Маршал Баграмян

— Вы с ним так и не встретились?

— Позднее видел его много раз, когда служил в управлении Московского военного округа. Но не подошел к нему, не поблагодарил. Стеснялся. А был случай, мог бы это сделать. В 1973 году начальник тыла МВО генерал- полковник Голубев приказал мне поехать на машине в 3-й дом Министерства обороны, что на Фрунзенской набережной, и привезти маршала Баграмяна, который дал согласие на встречу с работниками тыла Московского военного округа. Я поехал. Разыскал маршала на пятом этаже. Представился. Привез в наш штаб. От близости дорогого мне человека стало мне жарко. Очень хотел я напомнить ему о том давнем ЧП и поблагодарить, но так и не решился. Вот такое было в моей жизни судьбоносное решение маршала Баграмяна.

Другое событие вроде бы не имело прямого отношения к маршалу Баграмяну, но оно касалось все же и его, потому что совершало крутой поворот в политике партии и, можно сказать, было началом развала нашей великой державы. Я имею в виду XX съезд КПСС.

Почти все съезды компартии называли «историческими», желая подчеркнуть масштабность проблем и вопросов, которые на них обсуждались и решались.

История не приняла их в свое лоно, остались эти эпитеты лишь на бумаге. Но XX съезд действительно стал историческим. А почему? Если спросить его современников или даже участников этого съезда — почему вошел в историю этот XX съезд? Каждый из них, не задумываясь, ответит — на этом съезде был развенчан культ личности Сталина.

И поскольку XX съезд имел такое особое значение не только для маршала Баграмяна, но и для всей страны, для народов наших, мне кажется необходимым остановиться на его описании подробнее.

Откроем документ «XX съезд Коммунистической партии Советского Союза (14–25 февраля 1956 года). Стенографический отчет».

Я перечитал два объемистых тома (1100 страниц), и удивление охватило меня на первых же страницах. Я сделал настоящее открытие! Прочитав дальнейшее, я не верил своим глазам! В повестке дня XX съезда нет вопроса о культе личности Сталина! На 1099 страницах стенографического отчета ничего не говорится о культе личности. (Обратите внимание — я убавил объем отчета на одну страницу. О ней будет особый разговор.) И в то же время (это просто поразительно!) ни один из 126 выступавших на съезде ни разу не произнес имя Сталина, не провозгласил ему здравицу, как этим кончались все выступления на предыдущих съездах. Не ищите этого стенографического отчета, не тратьте время, поверьте мне на слово. В чем секрет, мы вместе разберемся несколько позже.

Первым вопросом был отчетный доклад ЦК КПСС. Докладчик — секретарь ЦК товарищ Хрущев Н.С. Второй вопрос — отчетный доклад председателя Ревизионной комиссии КПСС Москатова Н.Г. Третий — Директивы XX съезда КПСС по шестому пятилетнему плану… Докладчик Булганин Н.А. Четвертый — выборы центральных органов.

И все. Никакого обсуждения или принятия решения о культе личности не предусматривалось. Весь первый день был занят докладом Хрущева. К деятельности Баграмяна напрямую относился раздел из доклада Хрущева «Международное положение Советского Союза», в нем глава «Империалистическая политика сколачивания агрессивных блоков и разжигания холодной войны»…

Не буду утомлять вас длинными цитатами (но признаюсь, кое-что сегодня звучит очень и очень интересно). Приведу лишь несколько принципиальных стратегических заявлений.

«Главную черту нашей эпохи составляют выход социализма за рамки одной страны и превращение его в мировую систему. Капитализм оказался бессильным помешать этому всемирно-историческому процессу». (Никита Сергеевич не один раз перевернулся бы в гробу, если бы увидел торжественное шествие капитализма на нашей земле!)

«Когда мы говорим о том, что в соревновании двух систем — капиталистической и социалистической — победит социалистическая система, то это не значит, что победа будет достигнута путем вооруженного вмешательства социалистических стран во внутренние дела капиталистических стран».

Далее Хрущев изложил утверждение марксистско-ленинской теории об обреченности капитализма на гибель.

