Человек, который перебегал улицу

А пока у меня имеется три неизвестных, в сущности, даже не неизвестных, а факты, исходя из них — большая сумма денег, личность погибшей женщины и мужчина на улице Лоню — я и должен действовать.

Достав из ящика письменного стола лупу, я внимательно осматриваю зеркальце. Отпечатков пальцев нет. Нет их и на расческе и коробке с кремом. И все-таки я кладу предметы отдельно в целлофановые мешочки и мешочки заклеиваю, после чего складываю в сумочку и запираю в сейф.

Получив телефонные номера, начинаю обзванивать сберкассы. Представившись, спрашиваю, не снимал ли кто со счета в последние дни более десяти тысяч рублей. Я не имею права спрашивать, кто и сколько внес или снял со счета в сберкассе, на такой вопрос мне и не ответят, но, если мне скажут, что такая сумма снималась с какого-нибудь счета, я уж найду законный путь, как выяснить, кто это сделал.

— Такие суммы обычно не снимают, — отвечают мне в одной из сберкасс. — Я работаю очень давно, но не припомню подобного случая. Если человек покупает машину, он берет чек, а путешественники пользуются аккредитивами…

— Ну, а если я, скажем, покупаю дом?

— Продающий откроет в нашей или другой сберкассе счет, и с вашего счета на его счет перечислят необходимую сумму. Продающий дом ведь тоже не станет держать у себя такие деньги или таскать их с собой в мешке по городу. Во-первых, это невыгодно, во-вторых, неудобно, в-третьих, рискованно…

— Спасибо, я узнал много для себя нового.

Я упорно звонил, обзвонил все сберкассы, потому что закономерности имеют исключения, а я должен быть уверен, что деньги получены не в сберкассе.

Что, если это государственные деньги и получены в банке? Может женщина — кассирша какого-нибудь небольшого предприятия, и деньги получила в банке для зарплаты? Место, где произошел несчастный случай, как раз свидетельствует о противоположном, оно вдалеке от банка, да и женщина направлялась в противоположную сторону, к центру города, но я знаю, что легкомысленность некоторых кассиров безгранична, и они могут заскочить в парикмахерскую сделать маникюр или в толчее какого-нибудь магазина засмотреться на тряпки. Но тут же я спохватываюсь: вариант с банком отпадает. При ней ведь не было никаких документов. Зеркальце — для банка не документ.

В сберкассе, если тебя знают лично, можно еще получить вклад и без паспорта, но в банке даже паспорта и доверенности недостаточно. К тому же эти сотенные банкноты… Покажите мне такую фабрику, где зарплату выплачивают сотенными.

— Добен?

— Да, товарищ полковник!

— Какие у вас успехи?

— Никаких, товарищ полковник!

— Зайдите ко мне через десять минут!

Шеф всегда называет точное время, когда к нему следует явиться. И еще не было случая — по крайней мере со мной — чтобы приходилось ждать в приемной хоть минуту.

— Садитесь, Добен!

— Благодарю.

— Что вы успели сделать?

— Обзвонил сберкассы.

— Сторублевка — довольно редкий денежный знак. Должно быть, и вам нечасто приходилось держать ее в руках.

Я кивнул.

— Сторублевка — удобный денежный знак для того, у кого для хранения денег мало места.

— Для того, чтобы прятать?

— Можно сказать и так.

— Я считал, что сначала надо обзвонить сберкассы, товарищ полковник.

— Я вас ни в чем не упрекаю. — Шеф подает мне большой синий заполненный бланк. — Это опись одежды.

Я беру синий бланк и встаю.

— За результатами вскрытия я поеду сам.

— Меня мало интересует, как вы распределяете свое рабочее время, меня интересует результат. — Шеф наверно подумал, что был со мной чересчур официален, поэтому добавляет: — Желаю удачи!

Уже темнеет, я включаю настольную лампу и начинаю читать опись одежды.

Демисезонное пальто в крупную клетку с фирменным знаком «Белцо 30 година повереня», сильно выцветшее.

Брючный костюм, черный, трикотажный.

Шелковая блузка, светло-зеленая, новая.

Туфли — французской фирмы «Е1», сильно поношенные, с починенной подошвой.

