Красавище и Чудовица

С такой ношей лететь было тяжело. Душа рвалась ввысь, к солнцу и пьянящему морозному воздуху — и я пообещала вернуться, чтобы сполна насладиться тем, чего я была лишена все эти годы, к чему так стремилось в снах моё детское сердце. Это было так просто — плавно опуститься на снег неподалеку от каменного дома, разжать словно примёрзшие к мужчине пальцы, подарить ему, ошеломлённому, снисходительную улыбку — и резко взмыть в распахнутые объятия неба. Я — дома, я вернулась!!

Меня переполняло чувство невыразимого счастья. Летать, парить, кувыркаться в ласковых воздушных волнах, прямо смотреть на обжигающее солнце, любоваться трепетом золотых перьев за спиной и снежными горами далеко внизу…

С такой высоты я никак не могла бы это увидеть, но почему‑то увидела. Одинокую неподвижную фигуру в тёмной одежде на фоне белого — красивое сочетание. Бессильные руки, запрокинутое к небу прекрасное лицо и яркие красные пятна, щедро раскрасившие нетронутый снег… Кровь?.. Дан!!

Былая эйфория схлынула в один миг. От страха я забыла, как дышать, забыла про ставшее вдруг чужим и холодным небо. Он зовёт меня, я должна быть с ним!!

Наверное, зрение всё же подвело меня. Падая, я видела протянутые мне навстречу руки, родные глаза на измученном лице — глаза, которые заслонили собой целый мир, до того как он погас, сменившись темнотой. Дан…

Глава 17

— Почему она так долго не приходит в себя?!

— Десятый.

— Что?

— Ты спросил об этом в десятый раз за три часа, я специально считал. В десятый раз отвечаю — скоро. Что Табликус сказал? Да я и сам вижу — просто сильное энергетическое истощение. Ничего удивительного, после таких‑то потрясений… Всё остальное в полном порядке, царапинку на шее и ту залечили.

— Но у тебя тоже энергетическое истощение, да ещё какое, а ты в полном сознании. Даже лечь отказался… Хотя вид у тебя тот ещё, краше в гроб кладут.

— На себя посмотри, — парировал тот же надтреснутый, но полный знакомого ехидства голос, который мог принадлежать только мэтру Олаву. — Нет, чтобы с чистой совестью рядом завалиться, всё суетишься не по делу. Думаешь, если девушку всё время по головке гладить и ручки целовать, она быстрее очнётся? Тогда уж лучше сразу…

— Ол!

— Молчу — молчу… Послушай, Дан, по — хорошему, тебе тоже надо отлежаться. Табликус, конечно, чудодей, но тебя чуть на ленточки не порезали… Так всех напугал, паршивец! Не понимаю, как ты вообще с такой ногой бегал! А плечо? Шрам ведь останется, как пить дать! Такие даже магией не сводятся. Что за беспечность, в твои‑то годы!

— Хватит уже мораль читать, сам не лучше! И давай не будем про годы, и так тошно.

— Боишься?

— А ты как думаешь?.. Да, боюсь. Что всё это было просто иллюзией, влиянием момента. А сейчас… Откроет она глаза, увидит меня и скажет: 'простите, ваше величество, благодарю вас, прощайте'.

— И что здесь такого страшного? Ты ж всё равно не отпустишь.

— Не отпущу. Просто не смогу… — тёплая ладонь ласково погладила меня по щеке. Приятно. — Но давить тоже права не имею. Не хочу, чтобы она чувствовала себя хоть чем‑то обязанной. Если Сина поймёт, что ошиблась… решит, что ей не нужна такая сомнительная честь — вся эта ответственность, долг, сплошные обязанности… Да ещё и с таким огрызком впридачу. Зачем ей это? Ол, вспомни, она на два года младше Дэльки! Что я тогда буду делать, не представляю…

— Зато я представляю — какую‑нибудь очередную глупость! Успокойся уже. Раньше надо было думать, сейчас‑то чего. И не забывай, кстати, что именно ты разрушил проклятье, без тебя бы она…

— Вообще бы про него не узнала и жила бы себе спокойно. Вместо этого ужаса отдыхала бы тихо — мирно на каникулах. А потом бы выучилась, вышла замуж за какого‑нибудь книжного червя и родила ему кучу детей…

— Не детей, а книжных червяков! — поправил мэтр.

Я не выдержала и тихонько хихикнула.

И, наконец, открыла глаза.

— Хорошая моя, очнулась!

