Страница 12 из 60
Спрашивается, что же может быть удивительного в том, что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу? Как можно, не сойдя сума, квалифицировать эти мирные стремления Советского Союза как экспансионистские тенденции нашего государства?
Господин Черчилль недоволен, что Польша сделала поворот в своей политике в сторону дружбы и союза с СССР…
Польша, современная демократическая Польша, не желает быть больше игральным мячом в руках иностранцев. Мне кажется, что именно это обстоятельство приводит господина Черчилля в раздражение и толкает его к грубым, бестактным выходкам против Польши. Шутка ли сказать: ему не дают играть за чужой счет…
Господин Черчилль бродит около правды, когда он говорит о росте влияния коммунистических партий в Восточной Европе. Следует, однако, заметить, что он не совсем точен. Влияние коммунистических партий выросло не только в Восточной Европе, по почти во всех странах Европы, где раньше господствовал фашизм (Италия, Германия, Венгрия, Болгария, Финляндия) или где имела место немецкая, итальянская или венгерская оккупация (Франция, Бельгия, Голландия, Норвегия, Дания, Польша, Чехословакия, Югославия, Греция, Советский Союз и т. п.).
Рост влияния коммунистов нельзя считать случайностью. Он представляет вполне закономерное явление. Влияние коммунистов выросло потому, что в тяжелые годы господства фашизма в Европе коммунисты оказались надежными, смелыми, самоотверженными борщами против фашистского режима, за свободу народов…
Коммунисты вполне заслуживают доверия народа. Так выросло влияние коммунистов в Европе. Таков закон исторического развития.
Конечно, господину Черчиллю не нравится такое развитие событий, и он бьет тревогу, апеллируя к силе. Но ему так же не нравилось появление советского режима в России после Первой мировой войны. Он так же бил тогда тревогу и организовал военный поход «14 государств» против России, поставив себе целью повернуть назад колесо истории. Но история оказалась сильнее черчиллевской интервенции, и донкихотские замашки господина Черчилля привели к тому, что он потерпел тогда полное поражение. Я не знаю, удастся ли господину Черчиллю и его друзьям организовать после Второй мировой войны новый поход против Восточной Европы. Но если им это удастся — что маловероятно, ибо миллионы простых людей стоят на страже дела мира, — то можно с уверенностью сказать, что они будут биты так же, как они были биты в прошлом, 26 лет тому назад…
Разумеется, ни Сталин, ни руководимая им коммунистическая система «добровольно капитулировать» не собирались, и… началась война. Та самая третья мировая, о которой сегодня говорят по-разному: одни, что она свершилась, другие — она идет, третьи — скоро вспыхнет. Я сторонник мнения, что третья мировая воина началась, когда ее объявил англо-американский союз. В ней родилась новая стратегия, которая и стала главным ее содержанием. Один из этапов этой войны в нашей стране мы сегодня наблюдаем и переживаем.
Черчилль напрасно торопил Трумэна: уже в сентябре 1945-го, через месяц после подписания президентом широковещательных документов Потсдамской конференции о дружбе и совместных с СССР мерах по демилитаризации Германии и упрочению мира, тот сам руководил подготовкой новой атомной бойни.
В США уже был разработан меморандум ОРК (№ 329 от 4.9.1945 г.), которым было определено: «Отобрать приблизительно 20 наиболее важных целей, пригодных для стратегической атомной бомбардировки в СССР и на контролируемой им территории».
Баграмян понимал: в создавшейся ситуации значение прибалтийского плацдарма значительно возрастает, и поэтому принимал меры к укреплению обороноспособности побережья, проводил тактические учения с войсками, во взаимодействии с Балтийским флотом, на командно-штабных поездках отрабатывал с офицерами и генералами самые разнообразные варианты отражения вероятного противника с моря, с воздуха и суши.
31 мая 1946 года Баграмяна пригласили в Москву на заседание Высшего военного совета, которое состоялось 1 июня в Кремле.