Темно-красное белье, синтетическое.

Колготки капроновые, производства рижской фабрики «Аврора».

Кольцо из белого металла с коричнево-фиолетовым гладким камнем.

Перечитав опись одежды раз десять, злюсь на себя за то, что не могу представить, как выглядела эта женщина.

Рабочий день близится к концу, я убираю со стола документы и запираю их в сейф.

На улице моросит, все выглядит грязно-серым: дома, пешеходы, автомашины.

Домой идти не хочется. С тех пор, как там нет Гиты, квартира стала неуютной, как холодный гостиничный номер, где тебе предстоит переночевать, а утром отправиться на вокзал. Помещение, в котором нет ничего твоего и ничего твоего не останется. Нечто подобное представляет собой моя квартира. До Гиты она была теплой, при Гите тоже, а теперь стала пустой и холодной. Поменять? Мысль эта приходила мне в голову не раз.

Нет, идти домой не хочется. Поехать к Артуру? Это далеко, в Иманте, из центра минут сорок езды, поэтому я колеблюсь. И все-таки еду, потому что домой идти не хочется.

Трамвай катится позвякивая. Потом придется пересесть в автобус. В середине вагона возникла ссора. До меня доносится сравнение: «Разъелся, как главный кот в санатории!» Затем ссора разгорается с новой силой и становится все громче, и ничего уже не разобрать, потому что обе стороны решили не слушать друг друга. Радуюсь, что я не в форме, тогда меня постарались бы втянуть в разбирательство. Логика в таких случаях одна — зачем другим этим заниматься, если есть милиционер? Платим же мы подоходный налог, а ему за это деньги платят. Пусть берет этого пьянчугу и тащит куда следует! А ты, может, не спал двое суток, ты, может, сейчас едешь домой прикорнуть хоть часа на два, может, тебе опять не придется спать двое суток. Но до этого никому нет дела. Если ты милиционер, ты обязан следить за порядком, и если ты милиционер, то у тебя вообще нет рабочего времени как такового, ведь, говоря откровенно, ты ничего и не делаешь, только заботишься о порядке.

Я подумал: надо бы сперва позвонить Артуру. Вдруг вскрытие будет только завтра, тогда эта поездка к черту на кулички в Иманту напрасна.

Артур — судебный медик. Он сказал, что на сей раз, если мне жаль времени, я могу на вскрытии трупа не присутствовать. С ним я знаком так давно, что и не вспомню точно, с каких пор. По образованию он врач, но хочет посвятить себя криминалистике, поэтому стал специалистом очень широкого профиля. Его интересы тоже широки — от токсикологии до баллистики или еще дальше. На свете есть всего четыре места, где можно искать этого человека — дома у сравнительного микроскопа, на работе у сравнительного микроскопа, в лодке на озере с обоими сыновьями или на каких-нибудь курсах повышения квалификации по криминалистике.

— Я так и знал, что ты придешь, — увидев меня, говорит Артур.

Его комната — это книжные полки вдоль трех стен до самого потолка. У четвертой стены книжных полок нет — Артур живет в новом доме, четвертая стена — это сплошное окно, выходящее в лоджию, до которой дотягиваются верхушки сосен.

— Чувствуй себя как дома!

Пожелание странное: в комнате кроме полок только большой письменный стол и два стула.

— Откуда ты узнал, что я приеду?

— В связи с этой женщиной.

— Ты считаешь, что случай особенный?

— Мне не давали бы покоя эти одиннадцать тысяч. Тебе ведь тоже не дают.

— Да. Не дают, — признаюсь я.

Поездка к Артуру — не только ради того, чтобы сэкономить время. Все равно настоящая работа начнется только завтра утром, и времени фактически я выигрываю не более получаса: как только появится курьер, заключение экспертизы будет лежать на моем столе. Артур ведь все равно заключения не даст, все равно его принесет курьер, да и не ради заключения я сюда ехал. Я хочу услышать, что Артур скажет об этой женщине, хочу узнать его мнение о ней, потому что заключение — это сухой текст, который, к сожалению, не может пробудить моего воображения. Как правило, не может. А мне нужно вполне определенное представление об этой женщине.