Страница 22 из 66
— Нет, — выдавил из себя Саня. — Он бы все равно не поверил, что я могу...
— ...предать, — уточнил Иван Иванович.
— Да, — с великим трудом признался Саня.
— Всю жизнь не перестаю удивляться разнообразию форм человеческой глупости, — сетовал Иван Иванович. — Ее неприхотливости и плодовитости... Без одной минуты — кандидат наук, а в гражданственном плане — мальчишка. В твоем возрасте пора уже отвечать не только за себя, но и за судьбу государства. А ты долдонишь одно и то же: «Славка, Славка...» Дело-то вовсе не в нем, а в том рыжебородом. Он ищет автомат, предпочтительно системы Калашникова. Для чего?
— Не знаю, — буркнул Саня, чувствовавший себя совершенно подавленным.
— А знать необходимо. Вопрос идет о чьих-то жизнях. Там, в райотделе, ты обвинял меня в том, что я, как коммунист, поступаю не принципиально, пытаюсь замять случай с дракой в ДК. Я тебе тогда ответил, что никогда не стремился лишить человека свободы, если верил, что для искоренения преступления есть иные пути... А вот сейчас мне кажется, что твоей вины в происходящем больше, чем Славкиной, хоть это он украл из части автомат. Славка по натуре шалопай и вряд ли задумывался, как использует купленный автомат рыжебородый. Для Славки рыжебородый — просто случайный знакомый. А ты в нем угадал Григория Ходана — палача и матерого преступника. Ты знаешь о судьбе своей родной матери, о судьбе Матрены Игнатьевны — моей учительницы, о судьбе всех расстрелянных полицейским Ходаном во дворе школы... Но даже если этот рыжебородый — не Григорий Ходан, между прочим, я почти уверен, что это не он... Все равно этот коллекционер — из породы ходанов. Убивал он или нет — не знаю, но он готов убить. И даже не одного. Был бы ты со мной откровенен с самого начала, у нас было б больше шансов изолировать этого коллекционера оружия. А где теперь его искать?
— Через Славку! — вырвалось у Сани. — Они как-то находят друг друга.
— Вот то-то и оно — «как-то»! — заметил Иван Иванович. — Рассказывай.
Саня заговорил сиплым от волнения голосом:
— Славка пригласил меня в ресторан. Рыжебородый ждал его в отдельной кабине. Но одного: обед заказал на двоих. Увидел меня — глаза прищурил, рассердился. Славка поясняет: «Мой друг — Александр Иванович Орач, молодой ученый, изучает, как разламывается Байкал, на месте которого скоро будет океан пресной воды. А пока ищет в том разломе разные несметные сокровища». Ну, и о том, как мы дружили еще в Благодатном, да какой я талантливый... А рыжебородый все хмурится... И вдруг спросил, как бы невзначай, о Филиппе Авдеиче, — мол, известный на всю округу мастер, в историческом музее есть оконные наличники его работы и написано: «Народный умелец из Карпова Хутора, села Благодатного, Волновского района...» Словом, поболтали, по солянке съели, по рюмочке выпили.
А рыжебородый все зырит на меня, да так, что у меня по спине мурашки бегают. Славка пил на дурняк — как тот батюшка на именинах — неограниченно. Рыжебородый травил небылицы про то, как он ловко кутил то на Кавказе, то в Молдавии, то на Дальнем Востоке. Я спросил, кто оплачивает ему командировочные, он обмолвился, дескать, работает «толкачом» в солидной конторе. Что ж, толкач, так толкач. Я собрался в туалет, а рыжебородый говорит: «Брось-ка в музыкальную шкатулку пятак, выбери что-нибудь по своему вкусу, современное». Бросил я пятак в шкатулку и вернулся. Сам не знаю, почему подошел к кабине с другой стороны, со спины рыжебородого. Он шепчет Славке: «Приму из рук в руки... За «примус» — «косую», за «игрушечку» — три. Такса. А с деньгой ты и на Северном полюсе — раджа». Меня поразила сумма: тысячу рублей за какой-то «примус», аза «игрушечку» — три. Что это за штуковина «примус»? Не волшебная ли лампа Алладина? Пообедали, и мы со Славкой ушли. Я хотел рассчитаться за себя, но официант улыбнулся и ответил: «По счету заплачено». Вечером поехали в Благодатное. Поужинали... Петр Федорович уже давно не встает с постели, на ногах у него язвы — в ладонь каждая. Тело наливается водой, два раза в неделю по ведру спускают. А тут выпил рюмочку, мол, все равно умирать, так хоть с сыновьями попрощаюсь. А у меня из головы не выходит тот разговор в ресторане, я и догадался: «косая» — за старый автомат, три — за новый... Душа ушла в пятки. Продаст он автомат этому рыжебородому. А когда того возьмут, он Славку укрывать не станет, наоборот, подведет под суровую статью. Надо было что-то срочно придумать... Ну, я и затеял... В ДК его зазвал, а там при девчонках... Сплошное идиотство, теперь понимаю...
