Страница 9 из 51
Видеосалон образца 1988 года — это окно в мир мечты. Первой коммерческой идеей девочки Юли из закрытого для иностранцев города стала торговля волшебными грезами. Девочка, всегда ненавидевшая свою школьную форму, продавала соотечественникам бледные картинки иного мира, романтического и прекрасного, не имеющего ничего общего с их серой повседневностью. Это был мир туристических лайнеров, которые по ночам, не останавливаясь в городе ее детства, шли по Днепру. Это был мир сильных, богатых, бесстрашных мужчин и соблазнительных, отчаянных и раскрепощенных женщин.
У кого бы ни одолжила свои первые деньги Юлия Тимошенко, этот долг она смогла вернуть уже через пару месяцев после открытия первого видеосалона. Но если заимодавцем был Геннадий Тимофеевич, то вряд ли он потребовал свои деньги назад. И не только в силу родственной привязанности. Дело в том, что скромная с виду должность свекра обернулась золотым дождем. При советской власти работа кинопрокатчика была по преимуществу цензорской. При Горбачеве, когда цензура сперва ослабла, а вскоре и тихо скончалась без покаяния, работники управлений кинофикации стали заниматься формальной выдачей разрешений на работу видеосалонов. То есть могли сразу разрешить открыть салон, а могли и не сразу, придравшись к неточному оформлению заявки или отсутствию подписи на третьей копии второстепенного документа… Это даже не называлось взяточничеством. Просто жизнь изменилась, и мгновенно возникли новые неписанные законы. Они были жестче и понятнее писаных; с ними начиналась новая эпоха.
Утопией для молодого поколения советских людей стали деньги.
В сознании человека это происходило внезапно, за один месяц, день, час. Вдруг выяснялось, что прежние идеалы навеки отменены, что их никогда не было, что в них никто не верил, а новая мечта уже валяется под ногами. Нагнись и подбери. Поработай и заработай. Вкус шальных денег, взявшихся ниоткуда, из воздуха, из торговой палатки, из арендованного подвала, ощутили тогда многие. Головокружение от денег. Денежная наркозависимость. Счастье владеть деньгами и покупать удовольствия. В стране, официально гордившейся своим аскетизмом, вдруг прорвало все шлюзы, отделявшие людей от нормального человеческого существования, — и это само по себе было ненормально. Вместе со всеобщим равенством в нищете как мыльный пузырь лопнула идеология.
Любая сумма казалась недостаточной. Любую цифру хотелось округлить. Юлия Тимошенко, быстро разобравшись в ситуации, поняла, что делание денег — процесс бесконечный… и бесконечно увлекательный.
Шоу-бизнес был хорош для начала. Однако и видеопрокат, и концерты московских рок-групп, которые организовывал ее кооператив в Днепропетровске, при всей свой прибыльности были только разминкой перед настоящим делом. Много лет спустя Тимошенко признавалась, что и ей, и ее «коммерческой команде», состоявшей в основном из технарей и экономистов с высшим образованием, весь этот перестроечный рок скоро надоел. Они испытали облегчение, порвав с этим бизнесом.
Название комсомольской фирмы «Терминал» вызывало в воображении морской порт и танкеры, до краев наполненные тягучей черной жидкостью. Оно пахло миллиардами в твердой валюте. С «Терминала» началась в жизни Тимошенко эпоха нефти и труб.
Нефть была российской. Трубы — украинскими. Простая идея обмена одного на другое стала основой большого украинского бизнеса на много лет вперед.
Впрочем, на рубеже 90-х годов, когда уже бездействовали монстры советского управления Госплан и Госснаб, а вся система экономических связей между предприятиями, разбросанными на шестой части суши, трещала по швам, главный вопрос был в том, как осуществить этот элементарный обмен. Ответ на него нашел математик по образованию и «цивилизованный кооператор» по призванию Константин Боровой после посещения в 1989 году нью-йоркской фондовой биржи. Идея объединить кооперативы на общей торговой площадке осуществилась в 1990 году, когда в эфире радиостанции «Маяк» и на страницах газеты «Правда» появилось объявление о создании Российской товарно-сырьевой биржи в здании московского Политехнического музея. Очевидец вспоминает о пестрой публике, откликнувшейся тогда на призыв Борового: «В Политехнический пришло порядка сотни будущих акционеров: подпольные советские миллионеры, бывшие партийные функционеры, начавшие свое дело в доле с государством, кооператоры, заработавшие деньги в последние 2–3 года. Иномарки ими были уже куплены, офисы арендованы и отремонтированы в соответствии с представлениями тогдашнего времени — деньги тратить было некуда».
