Жаркое дыхание прошлого

– Оно конечно… я все понимаю, но… Ладно, пойдем к бабкам, – неожиданно закончил он, скорее всего, просто не желая спорить.

Я попросила еще пирожных, мне упаковали их в красивую коробку, и, допив чай, мы с участковым вышли на улицу.

– Установить владельца машины по номеру будет не трудно, – сказала я.

Егор выразительно взглянул на меня, хмыкнул с легким намеком на возмущение, но тут же кивнул, соглашаясь и с тем, что не трудно, и с тем, что узнавать это предстоит ему.

Подруг мы застали во дворе дома, где жила Мария Семеновна. Двор небольшой, но стараниями жильцов очень уютный. Под окнами клумба, где вовсю цвели лилии: белые, красные и даже совсем экзотических фиолетовых тонов. Здесь же стояла скамейка, на которой бабули и пристроились. Одна вязала крючком салфетку, кстати, неплохая прибавка к пенсии. Со своими салфетками тетя Маша каждую субботу отправлялась к знаменитому Покровскому храму, там туристы их охотно покупали. Вторая бабка, опершись рукой на клюшку, что-то рассказывала. Тут же сидел свекор Любови Васильевны, переживший своего сына лет на двадцать. По ее словам, старичку давно перевалило за сотню. Может, и так, но выглядел он бодрячком, правда, в событиях часто путался.

– Это которая Пелагея? Та, что в столовке работала? – с интересом спросил он, перебивая рассказ снохи.

– Да помолчи ты, Иван Пантелеевич, ради Христа. В столовке Шура Громова работала, померла семь лет назад.

– Что ты говоришь? Шура померла? Как жалко-то, ведь молодая совсем.

– Восемьдесят два годочка ей было, – заметила тетя Маша.

Старичок дважды кивнул:

– Я и говорю, совсем молодая …

Тут на нас обратили внимание, и все трое замолчали.

– Здравствуйте, – произнес Егор. – А мы, Мария Семеновна, к вам…

– Что случилось? – забеспокоилась она.

– Ничего не случилось. Просто так зашли… узнать, как вы тут поживаете…

– Это вам, – сунулась я с пирожными.

– У Ашота брала? – нахмурилась бабка. – Я у него ничего не покупаю. Нехристь, еще отравит, с него станется.

– Жаль. – Я пристроилась на скамейке, держа коробку с пирожными на коленях. Егору места не досталось, пришлось стоять. – Вчерашняя находка нам покоя не дает, – начала я. – Олег Кириллов здесь жил…

– В двадцать первом доме по улице Красина, – тут же ответила Любовь Васильевна, опережая подругу. – Я его хорошо помню. Такая шпана, прости господи…

– Да ладно тебе, Люба, – нахмурилась тетя Маша. – Нормальный он был парнишка, не хуже других. Я бы даже сказала – лучше. Всегда здоровался, вежливый и озорничал в меру, как все подростки. С его-то родителями немудрено было скатиться на самое дно, а он всегда одет чисто, сам себе и стирал, и готовил. Отцу руки не давал распускать… Нет, я про него ничего плохого не скажу.

– Как же, а кто магазин ограбил?

– Так ведь не доказали…

– Не доказали, а знали все… Кириллов с дружками. Было кое-что и похуже. Или не помнишь? – с хитрым прищуром спросила Любовь Васильевна.

– Не помню, – в недоумении ответила тетя Маша.

– То-то… а надо бы… всю семью порешили, как же их фамилия… Гавриловы. Точно, Таисия и Петр. Переселенцы из Казахстана. Лет пять они тут жили, дочку замуж выдали. А зять у них был из этих… бизнесменов. Вот всех четверых и убили. В доме деньги искали, Таисию пытали. Жуть. Теперь вспомнила?

– Еще бы, – нахмурилась Мария Семеновна.

– А поподробнее об этом нельзя? – вмешалась я, участковый о чем-то размышлял, и пользы от него я пока не видела.

– Так я толком-то ничего не знаю… да и давно это было, – развела руками старушка.

– А почему решили, что к убийству Кириллов причастен?

– Не знаю… – Тетя Маша выразительно взглянула на подругу. – Нам что, докладывают? Но милиция его точно искала… И разговоры были, что это Кириллов с дружками. Думали, у Гавриловых золото-бриллианты попрятаны. Деньги-то были у зятя, а у них вряд ли чем разжились.

– Но хозяйку пытали?

