Уже мертва

Выбрав одну из заполненных форм, Клодель прочел:

– Мириам Уайдер. – Последовала пауза, во время которой он пробежал глазами написанное. – Пропала четвертого апреля в 1994 году. – Еще одна пауза. – Женщина. Белая. – Опять пауза, довольно длинная. – Дата рождения: шестое сентября сорок восьмого года.

Мы оба мысленно занялись расчетами. Выходило, что пропавшей сорок пять лет.

– Не исключено, – сказала я.

Клодель положил первую форму на стол и перешел ко второй.

– Соланж Леже. Об исчезновении сообщил супруг. – Он замолчал, пытаясь разобрать дату. – Второе мая, 1994-й. Женщина. Белая. Родилась семнадцатого августа в двадцать восьмом году.

– Нет. – Я покачала головой. – Слишком старая.

Клодель переместил форму на дно папки и взял следующую.

– Изабелла Ганьон. В последний раз ее видели первого апреля нынешнего года. Женщина. Белая. Дата рождения: пятнадцатое января семьдесят первого года.

– Двадцать три. Да, – кивнула я, – возможно.

Клодель положил форму на стол и продолжил:

– Сюзанн Сен-Пьер. Женщина. Пропала девятого марта девяносто четвертого года. – Он замолчал и одними губами прочел то, что следовало дальше. – Не вернулась из школы. – Он выдержал паузу, высчитывая возраст пропавшей. – Шестнадцать лет. Боже правый!

Я покачала головой:

– Слишком молода, еще почти ребенок. Не подходит.

Детектив нахмурил брови и достал последнюю форму.

– Эвелин Фонтэн. Женщина. Тридцать шесть лет. В последний раз ее видели в Септ-Иле двадцать восьмого марта. А, да. Она из племени инну.

– Маловероятно, – ответила я. – Вряд ли тело принадлежало индианке.

– Значит, остаются только эти, – сказал Клодель, кивая на две формы на столе – с данными о сорокапятилетней Мириам Уайдер и двадцатитрехлетней Изабелле Ганьон.

Возможно, тело одной из них лежало сейчас внизу в четвертом кабинете. Клодель посмотрел на меня. Внутренние концы его бровей поднялись вверх, образуя еще одно V, только перевернутое.

– Какого она была возраста? – спросил он, делая акцент на глаголе и на своем долготерпении.

– Пройдемте вниз, я кое-что вам покажу, – ответила я, добавляя про себя: "Это привнесет в ваш сегодняшний день еще больше солнечного света".

Ничего не могу с собой поделать. Мне было прекрасно известно, что Клодель ненавидит кабинеты для вскрытия, и я хотела его помучить. На мгновение детектив растерялся, и меня это позабавило. Схватив с дверного крючка лабораторный халат, я торопливо вышла в коридор, приблизилась к лифту и нажала кнопку вызова. Пока мы ехали вниз, Клодель молчал. Он выглядел таким несчастным, будто направлялся на обследование предстательной железы. Клоделю не часто доводилось ездить на этом лифте в самый нижний уровень здания.

Мы вышли в покойницком отделении.

Тело лежало в том же положении. Я надела перчатки и убрала с трупа бумагу. Клодель остановился у двери – я могла видеть его лишь боковым зрением. Он вошел сюда, по-видимому, только чтобы отметиться, чтобы говорить потом: "Я там был". Взгляд детектива блуждал, пробегая по поверхностям столов из нержавеющей стали, по стеклянным стенам, разделявшим кабинет на отдельные сектора, по пластмассовым контейнерам, по весам... На труп он упорно не смотрел. Я не раз видывала подобные сцены.

Разглядывать фотографические снимки, конечно, не страшно. Смотришь на них и сознаешь, что изображенные ужасы и кровь где-то там, далеко от тебя. Посещать места преступлений неприятно, но это испытание длится недолго. Процесс расследования похож на складывание фигурок паззла: анализируй себе, размышляй. Совсем другое дело – заниматься обследованием тела убитого.

Клодель придал своему лицу нейтральное выражение, надеясь, что выглядит спокойным.

