Дважды – не умирать

– Но ты же северный человек, Мазаев!

– Так северный человек, это не тот, кто холода не боится, а тот, кто тепло любит, – отважно парирует боец.

Все смеются… Мазаев всегда найдет, что ответить. Кличка у него – Зона. Золотой фиксой своей, манерой говорить, жестами и повадками он напоминает бывалого «зека». Хотя на самом деле биография безупречна.

Строевым шагом, с песней, учебная рота отправляется на завтрак. Урманов усиленно машет руками, чтобы согреться. Идти в столовую всегда холоднее, чем обратно. Горячая еда греет изнутри.

В столовую подразделения части ходят строго по очереди. У каждой роты – свое время. Иногда оно меняется… Сегодня, курсанты завтракают после автороты.

На входе Урманов сталкивается со своим знакомым – Чижовым. Тем самым, с которым общался на КПП в день приезда. Тот быстро, чтобы никто не видел, сует ему в руку целую горсть кускового сахара. Урманов мгновенно прячет подарок в карман… Самому-то Чижову ничего за это не будет. Он уже на втором году службы, «дедушка», кто ему чего скажет… А вот курсанту могут и наряд вне очереди впаять. Молодой еще вольничать. Первые полгода вообще жизнь в армии строго по уставу. А уж в учебной роте – и подавно… Но вроде никто из сержантов ничего не заметил. Пронесло.

С Чижовым Урманов успел перекинуться только парой слов. Неожиданный подарок обрадовал. Сладкого в армии всегда не хватает, особенно первое время. А тут – целая горсть рафинада… Но больше всего тронул Урманова поступок этого в общем-то малознакомого человека. Как-то тепло стало вдруг на душе.

«Ай, да Чижов! Вот спасибо тебе, дружище!»

Гуссейнов, дождавшись, когда все отделения выстроятся по обеим сторонам своих столов, дал команду садиться.

Курсанты опустились на длинные деревянные скамьи. На краю каждого стола был поднос с железными кружками, чайник и кастрюля с половником. В хлебницах лежал нарезанный толстыми ломтями хлеб. По центру – тарелка с желто-белыми кружочками сливочного масла, из расчета по одному на каждого.

Урманов пододвинул к себе чистую миску и ложку. Справа от него сидел Гвоздев, слева – Кольцов.

На завтрак была рисовая каша, сваренная на молоке. Дежурный по столу курсант Панчук ловко орудовал половником, раскладывая по мискам горячее, дымящееся варево.

Обжигаясь, Урманов торопливо принялся за еду. Остальные тоже не отставали… Время на завтрак было не лимитировано. По неписаному закону прием пищи прекращался после того, как старший сержант Гуссейнов вставал из-за стола. Иногда он мог позволить себе посидеть подольше, а иногда у него совсем не было аппетита. В этом случае, если ты не очень расторопен, можно было уйти, не доев свою порцию. Брать с собой что-либо со стола строго запрещалось. Однажды курсант Нечаев спрятал в кармане кусок хлеба. За это ему зашили карман вместе с куском внутри. Хлеб высох, раскрошился, а он все так и таскал его с собой. Долго, недели две… Зато не только он, но и все остальные запомнили, как «кусочничать» за столом.

Дружно курсанты работают ложками, только звон стоит. Большие миски уже наполовину пусты. Урманов чувствует умиротворяющую сытость. Но в голове занозой сидит вопрос: как неожиданным подарком распорядиться? Может, самому съесть, пока никто не видит? Тем более, что сахару не так уж и много – горсть всего. Каких-то десять-двенадцать кусочков… Но это минутная слабость. Урманов знает – не сможет он так поступить. Потому что делиться надо с товарищами. А тех, кто жрет втихаря, под одеялом, в армии презирают… Давно, еще в детстве он столкнулся с таким выбором. Тогда он с другом, отбегав целый день на улице, пришел домой. А там – мама с работы вернулась и принесла лимонад и пирожные. Всем по бутылке и по пышному треугольному кусочку с розовым кремовым цветком. Папе, маме, брату и ему… Было жарко, хотелось пить. А тут целая бутылка холодной, играющей на солнце газировки. Можно в один присест осушить всю бутылку – и еще мало покажется. А пирожное… Соблазнительно пахнущее, сладкое, свежее. И все это стоит на кухонном столе. А друг – в комнате. Сидит себе, и не знает… В маленькой неокрепшей душе шла нешуточная борьба – делиться с другом или не стоит? Но, в конце концов, жадину он в себе победил. И был чрезвычайно горд потом этим поступком.

Урманов локтем толкнул сидевшего рядом Кольцова.

– На… Держи.

Кольцов недоуменно уставился на него.

– Откуда?

– Тс-с-с-с… – сквозь зубы процедил Урманов и, повернувшись к Гвоздеву, тоже передал незаметно несколько кусочков сахара. Тот ничего спрашивать не стал. Должно быть, что-то заметил на входе.Чай в этот раз оказался вкуснее обычного. Урманов пил его вприкуску, заедая белым хлебом с маслом. И снова думал о Чижове, об этом его бескорыстном поступке, о том, что в таких вот мелочах и открывается по-настоящему человек.

После завтрака объявили десятиминутный перекур. Большинство курсантов осталось в казарме, а курящие собрались в курилке.