Иван Христофорович ожидал услышать какие- нибудь новые сведения о происках англо-американского союза после речи Черчилля в Фултоне, но то, что произошло на этом заседании, было весьма неожиданно.
Маршалы Советского Союза, маршалы родов войск, генералы, члены Совета расселись по местам. Генерал Штеменко занял стол секретаря Совета. Сталин почему- то опаздывал. Наконец он появился. Хмурый, не в военной форме, а в довоенном френче.
Неторопливыми шагами Сталин подошел к столу секретаря Совета, остановился и медленным взором обвел всех собравшихся. Затем он положил на стол папку и глухим голосом сказал:
— Товарищ Штеменко, прочитайте, пожалуйста, нам эти документы.
Генерал Штеменко раскрыл положенную Сталиным папку и начал громко читать. То были показания находившегося в застенках Берии бывшего командующего ВВС Советской Армии Главного маршала авиации А.Л. Новикова. Нет нужды пересказывать эти показания, но суть их была однозначна: маршал Жуков возглавляет заговор с целью осуществления в стране военного переворота.
После прочтения показаний маршала Новикова в зале воцарилась гнетущая тишина, длившаяся минуты две. И вот первым заговорил Сталин. Обращаясь к сидящим в зале, он предложил выступать и высказывать мнение по существу выдвинутых обвинений в адрес Жукова.
Выступили члены Политбюро ЦК партии Г.М. Маленков и В.М. Молотов. Оба они стремились убедить присутствующих в виновности Жукова. Однако для доказательства не привели каких-либо новых фактов, повторив лишь то, что указывалось в показаниях Новикова.
После Маленкова и Молотова выступили маршалы Советского Союза И.С. Конев, Л.М. Василевский и К.К. Рокоссовский. Они говорили о некоторых недостатках характера и допущенных ошибках в работе Жукова. В то же время в их словах прозвучало убеждение в том, что он не может быть заговорщиком. Особенно ярко и аргументированно выступил маршал бронетанковых войск П.С. Рыбалко, который закончил свою речь так:
— Товарищ Сталин! Товарищи члены Политбюро! Я не верю, что маршал Жуков — заговорщик. У него есть недостатки, как у всякого другого человека, но он патриот Родины, и он убедительно доказал это в сражениях Великой Отечественной войны.
Баграмян не выступал, точнее, его мнения не спрашивали.
Сталин никого не перебивал. Предложил прекратить обсуждение по этому вопросу. Затем он подошел к Жукову, спросил:
— А что вы, товарищ Жуков, можете нам сказать?
Жуков твердым голосом ответил:
— Мне, товарищ Сталин, не в чем оправдываться, я всегда честно служил партии и нашей Родине. Ни к какому заговору не причастен. Очень прошу вас разобраться в том, при каких обстоятельствах были получены показания Новикова. Я хорошо знаю его, мне приходилось с ним работать в суровых условиях войны, а потому глубоко убежден в том, что кто-то его принудил написать неправду.
Сталин спокойно выслушал и затем сказал:
— А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву.
Жуков ответил:
— Я готов выполнить свой солдатский долг там, где прикажут партия и правительство.
Жуков был освобожден от должности командующего Сухопутными войсками и на очередном Пленуме ЦК КПСС выведен из состава Центрального комитета.
Баграмян уважал и высоко ценил маршала Жукова, был готов, как маршал Рыбалко, высказаться в защиту Георгия Константиновича и вообще считал эту затею против Жукова ненужной в сложнейшей международной ситуации, которая развивалась и ухудшалась с каждым днем. Продолжая руководить войсками Прибалтийского военного округа, Баграмян получал все новые и новые подтверждения этим своим мыслям.
В меморандуме СНБ (Совета национальной безопасности) США 7 марта 1948 года сказано: «Разгром сил мирового коммунизма, руководимого Советами, имеет жизненно важное значение для безопасности Соединенных Штатов… Эту цель невозможно достичь посредством оборонительной политики. Соответственно, Соединенные Штаты должны взять на себя руководящую роль в организации всемирного контрнаступления…»