Страница 7 из 9
Сорвалась-таки. Глаза стали туманно-злые, и голос полетел в слезный фальцет. Тут же за спиной Арины нарисовался Лева, обвел их лица тревожным взглядом.
— Мам, Арин… Вы чего?
— Ничего! — резко повернулась к нему Арина, выбросив свое «ничего» как нож.
— Да что случилось-то, можете объяснить?
— Лёв, это я виновата… Я блузку Аринину в стиралку засунула. Испортила, в общем. Извини, Арина.
— Хм… Из-за какой-то тряпочки и такая трагедия? — нарочито смешливо произнес Лева, глядя Арине в глаза. Хотя с нарочитостью Лева явно перебрал. Агрессивная какая-то нарочитость получилась, воинственная.
— Да сам ты тряпочка, понял? — сквозь зубы процедила Арина так зло, что у Саши морозец по спине пробежал.
Толкнув Леву плечом, Арина ушла в спальню. А он остался стоять, понурив голову, катая желваки на щеках. Из комнаты выглянул Гришенька, раскрасневшийся, возбужденный игрой:
— Пап! Ну ты где? Ты же меня еще не победил!
— Сейчас, Гришук. Поиграй пока один. Я сейчас. Поговорю с мамой и приду.
— Ну пап… Как я один-то? Я, что ли, сам с собой буду сражаться?
— Лёв, не ходи… — Александра схватила сына за локоть. — Ну… Пусть она отойдет немного. Ничего же страшного не случилось. Я ведь и впрямь ее любимую блузку испортила!
— И что? — резанул Лева по ней злыми глазами. — Трагедия, да?
— Ой… Лёв, ну не надо ничего, а? Давай я лучше уйду, без меня разбирайтесь. А при мне не надо. И Гришу тоже пугать не надо. Ну, Лёв, ну, прошу тебя…
Не услышал. Не внял просьбам. Рванул вслед за Ариной в спальню. Гришенька проводил отца обиженным взглядом, посмотрел на Сашу, вздохнул.
— Ба… Тогда пойдем с тобой слажаться, да?
— Пойдем! Только не слажаться, а сражаться! Сра-жать-ся! Повтори правильно! С буквой «р»!
— Ср-р-ра-жать-ся!
— Молодец!
Все-таки плохо еще букву «р» выговаривает. Надо к логопеду сводить. Не твердая «р» получается, а на манер классического французского грассирования — «х-р-х»… Если запустить, так и останется навсегда. Проблема, между прочим. Гораздо серьезнее, чем испорченная блузка. Но почему-то эта проблема на сей момент — только бабушкина…
А из спальни уже слышатся возбужденные голоса, несутся вверх по возрастающей. Надо бы дверь плотнее прикрыть, чтоб Гриша не слышал.
— Беги в комнату, Гриш… Я сейчас приду. Приготовь пока мне рапиру и шлем.
— Ага!
Убежал. Александра подошла к дверям спальни, потянула руку, чтобы закрыть плотнее. И вздрогнула, услышав страшное слово, произнесенное Ариной:
— Развод? Это ты мне говоришь про развод, да? Пугаешь, что ли? Да ради бога! Да хоть сейчас! Можешь собирать вещи и выматываться!
Застыла, так и не дотянувшись до дверной ручки. Воздух застрял в груди, кажется, не выдохнуть. И первое, что пришло в голову — испуганно меркантильное. То есть как это — выматываться? Это Леве — выматываться? Она квартиру для семьи сына покупала, а сын теперь должен выматываться?
И на выдохе устыдила сама себя — уймись, мамаша. Разве об этом сейчас надо думать, о квартирном и меркантильном? Какой развод, господи? Да как же…
— …И не смей так с моей матерью разговаривать, поняла? Что она тебе плохого сделала? Она и без того не знает уже, в какое место тебя лизнуть, чтобы ты хотя бы спасибо сказала! А ты ведешь себя с ней как барыня со служанкой, смотреть противно! Кофточку ей не так постирали, какая трагедия!
— А я ее просила мне кофточку стирать? Просила? Почему я все время должна быть за что-то благодарной, если я ни о чем в принципе не прошу?
— Арин, замолчи лучше… Вот не надо сейчас, а? И никогда больше не смей хамить. Она моя мать, Арина. Ты от нее, кроме любви, ничего не видела. Она нам последнее готова отдать.
— Ага… Давай, скажи еще, что она нам квартиру купила, что я в ней живу…
— Да, купила. Да, ты в ней живешь.
— А я одна в ней живу? Я, между прочим, с твоим сыном живу! И с ее внуком! Не забыл?