Торговали здесь чем душа пожелает — от колготок до самолетов. Впоследствии РТСБ станет легендой. Ее назовут родильным домом, детским садом и начальными классами нового русского капитализма. Из брокеров РТСБ выйдут чуть ли не все российские олигархи. Олег Дерипаска продал здесь свой первый вагон металла. На нефтяной площадке подписывал свои первые контракты Михаил Ходорковский. В том первом призыве биржевиков были Владимир Гусинский, Ирина Хакамада, Каха Бендукидзе.
Семья Тимошенко тоже принадлежит к этому призыву.
Для участия в торгах нужно было купить одну акцию биржи. На момент открытия стоила она немалые деньги — 100 тысяч рублей. Но риск оправдался. Не прошло и года, как акция стоила уже 4,5 миллиона рублей.
Впрочем, расставаться с ней, даже сильно приумножив свой стартовый капитал, Юлия Тимошенко не торопилась.
Акция РТСБ стала для нее пропуском в большой бизнес.
Глава пятая
Как закалялась сталь
Знаменитый путч, напугавший мир и потрясший СССР, начался в Украине. 18 августа 1991 года в своей крымской резиденции в Форосе был заключен под домашний арест президент страны Михаил Горбачев. Туда, в Форос, объясняться с ним поспешила часть высокопоставленных заговорщиков, когда путч провалился в Москве. Оттуда, из Фороса, они вместе вернулись в освобожденную от танков столицу: путчисты — прямиком в тюрьму, а Михаил Сергеевич — на кремлевский трон, где ему оставалось сидеть всего несколько месяцев.
Заговорщики во главе с вице-президентом Янаевым учинили бунт против демократии и Горбачева, стремясь помешать дальнейшей дезинтеграции государства. По иронии судьбы они лишь подтолкнули страну к развалу.
Впрочем, и без этого «ускорения» СССР был обречен. Ленинская революционная утопия оставалась жизнеспособной лишь в форме сталинской антиутопии — имперской, кровавой и безжалостной. Потом, при Хрущеве и Брежневе, она долго болела, дряхлела, выживала из ума, пока наконец не скончалась. У бывших советских граждан появились новые политические утопии.
Интеллигенция в столицах грезила о европейской свободе. Интеллигенция на имперских окраинах — о возрождении национальной культуры. Кому-то из россиян казалось, что РСФСР слишком много сил и средств тратит на нахлебников из союзных республик. Жить в СССР больше не желал и молодой, но уже нарастивший мускулы бизнес: централизованная кремлевская власть мешала ему приступить к глобальному перераспределению собственности. Наконец, от СССР устали и местные партийные элиты.
Еще совсем недавно пределом мечтаний любого чиновника в любой из четырнадцати национальных республик было перебраться в имперскую столицу, в советскую карьерную Мекку. Теперь из Москвы — от непредсказуемого романтика Горбачева и еще менее предсказуемого бунтаря Ельцина — исходила угроза хаоса. Спасением стал уход в автономное плавание, подальше от потускневших кремлевских звезд. Вдруг выяснилось, что быть первым в Галлии и спокойнее, и престижнее, и денежнее, чем последним в Риме. Бывшие партсекретари республик становились безраздельными хозяевами своих независимых государств — президентами, премьерами, батьками, ханами и деспотами.
Для них утопией, сбывшейся утопией, стала власть.
Масштаб личной власти определялся историческими традициями и уровнем политической культуры населения. Прибалты, отпущенные Кремлем на свободу сразу после путча, предпочли демократию западного образца. Белорусы, не противясь злу насилием, через несколько лет выбрали себе полоумного диктатора. Туркмения вернулась в средневековье.