Город Эйч

– У тебя есть потери?

– Нет. Если не считать моего старого свитера. Ты представляешь, картечь разорвала все на хрен. А на мне – ну хоть бы царапина.

– В рубашке родился. Черт! Мне бы хотя бы зацепочку.

– Извини, Виктор. Ни наркотиков, ни порнографии, ни незарегистрированного оружия. – Алекс покачал головой.

– Вот черт, – сказал детектив третьего класса Честный. И взглянул на собаку. Собака отвела взгляд в сторону.

– Свитер жалко, – сказал Алекс в пространство: – я к нему уже привык.

Ночью по улицам города мелькает тень. Тень скользит по переулкам, тень возникает и исчезает, и только в пятне лунного света можно увидеть вытянутую мордочку молодой лисицы. Вот она опустила голову и принялась что-то разнюхивать в лунном свете. Прямо перед ней, на пыльной мостовой высветилась линия, покрытая значками и рунами. Лисица попятилась. Она знала эти знаки. И если бы она была здравомыслящей лисицей, то давно взяла бы ноги в руки и рванула отсюда так быстро, как только могла. Но любопытство, извечное лисье любопытство...

Она взяла след и потрусила вдоль линии, помахивая своим пышным хвостом. Вскоре она увидела женщину, женщину, которая стояла на коленях и плакала, спрятав лицо в своих ладонях. Она стояла у самой линии, линия светилась и гудела от напряжения. Лисица припала к земле и попятилась.

– Прошу прощения, – сказала она, прижимаясь нижней челюстью к мостовой: – что нарушила ваше уединение, Повелительница Мэв. Я сейчас же уйду.

– Не... не уходи, – сказала женщина, всхлипывая: – постой, сестра. Мне так плохо сегодня.

– Хорошо, – сказала лисица: – я побуду с вами, столько, сколько вы захотите. – она осторожно подошла к ней и уселась рядом.

– Спасибо, – сказала женщина. Она вытерла слезы и села прямо.

– Сегодня полная луна. – сказала лиса: – ночь вашей силы. Не дело проливать слезы в такую ночь. И если у вас есть враги, то это они должны плакать в такие ночи...

– У меня нет врагов, сестра. Просто так устроен свет.

– Прошу извинить мне мое любопытство, Повелительница, вы можете прогнать глупую лисицу взашей, но что за история заставляет вас сидеть на пыльной мостовой и выть подобно волку в полнолуние?

– Это старая история, сестра. Старая как мир, – сказала женщина и посмотрела за линию: – просто я здесь, а мое сердце – там. За этой линией.

– Это же линия Абсолютной защиты, Повелительница? – сказала лиса: – я видела такую очень давно.

– Да. Она предназначена только для одного существа – для меня. Кто угодно может подойти к нему, обнять, погладить по щеке, просто быть рядом! Кто угодно! Даже кошка может сидеть у него на коленях! – женщина снова заплакала. Лисица промолчала. Она знала, когда можно говорить, а когда нет.

– Только не я, – повторила женщина: – но почему я – это я?! Я бы хотела быть тобой, сестра, мне не нужна вся моя сила, я готова уйти в изгнание, лишь бы только быть с ним. Ведь я обещала ему. И он поверил мне... Чума на оба ваши дома! – крикнула она в черное небо над ними.

– Я – это я и от этого проклятия мне не избавиться, – сказала она, склонив голову. Лиса промолчала.

– Знаешь, а ведь и было-то всего три месяца. Три месяца счастья. Коротких, как день и длинных как год. И я сказала, что буду с ним всегда, я могла бы выполнить обещание, сестра, ты же знаешь.

– Да, я знаю, Повелительница, – кивнула лисица.

– Если бы не это...

– Но почему вы не можете быть вместе, Повелительница? Кто может приказывать вам? Кто обладает такой силой? Разве не вы сами...

– Мироздание, сестра. Он – Уроборос.

– Уроборос?! – в памяти лисицы вспыхнуло видение конца света и оскаленные клыки чудовища, пожирающего этот мир: – Он – Червь Конца Света?

– Да. То есть, нет. Вернее будет сказать, что мы с ним – освобождаем это чудовище. Когда мы вместе... – женщина всхлипнула. Лиса попятилась назад.

– Когда вы вместе, то вы рвете цепи Уробороса... тогда понятно все это. – она кивнула на линию Абсолютной защиты: – если вы пробудете вместе еще некоторое время, то исчезнет даже понятие времени. И весь мир.

– Да. – кивнула женщина: – да, так и есть. Иногда я жалею, что не могу сойти с ума. Мне было бы намного легче. Почему из всех мужчин вселенной именно он? Почему из всех богинь поднебесной именно я? Почему?

