Страница 19 из 47
- Погоди... Малюгин, ты как?
- Да ить зацепил, бродяга... - гимнастерка Малюгина была в крови, а шея укутана белоснежным бинтом. Птичкин расстарался.
- Значит жить будем. Повоюем еще.
- Повоюем, - согласился Малюгин. - Чего не повоевать.
- Голову перевязать надо, - Трибунский и бинт уже приготовил.
- Постой, - отмахнулся Логунов. Он вспомнил про Столярова... - Лейтенанта ранило. Первой очередью. Вы не видели? Может быть, Гогебошвили паникует? Посмотрите, что с лейтенантом. Я тоже сейчас...
Птичкин и Трибунский тут же исчезли из кузова. Морщась от боли, Логунов осторожно перекинул ногу через борт. Называется, дрыном ударили... А голова при каждом движении взрывается от боли, как будто там сидит хороший осколок. Медленно, в три приема, он опустился на землю.
Возле машины на спине лежал лейтенант Столяров. Гогебошвили успел принести сюда лейтенанта и стоял рядом. Голова у Столярова прострелена насквозь. Пуля вошла чуть выше лба и вышла на затылке. Лицо и гимнастерку залила запекшаяся кровь. Губы плотно сжаты, а глаза раскрыты и смотрят в небо, откуда прилетел и куда скрылся убивший его летчик.
Отвоевался лейтенант Столяров. Произошло то, во что Логунову не хотелось верить.
Логунов, Трибунский, Птичкин, Мозжилкин и Гогебошвили стояли возле тела лейтенанта. К машине собирались расчеты. Подходили, снимали пилотки. Кто-то прихрамывал, кто-то прыгал на одной ноге, и двое помогали ему. Вдали двое несли кого-то. Кажется, не одного лейтенанта Столярова потеряли они в этот день.
Голова у Логунова опять закружилась, и он неловко сел на землю. Подошел Трибунский. На этот раз не спрашивал, не предлагал: рванул обертку с индивидуального пакета и стал перевязывать сержанту голову. Логунов послушно подчинился.
- Напахал он здесь... - Птичкин снял пилотку, сунул ее в карман. - Еще кого-то достал.
Логунов обернулся. Подходили Угольников и Долотов. Несли на плащ-палатке солдата. Возле машины остановились, опустили ношу на землю, расправили плащ-палатку. На ней, вытянувшись во весь невысокий рост, лежал Огородников. Лежал тихо, не шевелился, будто по команде "смирно", которую он так не любил.
- Убили? - спросил Логунов, хотя понял уже, что нет Огородникова.
- Очередью полоснуло, вот так, - показал Угольников от левого плеча к правому бедру. - Мы с ним рядом лежали. А какой наводчик был. Другого такого нет в полку. Такая вот судьба-сука, лучших убирает.
Трибунский закончил бинтовать, и Логунов встал. К машине собрался весь взвод. Последними подошли Мозжилкин и Григоренко. Между ними, придерживая их за плечи, прыгал на одной ноге старший сержант Земсков. Логунов механически отметил: четыре человека выбыли из строя.
- Оба? - спросил, ни к кому не обращаясь, Земсков.
Ему не ответили.
- Большое несчастье, - Гогебошвили как будто очнулся. - Понимаешь, неправильно я сделал. Надо было остановить машину. Тогда лейтенант был бы живой, и Огородников тоже был бы живой.
- Почему не остановил? - устало посмотрел на шофера Угольников.
Лейтенант приказал. Сказал: "Жми, Гогебошвили, на всю железку. Быстро. В лесу спрячемся!" Я жал. Но лес слишком далеко стоял. Не успел.
- Правильно сделал, что жал, - Земсков попытался подтянуть ногу и сморщился от боли. - Если бы ты остановился, "мессер" машину разнес бы в щепу. И пушки мог бы покалечить.
- Да, матчасть разбил бы, - подтвердил его Малюгин. - Это точно.
- А прыгать на полном ходу как?! - возмутился Угольников. - Шеи мы все посворачивать могли и руки-ноги переломать. Сам теперь сидишь, ногу покалечил. Прыгуны... Цирк устроили.
- Ты думаешь, Угольников, промазал бы "мессер" в машину, если бы она стояла? - спросил Трибунский. - Представь, рубанул бы он по снарядам, что в кузове лежат. Что бы тогда осталось от взвода?