Саня замолчал. Сидел ссутулившийся, съежившийся, словно бы весь высох, стал меньше ростом.
— Значит, не в пивном баре «Дубок», а в ресторане, — заметил Иван Иванович, думая о том, что нередко беда начинается с маленькой лжи, с желания выглядеть лучше, чем ты есть, жить «как все», даже если тебе это не по средствам, получать больше, отдавать меньше. — Когда у тебя возникла мысль, что это Григорий Ходан?
— Не сразу. Я все думал и думал об этом рыжебородом... Он устал. От жизни, что ли. Улыбается, а глаза мертвые. Славку спросил: «Что за тип и чего ради он расщедрился на обед в ресторане?» Славка отвечает: «Хороший человек. Я в Харькове в командировке был, ну и подзалетел по пьяному делу. А он меня выручил. В министерстве работает. Обещает, если демобилизуюсь, устроить на приличную работу, чтобы не пыльно и денежно». Я поинтересовался: «Чего он в тебя такой влюбленный? Ты ведь не красна девица, и на твою жену, надеюсь, он тоже видов не имеет». Славка, дурачась, пропел: «Наши жены — ружья заряжены». Я начал догадываться: тут все связано со Славкиной службой, все-таки оружейник. Может любую запчасть к любому пистолету достать, даже к иностранному. Он как-то хвастался: мол, хочешь, подарю тебе «вальтер» — в кулаке умещается. Тогда я Славку оставил — дескать, надо отпроситься у Генералова, дня на два академик отпустит. А сам — в исторический музей. Никаких резных наличников народного умельца Филиппа Авдеевича Ходана там нет. О таком мастере из Карпова Хутора никто даже не слыхал. И вообще отдела прикладного искусства у них нет. Я и докумекался, что рыжебородый хорошо знал деда Авдеича, видел его резьбу по дереву. Дед Авдеич умер лет пятнадцать тому назад, уже десять лет, как снесли Карпов Хутор. А рыжебородый все так хорошо помнит. Ну, меня и осенило.
Ивану Ивановичу оставалось ругать только самого себя. Не поверил сыну, когда тот, взволнованный и расстроенный, признался: «Видел Григория Ходана...» Погряз в своих неудачах и заботах, захлопнул сердце перед сыном. Не сумел вызвать его на откровенность. И таким уж фантастическим все представлялось: Саня никогда в жизни не видел Григория Ходана, а тут какая-то мимолетная встреча в пивной с человеком, который упорно смотрел ему в спину... Мистика!
А оказывается, все гораздо проще.
— Ну что ж, Саня... быть тебе свидетелем обвинения, — произнес Иван Иванович. — Не знаю, как насчет версии «Григорий Ходан», но в ограблении мебельного магазина принимал участие бородач по кличке Папа Юля. Дошлый мужик, я бы даже сказал, совсем не дурак, столько людей опутал, а сам ухитрился исчезнуть и двоих дружков укрыть от розыска. Поэтому твой рыжебородый меня заинтересовал.
— А как же со Славкой? С автоматом... — не сдержался Саня.
— Ума не приложу, — признался Иван Иванович. — Лучше всего Славке явиться с повинной, то есть вернуть автомат на место и во всем чистосердечно признаться.
— А что ему будет?
— Трибунал, Саня. Военный трибунал. А вот какую меру наказания изберут... — Иван Иванович развел руками. — Недавно мне довелось держать в руках старое уголовное дело. После гражданской войны по Донбассу гуляли разные банды. Одной из них руководил Саур. Ну, само собою, не тот, в честь которого насыпан курган Саур-Могила. Награбленное он обычно сбывал корчмарю в шахтерском поселке близ Юзовки. А в трудную минуту пришел его грабить. Но корчмарь не дурак, золото при себе не держал. Саур решил доведаться, где оно спрятано. Бандиты зверски замучили корчмаря вместе с женой и дочерями. Но подоспела милиция, и банда была почти полностью истреблена. Уйти сумели двое: один из них, паренек лет пятнадцати, адъютант на побегушках при Сауре, тоже кровушки пролил немало. Нашелся он почти через полвека: видный хирург, в годы войны сотням людей спас жизнь. Как с таким человеком поступить? Преступление он совершил глупым мальчишкой, клюнул на анархические лозунги о сверхсвободе. Все сорок с лишним лет мучила совесть, все сорок лет ему казалось, что вот-вот подойдут и спросят: «А вы знали некоего Саура?» И он явился с повинной... Полковник медицинской службы, грудь — в орденах... Казалось бы, за сроком давности надо все вычеркнуть из памяти, но убитые безвинно, жертвы террора и бандитизма всегда взывают к отмщению. Жизнь человека — это самое важное и святое, что есть у нас... Словом, состоялся суд. Обвинял государственный обвинитель — прокурор, защищали общественные защитники — врачи, с которыми работал полковник, раненые, которым он спас жизнь...