Саша вдруг почувствовала, как пробило меж лопатками холодной испариной, как зашлось в лихорадке сердце, отдаваясь болезненными толчками в затылке. Давление подскочило наверняка…
— Это ты вечно шляешься где-то, а я да, я здесь живу! Может, расскажешь мамочке, какой ты у нас примерный муж, а? Или после развода расскажешь?
Все. Это уже невозможно слушать. Иначе она сейчас грохнется тут, в узеньком коридорчике, в обморок, потом костей не соберешь. Потянула на себя дверь спальни, закрыла, но не рассчитала движения, получилось шумно, со стуком. Голоса сына и невестки по ту сторону двери смолкли как по команде… Фу, совсем нехорошо получилось. Сейчас Арина скажет, что она подслушивала. Но ведь и впрямь, получилось, подслушивала…
— Ба, ну ты где? Давай игр-р-рать! — сунулся ей в колени Гришенька, когда внесла свое дрожащее тело в гостиную.
— Погоди, Гриш… Погоди, я в кресло присяду. Иди сюда, посиди с бабушкой…
Гришенька мигом устроился у нее на коленях, прижался доверчиво, как всегда, обхватив ручонками.
— Ба, ты чего? Почему у тебя в груди так сильно молоточки стучат?
— Это не молоточки. Это сердце, Гришенька. Ничего… Сейчас мы посидим тихо-тихо, и молоточки успокоятся.
— Ба, ты плачешь?
— Нет… С чего ты взял?
— Ну… У тебя голос будто плачет.
— Нет, тебе показалось.
— А играть мы будем?
— Может, мы завтра поиграем, а? Мне пора домой ехать, Гришенька… Мне завтра рано утром на работу вставать… И тебе спать пора. Давай я тебя спать уложу?
Гриша ничего не успел ответить — в дверях гостиной нарисовались родители. Лица у обоих слегка виноватые. Лева улыбается натужно, Арина поймала ее взгляд с опаской, нервно заправила за ухо упавшую на глаза светлую прядь.
— Гриш… Ты совсем бабушку замучил, иди спать. А папа тебе книжку на ночь почитает, хочешь?
Гриша послушно сполз с ее коленей, подбежал к Леве:
— Правда, пап? Почитаешь?
— А то.
— И рядом со мной полежишь, пока я не усну?
— Полежу, конечно. Пойдем… Иди, поцелуй бабушку. Бабушка устала, ей домой пора ехать.
— А можно я бабушку в прихожую провожу?
— Нет, не надо. Ее мама проводит. Тем более мама что-то очень хочет бабушке сказать. Ну, пошли, пошли…
Что ж, сценарий понятен. Воспитал, значит, жену в уважении к матери. Наверное, ей, как свекровке, радоваться надо, победу трубить? А только нет никакой положенной радости. Испуга полно, а радости нет. Какая радость после только что услышанного! Домой бы сбежать скорее да все обдумать по-настоящему.
Лева с Гришенькой ушли, Арина осталась в гостиной, нервно присела на край дивана.
— Пойду я, Арин… И в самом деле, поздно уже. — Александра сделала попытку выбраться из кресла.
— Погодите, Александра Борисовна! Вы… Правда, простите меня. Сама не знаю, чего завелась с этой дурацкой блузкой… День был трудный, устала. На работе новый начальник задергал. Простите…
— Да ничего, Аринушка. Бывает. Я не сержусь. Я и правда как лучше хотела, ты ж понимаешь. Ты лучше скажи мне…
Чуть не ляпнула вопросом про давеча услышанное, да вовремя язык прикусила! Пришлось импровизировать на ходу:
— …Ты лучше скажи мне, на Гришенькин день рождения завтра много народу зовете?
— Нет, не много. Наши друзья придут с детьми, еще парочка знакомых. Со столом поможете, Александра Борисовна?
— Конечно, о чем разговор! Завтра с работы отпрошусь прямо с обеда, в магазин заскочу, потом сразу к вам. Салаты нарежу, индейку в духовке запеку, потом за Гришенькой в садик схожу, заберу его пораньше. Как хорошо, что я рядом с вашим домом работаю, правда? Десять минут ходьбы…
— Да. Что бы мы без вас делали, Александра Борисовна.
— Да ладно. Пустяки. Мне же в радость. Ну, мне и впрямь пора, Аринушка…
— Пойдемте, я вас провожу.
Когда стояла в прихожей, уже одетая и обутая, вдруг пулей вылетел из комнаты ей в ноги Гришенька, босой, в теплой пижамке. Обнял колени, заглянул в лицо снизу вверх:
— Ба, а ты завтра ко мне на день рождения придешь?