- Что-что!?. Ни хрена бы от нас не осталось, - отрубил Угольников, как будто это не он только что Гогебошвили выговаривал.
- Считай Гогебошвили, выручил ты сегодня взвод, - поддержал расстроенного шофера Земсков. - Два раза подряд от "мессера" ушел. Он прямо над головой висел, хвостом чуть кабину не задел, а ты ушел. Такое, брат, не каждому удается. Мастер.
Он снова попытался наступить на больную ногу, и опять у него не получилось.
- Что с ногой? - подошел к нему Логунов.
- Сам не пойму. Когда прыгал, подвернулась. Наступить не могу... Вывихнул, наверно. А может и сломал. Тогда совсем хреново.
С большим трудом сняли с Земскова сапог. Правая нога в щиколотке раздалась, припухла, отливала синевой. А стопа и вовсе торчала наискось. Вывих или перелом?
Птичкин осторожно ощупал ногу. Земсков закусил губу, терпел.
- Вроде вывих, - решил Птичкин. - Надо бы сейчас и вправить, пока свежий. Сейчас не вправим, потом хуже будет, разнесет ногу, как полено.
- Умеешь что ли? - спросил Земсков.
- Дело нехитрое. Видел я, однажды, как ногу вправляют, как раз щиколотку. Может кто другой умеет? - обратился Птичкин к собравшимся.
Умельца не нашлось.
- Значит я, - решил Птичкин. - Но больно будет. Потерпишь?
- А куда мне деваться? - кажется, Земсков хотел улыбнуться, но улыбка у него не получилась.
- Раз такое дело - полечим тебя сейчас. Придержите его ребята.
Трибунский взял Земскова за плечи, Григоренко обхватил вторую ногу, а Птичкин еще раз ощупал стопу, пошевелил ею осторожно.
- Готов? - спросил он.
Земсков кивнул - давай.
- Держите крепче, - попросил Птичкин и рванул щиколотку.
Земсков вскрикнул, лоб у него мгновенно покрылся каплями пота.
Может костоправ-доброволец что-то и не так делал, но получилось. Птичкин еще раз осторожно ощупал ногу.
- Болит, конечно?
- А ты как думаешь? - Земсков выдохнул, посмотрел как-то рассеянно... - Ладно, бывало хуже.
- Должно поболеть. Вывих все-таки. Вправил я тебе стопу. Теперь перебинтовать надо, и потуже. Через пару дней будешь в норме, - заверил Птичкин. - И палку тебе хорошую надо. Придется пока с бадиком поковылять.
Он забинтовал Земскову ногу. Поверх бинта плотно завернул портянку и прикрутил ее шпагатом.
Остальные в это время молча, словно в почетном карауле, стояли возле Столярова и Огородникова.
- Надо похоронить, - сказал Малюгин.
Встал и Земсков, тяжело оперся на плечо Птичкина.
Смерть человека на войне не менее тяжела, чем в мирные дни. Погибают не просто близкие люди, а товарищи, с которыми делил все тяготы фронтовой жизни, которых ты не раз выручал из беды и которые не раз спасали тебя. И это усиливает горечь утраты.
- Здесь могилы потеряются, - Логунов с неприязнью посмотрел на бескрайнее, заросшее сорняками поле. - Похороним в роще, там тихо. Хорошее, спокойное место. И нам здесь оставаться нельзя. Могут другие прилететь. Положите на машину лейтенанта и Огородникова... Долотов, поведешь. Если появится "мессер", не жди команды. Жми на всю железку и маневрируй. Как это сделал Гогебошвили. Остальным прыгать на ходу.
Получилось, что Логунов отдал команду. Не Угольников и не старший по званию Земсков. И все послушно выполнили ее...
Положили Столярова и Огородникова на ящики со снарядами. Помогли забраться в кабину Земскову. Долотов осторожно повел машину, и через несколько минут, которых не хватило раньше, чтобы уберечь взвод, "студебеккер" был в роще. Здесь стояла удивительная тишина. В тени высоких деревьев замерли сочные травы. Крутила бесконечную карусель мошкара, растягивали узорные сети паучки...
В этой роще не было войны.
* * *
Они осторожно сняли погибших. Помогли спуститься Малюгину и Земскову. Могилу вырыли на поляне возле высокой, но молодой еще березы. Широкую могилу на двоих.
Солдаты стояли, смотрели на убитых товарищей, прощались и не могли проститься.
- Скажи пару слов, - шепотом подсказал Земсков Логунову.