерне, без вспашки, что якобы улучшит плодородие почвы и в 3–4 раза удешевит зерно ржи. Начал он со стерневыми посадками экспериментировать в 1942 году. Воюющая страна ухватилась за брошенную им соломинку. «Предлагаемый нами способ стерневых посевов, — писал позже Лысенко, — не является, как многие считают, старым приемом, уже изжитым практикой и наукой. Этот способ не мог устареть, так как он еще только лишь зарождается. По нашему глубокому убеждению, этот способ найдет в ближайшем будущем в степных районах Сибири широкое применение».
— Подумалось. А сама зяблевая вспашка не возникла ли исторически как спонтанный ответ на огонь святого Антония? Может, люди стали просто замечать: вспашешь — и Священный огонь обходит деревню стороной.
— Интересная мысль, кстати. Люди действительно уже забыли, зачем пашут. В Америке в 1943 году даже вышла книга фермера Эдварда Фолкнера «Безумие пахаря». Фолкнер пытался понять, зачем вообще нужно пахать, но так и не понял. «Но ведь должны существовать ясные научные обоснования этой практики. Однако если они и есть, я не сумел найти их более чем за двадцать пять лет поисков», — утверждал фермер. Его книги стали в США бестселлерами в 50-х годах и вызвали огромный резонанс. Фолкнер утверждал, что плуг — бессмысленная традиция и приводил в подтверждение слова своих единомышленников.
Алик быстро нашел книгу Фолкнера на компьютере и зачитал абзац:
Редактор одного из ведущих изданий пишет мне 5 августа 1937 года: «Я проехал три тысячи километров. И всем задавал вопрос: почему вы пашете?
Меня поражали неясные ответы. Очевидно, фермеры и почвоведы и в самом деле не знают».
— То есть в Америке был свой Лысенко? Или для оправдания Лысенко книга и выпущена? Как-то одновременно это у них получилось.
— Да, Лысенко стал проводить посадки по стерне с того же 1943 года, когда была выпущена книга Фолкнера. Влага без вспашки лучше сохраняется, ресурсы экономятся, при другом климате способ даже возможен, хотя требует особо высокой культуры земледелия, только вот в России так сеять вообще нельзя из-за спорыньи. Последовавшие отравления сибирских колхозников были вызваны именно практикой посадок по стерне «по Лысенко». Кстати, и тогда НКВД подозревал диверсии. После войны, например, при отравлении спорыньей колхозников в Кемеровской области в 1946 году МГБ тоже искало диверсантов. Но искали не там, поднять голову и посмотреть повыше они не могли. Тем не менее и это лишь запасная попытка Лысенко, проводимая уже позже, во время и после войны. Непосредственно к 1937 году она отношения не имеет.