— Тебе никогда не говорили, что подслушивать нехорошо?

Я молча улыбнулась. Король и мэтр тут же заулыбались в ответ и пересели поближе к моей кровати. Вернее, мэтр занял кресло Дана, которое стояло к ней вплотную, а он сам устроился на краешке и взял меня за руку.

— Как ты себя чувствуешь? — вопрос прозвучал почти в унисон и заставил меня снова улыбнуться.

— Хорошо.

— Точно? Ничего не болит? Пить хочешь? Или, может, сразу поешь?

Я качнула головой и попыталась сесть. А то неудобно как‑то — двое мужчин в комнате, а я лежу… Дан поспешил помочь мне, поддержав за плечи. Тут я и обнаружила, что одета не в своё платье, а в шёлковую ночную рубашку, очень закрытую и приличную, но такую тоненькую, что, казалось, его горячие пальцы касаются голой кожи. Я невольно покраснела и натянула одеяло до самого подбородка.

Комната, в которой мы находились, была мне совершенно незнакома. Судя по кровати, спальня, судя по лаконичной обстановке и неброской обивке стен — мужская. Никогда не думала, что у мэтра на втором этаже такие высокие потолки. Интересно, кто меня переодел — кухарка? У него же нет горничной…

Сама не знаю, почему меня занимали такие мысли. Почему я разглядывала комнату, мэтра, собственное одеяло — но не решалась задержать взгляд на сидящем рядом мужчине. Нет, вру… знаю почему. И от этого ничуть не легче. Если уж он боится, то я и подавно!

— Расскажите, пожалуйста, чем всё закончилось, — попросила я. — Почему было так сложно попасть в дом, что это было за поле? Что стало с магами, они живы? А…

Произносить это имя вслух не хотелось, но мэтр понял и поспешил кивнуть.

— Всё расскажу. Но начну с того, что попрошу у тебя прощения, Сина, — неожиданно и совершенно серьёзно произнёс он. — Всё, что с тобой сегодня случилось, на моей совести. И если тогда, девятнадцать лет назад, моим упущением было пойти навстречу безутешному племяннику — я замял дело о пожаре в лаборатории и не направил туда дознавателей. Да и не до того тогда было: все занимались расследованием гибели Итана и поисками Ариэллы. Но сейчас мне просто нет оправданий. По сути, я покрывал Эриса. Да, Сина, именно так. Если раньше я не связывал эти события, то после того, как узнал о твоём проклятьи и сопоставил факты, меня сразу царапнула мысль о возможной причастности племянников. Я ещё раз пересмотрел архивы, надеясь найти хоть одного погибшего в это же время мага… и не нашёл. Мало того, я не поделился своими подозрениями с Даном. Сам он давно забыл об этом эпизоде, не его же племянник погиб…

Эрис — единственный родственник, который у меня остался. Мы не были особенно близки, но привыкли относиться друг к другу с уважением. Талантливый учитель, достойный человек — неизменно спокойный, неизменно вежливый… И, казалось, искренне привязанный к своему старому дураку — дядьке. Не буду скрывать — я почти не допускал мысли, что он может быть виновен, вернее, что он НАСТОЛЬКО виновен. Вот поэтому я ничего никому не сказал. Намекнул Эрису, что буду все каникулы сильно занят — хотел, чтобы он поскорее уехал. Ограничил ваше общение одной встречей, на которой следил за его реакцией на тебя, убедился в её отсутствии и вздохнул с облегчением. Проложил на всякий случай портальный путь прямо в башню — знал, что туда он никогда не заходит. И даже в этом я ошибался… Да, я хотел узнать правду, это был мой долг, моя прямая обязанность. Но в то же время я боялся её услышать. Не мог решиться подойти к нему и спросить об этом открыто. Или, что тоже самое, попросить на анализ немного крови, чтобы потом использовать её как индикатор лжи. Он — бывший маг, он бы сразу обо всём догадался… Я надеялся, что Эрис уедет, а потом, когда ты обретёшь свой истинный облик, я лично позабочусь о том, чтобы он находился от тебя как можно дальше.

Вы оба знаете, чем едва не обернулось моё преступное малодушие. Будущее всего государства висело на волоске… Я очень виноват перед тобой, Сина. И не меньше — перед своим королём и другом, который всегда знал, что я не предам его доверие. А я предал. Мне жаль, что уже давно запрещено ритуальное магическое самогашение. Жаль, что это проклятое поле не до конца выпило меня…