– Вот именно. У нас тогда с полгода, наверное, спать по ночам никто не мог. От каждого шороха вздрагиваешь, а ну как и к тебе придут? Из-за пенсии твоей несчастной или похоронных жизни лишат.

– Деньги надо хранить в сберегательной кассе, – изрек дед.

Бабки взглянули на него так, точно намеревались испепелить, но дед был подслеповат и к взглядам не чувствителен, широко улыбнулся зубными протезами и затих.

– А Кириллов сбежал, – заявила Любовь Васильевна, поворачиваясь ко мне. – Так что никто не сомневался, чьих рук дело.

– Сбежал? – переспросила я.

– Ну да. Дружка его, Кольку Шмыгина, забрали, а Олег сбежал… Хотя теперь выходит, что нет, коли труп нашли.

Бабки переглянулись и задумались, зато ожил участковый:

– А в каком доме Гавриловы жили?

– Не помню точно. Второй или четвертый. Два дома стояли там, где сейчас пустырь. В доме на первом этаже была часовая мастерская. Гаврилов в ней как раз и работал, хороший мастер был, что хочешь починит… Я однажды…

– По делу давай, – перебила подругу тетя Маша.

Та вздохнула и продолжила:

– Значит, внизу мастерская, а на втором этаже квартира была, то есть две, но совсем крохотные. Домишко-то маленький. Гаврилов обе квартиры купил и сделал одну, большую. Вот и решили, что у него денег куры не клюют. А я точно знаю – купил за плевые деньги, дом-то ветхий совсем, одни щели. А у них в Алма-Ате была квартира большая, в самом центре. Все деньги от продажи ушли на переезд да на обустройство здесь. Гаврилов мне жаловался, что, мол, ничего получше не купишь, а наш район, сами знаете… зато дешево. О чем это я? – внезапно спросила Любовь Васильевна.

– О Гавриловых, – подсказала я.

– А что Гавриловы? Жили себе люди, дочку замуж выдали. Все хорошо. Зять задумал дом строить, квартира у него была где-то в центре. Они когда засиживались, Таисия их не отпускала – боялась, район-то неспокойный. И в тот раз не отпустила, а душегубы, которые к ним в дом влезли, наверняка не ждали, что в квартире будут не двое, а четверо. И всех перестреляли. Таисию еще и пытали. Всю семью на кладбище снесли, квартиру покупать никто не хотел после такого-то… Хотя нашлись какие-то родственники и продать пытались. Но уехали ни с чем. Тут соседский дом загорелся, бомжи в нем жили, брошенный был, огонь на гавриловский дом перекинулся, ну и все… Мастерская переехала на Конногвардейскую, а вместо домов теперь пустырь. Говорят, там многоэтажку хотят строить? – Вопрос адресовался участковому.

Егор пожал плечами.

– Значит, в убийстве заподозрили Кириллова с дружками? – спросил он.

– Точно. Кольку арестовали, Олег и еще двое сбежали. Этих я по именам не помню. Шатались тут, шпана проклятая.

– А мог Кириллов прятаться в седьмом доме? – прикидывая и так, и эдак, спросила я. – Там в то время кто-нибудь жил?

– Нет, – покачала головой Мария Семеновна. – Дом первый раз горел пятнадцать лет назад. Это совершенно точно. Супруг мой помер в августе, а дом сгорел вскоре после этого. Мужик, что по пьяни дом спалил, Суслов его фамилия, на кладбище рядом с моим лежит. Уж точной даты не скажу, но если рядом, значит, не больше недели.

– То есть дом к моменту убийства был не жилой?

– Конечно. После того как второй раз пожар случился, все двери-окна заколотили. Но это уже позже было. Когда точно – не скажу.

– Сегодня я возле седьмого дома девушку встретила. Она сторожа расспрашивала… Красивая девушка…

Бабки переглянулись.

– Может, Юлька? – неуверенно предположила Мария Семеновна.

– Вряд ли… чего ей здесь делать?

– Кто такая Юлька? – насторожилась я.

– Девчонка на нашей улице жила. Олег как-то под ее окнами свечками слова выложил «я тебя люблю». Свечки маленькие такие. Дождался темноты, выложил и зажег. Весь двор любовался. Юльку отец потом месяц из дома не выпускал. Строгий был.

– Кириллов был влюблен в Юлю? Я правильно поняла?

– Про их любовь вся округа знала. Они с детского сада за ручку ходили. Юлька красавицей выросла, да и Олег парень хоть куда. Но ее отцу он, само собой, был как кость в горле.