Памфлеты

Человек крадет из корысти, убивает, дабы удовольствовать свою алчность или мстительность; распутство и поругание женщины, прелюбодеяние и содомский грех служат к утолению порочных вожделений, всегда имеющих свою корыстную цель, как вообще любой порок имеет какую-то причину и какую-то видимую цель, и лишь дурной обычай, о котором я пишу, представляется совершенно бессмысленным и нелепым: он не дает ни удовольствия, ни выгоды, не преследует никакой цели, не удовлетворяет никакую страсть, это просто бешенство языка, рвота мозга, являющая собой насилие над естеством.

Далее. Для других пороков всегда находятся оправдания или извинения: вор ссылается на нужду, убийца — на ослепление неистовством, немало неуклюжих доводов приводится в извинение распутства; отвратительную же привычку к сквернословию все, включая тех, кому она свойственна, не могут не признать преступлением, и единственное, что можно услышать в оправдание бранного слова, это то, что оно само срывается с языка.

Сверх того, оглушать своих собеседников потоками брани есть непростительная дерзость и нарушение правил приличия, а коль скоро кому-то из присутствующих сие не по душе, то, следственно, попираются и законы вежливости. Все равно что испустить утробный звук на судебном заседании или произносить непристойные речи в присутствии королевы.

В борьбе с таким злом любые законы, постановления парламента и предписания суть не что иное, как игра в бирюльки. Меры сии курам на смех, и, сколько могу судить, они всегда оставались без последствий, тем паче что наши судьи ни разу не пытались требовать их исполнения.

Не наказание, а хороший пример искоренит порок, и, если большинство наших джентльменов откажется от этой дурной привычки, нелепой и бессмысленной, она, став предосудительной, выйдет из моды.

Вот начинание, достойное Академии. Полагаю, ничто не может возыметь большего действия, нежели открытое порицание со стороны столь авторитетного Общества, призванного охранять чистоту языка и нравов. Академии принадлежало бы право решать, сообразуется ли с духом разумности изображение обычаев, нравов и обхождения на театре. Прежде чем ту или иную пьесу увидят зрители, а критики начнут судить о ней и вовсю ругать, она должна быть оценена членами Академии. Тогда на сцене будет процветать подлинное искусство, и два наших театра перестанут ссориться за обладание первенством, признав разум, вкус и истинные достоинства непогрешимыми судьями в сем споре.

О женском образовании.

Часто размышлял я о том, что следует признать одним из самых варварских обычаев нашего государства, если считать Англию просвещённой и христианской страной, обычай лишать женщин пользы, которую приносит людям образование. Ежедневно упрекаем мы женщин в сумасбродном и дерзком поведении, а между тем я убеждён, что имей они образование, равное нашему, они менее нас были бы повинны в подобных недостатках.

В самом деле, приходится только удивляться, что с женщинами вообще можно беседовать, поскольку всеми знаниями, которыми они обладают, обязаны они лишь своим природным способностям. В юности учат их рукоделиям или умению делать разные безделушки. Правда, их учат читать, а иногда и подписывать своё имя, но это считается уже пределом женской образованности. Позволительно спросить тех, кто презирает женщин за их необразованность, на что пригоден мужчина ( я подразумеваю дворянина), который образован не более женщины? Нет нужды приводить примеры и разбирать облик состоятельного дворянина из хорошего рода, обладающего природным умом, и показывать, сколь жалкую фигуру он собой явит, если отнять у него его образование.

Душа, вложенная в тело, подобна негранёному алмазу, и надобно её отшлифовать, иначе блеск её так и останется скрытым. И всякий знает, что как разумная душа отличает нас от зверей, так образование ещё увеличивает это различие и делает одних людей более человечными, чем других. Это слишком очевидно и не нуждается в доказательствах. Так зачем же тогда лишаем мы женщин благ просвещения? Если бы знания и разум были бесполезными принадлежностями для их пола, всемогущий Бог никогда бы не одарил их такими способностями, ибо ничего не творит он бесцельно. А тех, кто защищает невежество, я спросил бы, что находят они в нём, если считают его необходимым украшением женщины? Или чем хуже умная женщина глупой? Или чем провинилась она, что лишают её образования? Разве докучает она нам своей заносчивостью и дерзостью? Почему не даём мы ей учиться, дабы обладала она большим умом? И можем ли мы упрекать женщин в безрассудстве, когда лишь бесчеловечный и превратный обычай помешал им стать умнее?

Женщины от природы способнее к учению, чем мужчины, и отличаются большей чувствительностью, а на что они могут быть способны, если дать им надлежащее образование, явствует из тех образцов женского ума, которых не лишён наш век, это служит нам упрёком в несправедливости и заставляет думать, что мы лишаем женщин благ образования из боязни, что они могут соперничать с мужчинами в своих совершенствах.

Надобно учить их всевозможным предметам, соответствующим их природным дарованиям и положению в обществе. И в особенности музыке и танцам; было бы жестокостью не позволять женщинам заниматься этими столь любезными их сердцу искусствами. Помимо того, следует обучать их языкам, особенно французскому и итальянскому; я решился бы подвергнуть женщину опасности обладания несколькими языками. Следует также преподать им как особое искусство все то, что украшает речь и придает приятность обхождению; а такого искусства столь недостает нашему воспитанию, что нет надобности это доказывать. Следует приучить их читать книги, особенно историю, с тем чтобы чтение это научило их понимать свет и судить о предметах, о коих доведется слышать.

Тем же, кто проявит незаурядные способности, позволил бы я изучать любую науку; однако важнее всего развить ум женщин, дабы могли они беседовать о всевозможных предметах и дабы беседа их стала столь же назидательной, сколь и приятной.

Женщины, по моему наблюдению, разнятся от мужчины только отсутствием образования. Правда, они более мужчин подвержены влиянию страстей, но различие это проистекает больше всего от их воспитания.

Женщины обычно проворны и сметливы; я полагаю, позволительно будет сказать «обычно», ибо в детстве они редко бывают медлительными и неуклюжими, как зачастую бывают мальчики. Если женщина хорошо воспитана и обучена надлежащему употреблению своего природного разума, она обычно отличается рассудительностью и умением сдерживать свои чувства.

И можно по справедливости сказать, что женщина разумная и хорошо воспитанная есть самое прекрасное и нежное творенье божье, есть гордость своего творца и лучший знак его особенного расположения к человеку, коему он вручил самый драгоценный дар, какой бог может дать человеку или человек получить. И мы проявляем постыдное безумство, лишая женщин того блеска, который образование придает природной красоте их души.

Женщина хорошо воспитанная и хорошо образованная, обладающая вдобавок знаниями и приятными манерами, есть существо несравненное. Общество ее можно уподобить самым возвышенным наслаждениям, существо ее ангелоподобно, разговор ее доставляет небесную радость. Она являет собой воплощенную кротость, нежность, спокойствие, любовь, ум и очарование. Она в совершенстве отвечает самым возвышенным желаниям; мужчина, на долю коего досталось подобное создание, может только ликовать и благодарить судьбу.

Однако если лишить подобную женщину образования, мы увидим, что:

если нрав у нее добрый, то без надлежащего воспитания она станет безвольной и податливой; ум ее, не укрепленный образованием, сделает ее дерзкой и болтливой;