– Вы спрашивали у Самого, Повелительница?

– Да, я спрашивала сестра. Я спрашивала, – наступило молчание.

– Мне было позволено только облегчить его участь. Хотя я думаю, что небо просто боится нашей любви. Ведь перед взаимной любовью не устоит даже эта линия... – женщина кивнула на линию и прокляла ее такими словами, что лисица поежилась.

– Мне было позволено стереть у него память обо мне. Всю память, сестра. Я забрала фотографии, вернее стерла себя с этих фотографий, где мы вместе, письма, открытки, все! И он теперь не помнит меня. И... если бы ты знала, сестра, как мне плохо от этого... – она уткнула голову в ладони. Из темноты позади нее выступила ослепительно красивая девушка в красном платье. Она склонилась над плачущей и обняла ее за плечи. Лисица переступила с лапы на лапу, чувствуя себя неловко.

– Ты снова здесь, – сказала девушка: – снова здесь.

– Да, – ответила та: – и где мне быть, как не тут?

– Перестань мучить себя сестра. На свете столько мужчин.

– Для меня есть только один.

– Перестань плакать. Ну же. Он и не помнит тебя. Ты стерла у него память и... что это? Ты принесла ему этот свитер?

– Я сама связала его. Руками. Это же просто свитер, Скольд. На нем нет моего имени, ни моей фотографии. Это просто теплая вещь. Вещь, которая будет согревать его в холодное время. И я только хотела отдать его ему.

– Ты снова нарушаешь правила, сестра, – девушка села рядом с ней и утешающее погладила по спине: – Ты всегда была такой. Но сегодня ночь твоей силы и ты знаешь, где ты должна быть и что ты должна делать. Жрецы сделали жертвоприношение и ждут твоей милости, духи земли и ветра ждут твоего взгляда и одобрения.... Ты же знаешь, сестра.

– Скольд...

– Мэв... – они встали с земли, и тут девушка в красном обратила внимание на лисицу.

– Это же кицунэ. Вынюхиваешь? – в сжатом кулаке блеснула молния. Лисица попятилась.

– Постой! Не надо, – женщина удержала свою сестру за руку: – она просто была рядом, когда мне было плохо.

– Кицунэ... – сказала девушка пренебрежительно, но руку опустила.

– Иди сюда, сестрица лиса, – сказала женщина, становясь на корточки и протягивая руку. Лиса подошла поближе и принюхалась.

– Передай ему вот это, – женщина протянула лисице сверток: – здесь свитер. Теплый. И если тебе будет что-нибудь нужно...

– Да, – сказала лиса, вспомнив запах Гренделя и полуночную погоню псов: – здесь есть один человек. Плохой человек. Это он разорвал твой свитер сегодня. Полиция не возьмет его, потому у людей свои правила и он знает как играть по ним. А ты...

– Хорошо, – женщина опустила вниз руку и указательным пальцем начертила две руны прямо на мостовой. Руны вспыхнули и засияли зеленым светом, угасая.

– Завтра он встретит свою смерть, сестрица лиса, от руки того, кто навсегда остался в детстве. Вон там. – лисица повернула голову в сторону мусорного контейнера и кивнула головой.

– Благодарю тебя, о Повелительница. Я выполню твое поручение.

– Доброе утро, Перкинс!

– Доброе утро, шеф! О, вы снова починили свой свитер!

– Да не то чтобы починил, Перкинс. Просто нашел новый в шкафу, на полке.

– Наверное просто забыли, что купили его. Такое бывает. Или девушка ваша вам купила.

– У меня нет девушки.

– Ну да, босс, конечно. Вон у вас волос рыжий на плече остался, так я и поверю, что у вас девушки нет. Вы-то брюнет...

– Перкинс, помолчи.

Разговор за третьим столиком

Катарина Дэвис (Большая Катарина – так звали ее все знакомые) натирала чашки и с любопытством рассматривала мужчину за третьим столиком. Красивый, темноволосый невысокий. Он был смугл, черты лица имели какую-то азиатчину. Однако с полной уверенностью определить его предков: негры ли, японцы или китайцы было невозможно. Одет неброско, но Катарина прекрасно видит, что один его мягкий свитер стоит половины всех "Райских кущ". Имеется в виду ее кафе "Райские кущи", разумеется. Мужчина пьет третий кофе без молока и сахара и неотрывно смотрит на дверь. Он смотрит только на дверь все это время, поэтому Катарина, не стесняясь, пялится на него, все равно он не замечает ничего вокруг.