Урманов подошел к ребятам из первого отделения, попросил огоньку. Со спичками было сложно… Курсант Илюнцев, сбив пепел, протянул ему дымящуюся сигарету. Урманов прикурил.

– Слышь, Вить, – сказал он, обращаясь к Илюнцеву. – Когда фотографироваться пойдем, дашь мне свою парадку?

– Зачем?

– Ну, как… – Урманов помялся. – У вас же в первом отделении погоны черные, а у нас – красные.

– И что?

– В красных не хочу… Подумают, что зеков охраняю.

– Зеков тоже кому-то охранять надо, – назидательно вставил курсант Листьев, смуглый, белозубый сибиряк.

Да знаю, – отмахнулся Урманов и снова спросил у Илюнцева. – Ну, так что, Вить?.. Дашь?

– Конечно, – улыбнулся Илюнцев, – жалко, что ли? Но ты только у Гуссенова сначала спроси. А то как бы не нарваться…

– Спрошу.

Курсанты помолчали, затягиваясь и пуская к потолку струйки дыма. За высокими узкими окнами разливался сиреневый утренний свет.

– У десантников форма красивая, – в продолжение разговора заметил Панчук. – Голубые береты, тельняшки…

– Везет же людям, – вздохнул Урманов. – А тут… Не будешь же каждому объяснять, что ты в спецчастях служил.

– Да ладно, подумаешь, форма. И в стройбате люди служат – сказал курсант Широкорад, закончив наводить глянец на сапогах. – Это ведь не от нас зависит. Куда пошлют… А насчет того, как нас здесь тренируют – любой десантник обзавидуется.

– Это точно, – согласился Листьев, гася сигарету о каблук. – Гордиться надо, что сюда попали.

Дежурный по роте объявил построение. Все побросали окурки в урну и бегом поспешили в расположение.

Начинался новый учебный день. В расписании на сегодня значились занятия по физической, огневой и тактико-специальной подготовке.

Вообще, физическая подготовка присутствовала в расписании почти ежедневно. Ее не было только в субботу. В остальные дня это выглядело так: понедельник, среда, пятница – рукопашный бой; вторник, четверг – общая физическая подготовка, воскресение – подвижные игры… Самыми трудными были вторник и четверг. Когда Урманов впервые попал на занятия по ОФП, то он особо не переживал. Подумаешь, физическая подготовка. Разве спортсмена этим удивишь? В секции бокса нагрузки были тоже – о-го-го! Особенно перед соревнованиями… Но тут оказалось все гораздо сложнее. Когда еще в карантине сержант Мурыгин рассказывал ему, что на занятиях по ОФП некоторые курсанты плакали, Урманов не верил. Однако вскоре сам убедился, что это была правда.

Сегодня был четверг. И предстояло как-то пережить эти ненавистные два часа. Два часа бесконечных физических истязаний. Уже выбегая на построение, Урманов ощутил в груди привычный тревожный холодок.

– Становись! – старший сержант Гуссенов обвел взглядом колонну. – Бего-о-о-о-ом марш!

До спортзала метров триста по улице. Непременно, туда и обратно рота передвигается только бегом.

Спортивный зал части внешне напоминал Урманову тот, куда он ходил на гражданке. Разве что по размеру здешний был немного побольше… Но внутри его отличала своя специфика. Он состоял из нескольких помещений. Первое – большой игровой зал с баскетбольными корзинами на щитах, с разметкой на коричново-красном полу и длинными низкими скамейками вдоль стен – мало чем отличалось от любого другого подобного заведения. Шведская стенка, стопа матов в углу, брусья, «конь», «козел», турник – все как обычно. Именно здесь проводились занятия по ОФП, а по воскресеньям играли в волейбол, баскетбол и ручной мяч… Второе помещение, размером поменьше, оборудовано было несколько по-иному. В центре зала возвышался ринг; вдоль стены висели боксерские кожаные мешки, «груши»; в гулу стоял в полный рост макет человека, с обозначенными на нем белой краской точками для отработки ударов по самым уязвимым местам. Возле одной из стен был установлен большой деревянный щит, на котором той же краской был нарисован силуэт человека в полный рост. Этот щит предназначался для метания ножей, топоров, саперных лопаток. Причем изготовлен он был по особой технологии – из маленьких деревянных кирпичиков. Сделано это было не случайно… Дело в том, что если такой щит составить из обычных деревянных досок или брусков, расположенных вертикально, то нож, брошенный в него, будет втыкаться тоже только вертикально. При попадании ножа даже с небольшим углом отклонения, он попросту отскочит. А если положить тот же брусок или доску на землю и воткнуть в его основание любой из острых предметов – нож, топор, лопатку – то этот предмет войдет в дерево под любым углом, потому что это произойдет не поперек, а вдоль волокон роста… Щит для метания был составлен как раз из таких напиленных кирпичиков, что значительно облегчало сам процесс – лезвие втыкалось хорошо, даже если бросок был не очень удачным… Кроме того, здесь имелись еще «макивары» для отработки ударов ногой, боксерские «лапы» и перчатки. Стены были увешены яркими плактами, где подробно описывались способы нанесения ударов, последовательность выполнения того или иного приема и еще много разной полезной информации. В этом зале проводились тренировки по рукопашному бою… Третье помещение – склад инвентаря. Четвертое – душ. Пятое – раздевалка.