Выступил на съезде и маршал Жуков, после ареста Берии его назначили министром обороны. В своем выступлении он ни слова не сказал о культе личности, хотя Сталин не раз обижал его несправедливым отстранением от должности.

Я был в затруднении, как объяснить эту загадку, еще работая над книгами о Жукове и Сталине. Чтобы прояснить это, как говорится, из первых рук, я тогда обратился к бывшему члену Политбюро, Секретарю ЦК КПСС Шипилову Дмитрию Трофимовичу, с которым дружил в последние десять лет его жизни.

Спросил его напрямую:

— Вопрос о культе и постановке его на XX съезде при подготовке не возникал?

Дмитрий Трофимович задумался, помолчал, потом подчеркнуто значительно молвил:

— Я бы не хотел, чтобы вы поняли неправильно то, что я вам расскажу. Неправильно в том смысле, что я хочу преувеличить или приуменьшить свою роль. Боже упаси! Особенно теперь нет в этом никакой нужды. Расскажу вам первому, как это было. В своих воспоминаниях я пишу об этом подробно. Но до их выхода еще далеко, а вам, раз вы просите прояснить, расскажу. Не знаю, отражено ли в стенограмме, что два дня на заседаниях съезда отсутствовали Хрущев и я. Дело было так. Хрущев не раз говорил среди членов Президиума, что надо как-то осудить репрессии Сталина, отделить от них партию. И вот в один из перерывов в работе съезда он подошел ко мне и говорит: «Я думаю, настал самый удобный момент поставить вопрос о Сталине. Здесь собран цвет партии со всех уголков страны, более удобного случая в ближайшее время я не вижу». Я поддержал его идею. Он спросил: «Поможешь мне срочно подготовить доклад?» — «Разумеется, не сомневайтесь». — «Пошли, сделаем это без промедления». И мы в его кабинете работали два дня неотлучно. Только спать уходили. 25 февраля, когда все было написано и отпечатано, мы вернулись на съезд. Хрущев предупредил накануне, что заседание будет закрытое, без представителей прессы и приглашенных.

— Он даже не согласовал это с членами Президиума? — удивился я.

— Нет, решения Президиума не было. Просто в комнате отдыха Президиума съезда Хрущев сказал: «Мне не раз говорили об этом, и вот время пришло доложить коммунистам правду».

Доклад Хрущева произвел ошеломляющее впечатление. Постановление по докладу Хрущева Н.С. «О культе личности и его последствиях» было принято единогласно и состояло всего из девяти строчек. Имя Сталина, как видите, ни в названии доклада, ни в постановлении не упоминается. И приложено оно к 1099 страницам стенографического отчета той самой 1100-й страницей, о которой я говорил в начале этого комментария о XX съезде.

Маршал Баграмян на съезде не выступал. В то время можно было за несогласие угодить в оппозиционеры. Что, кстати, произошло с политическими деятелями очень крупного калибра — Молотовым, Маленковым, Кагановичем и «примкнувшим» к ним Шипиловым…

Маршал Баграмян проработал инспектором два года. В июне 1956 года его пригласил к себе министр обороны Жуков. Он коротко сказал:

— Трудно мне, Иван Христофорович, много теоретических, стратегических, практических проблем в связи с ядерным оружием. Между народные вопросы отбирают уйму времени. Предлагаю вам должность моего заместителя.

Предложение было лестное во всех отношениях, и Баграмян согласился, поблагодарив Жукова за доверие.

Сначала работали дружно. Жуков относился к Баграмяну с большим уважением. Но со временем начали сказываться различия в характерах. Об этом достоверно рассказывает порученец Баграмяна генерал Корнеев Андрей Иванович, человек, близкий, преданный и знающий все нюансы в отношениях Баграмяна с Жуковым. Пока они работали вдали друг от друга, Жуков очень высоко ценил Ивана Христофоровича. Но когда он стал его заместителем, начались разногласия не в проблемах стратегии, не в подготовке войск, а именно на почве разных темпераментов, особенно в отношении к людям. Жуков был жесткий. Часто рубил сплеча: за ошибку или провинность — снять! Уволить! Баграмян всегда относился к подчиненным справедливо, если и наказывал, то с воспитательной целью.