Я вынула таз жертвы из воды, осторожно развела половины лобковой кости в стороны и при помощи специального инструмента принялась аккуратно удалять с места соединения правой из них студенистое покрытие. Освобождавшуюся поверхность испещряли глубокие борозды и выпуклости, лишь по краям она частично представляла собой сплошную кость. То же самое я проделала и с левой половиной. Та выглядела идентично.

Клодель продолжал стоять у двери. Я поднесла кость к лампе, выдвинула экстензор и надавила на рычажок включения. Кость озарилась флуоресцентным светом. Я взглянула на нее через круглое увеличительное стекло и увидела множество деталей, незаметных невооруженному глазу, и среди них то, что ожидала обнаружить с обеих сторон на верхних изгибах.

– Мсье Клодель, – проговорила я, не поднимая головы. – Взгляните.

Детектив приблизился. Я отошла в сторону и указала ему на неправильность верхней линии таза – подвздошный гребень в момент наступления смерти переживал окончательную стадию формирования.

Я вернулась к телу с намерением взглянуть на ключицу, хотя уже наверняка знала, что именно увижу. Достав из воды грудинный конец кости, принялась счищать с него размокшие ткани. Когда суставная поверхность полностью открылась, я жестом подозвала Клоделя и без слов указала детективу на нее. Из ее центра выдавался небольшой костяной диск правильной формы.

– И? – спросил Клодель.

Славно держится, только вот лоб покрылся каплями пота. – Она молодая. Скорее всего двадцать с небольшим.

Я могла бы объяснить Клоделю, как по костям определить возраст, но сомневалась, что он станет внимательно меня слушать, и потому молча ждала ответа. К перчаткам на моих кистях прилипли частички хрящей, и я стояла, подняв руки ладонями вверх, подобно уличной попрошайке. Клодель держался от меня подальше, словно я инфекционная больная, и был сосредоточен на собственных мыслях. Наверное, вспоминал данные из своих записей – я догадывалась об этом по выражению его глаз.

– Ганьон, – заявил он утвердительно.

Я кивнула. Мы нашли тело двадцатитрехлетней Изабеллы Ганьон.

– Попрошу коронера проверить стоматологические данные об этой женщине, – сказал Клодель.

Я опять кивнула. Создавалось впечатление, будто ему приходится вытягивать из меня эти кивки.

– Причина смерти? – спросил он.

– Пока неясна, – ответила я. – После просмотра рентгеновских снимков появится больше информации. Или я замечу что-нибудь на костях, когда их очистят.

Он ушел. Даже не сказав "до свидания". Вообще-то я на это и не рассчитывала. Уход Клоделя улучшил настроение нам обоим.

Я стянула с рук перчатки, бросила их в ящик для отходов, заглянула к Даниелю, сказала ему, что на сегодня работать в этом кабинете закончила, и попросила сделать снимки всего тела и черепа, виды А-Р и виды сбоку. Поднявшись наверх, заглянула в гистологическую лабораторию, сообщила главному специалисту, что останки готовы к кипячению, и попросила отнестись к этому делу с особой ответственностью, напомнив, что тело было найдено расчлененным. Вообще-то Дени в предупреждении не нуждался. Он всегда прекрасно знает, что от него требуется. А я не сомневалась, что через два дня получу скелет чистым и совершенно невредимым.

Оставшееся время в этот день я работала со склеенным черепом. Несмотря на то что его пришлось воссоздать из отдельных фрагментов, я нашла достаточно фактов, подтверждающих принадлежность черепа конкретному человеку. Человеку, которому уже никогда в жизни не перевозить цистерны с пропаном.

Когда я вернулась домой, мной вновь овладело предчувствие чего-то неприятного, то самое, какое нашло на меня вчера в овраге. Целый день я старательно гнала его от себя, сначала концентрируя все внимание на установлении личности жертвы, потом – на работе с черепом водителя. Во время ленча в парке я с увлечением наблюдала за голубями, клевавшими корм. Серый явно считался у них лидером. Тот, что с коричневыми пятнышками, тоже пользовался уважением. А черноногого никто ни во что не ставил.

Теперь можно расслабиться. Поразмыслить обо всем. Попереживать.

Тревогу я ощутила в тот момент, когда завела в гараж машину и выключила радио. Музыка стихла, а волнение разгорелось. Нет, скомандовала я себе, этим займешься позднее. После ужина.