Пленница моего сердца

Мэри Эллен высунула кончик языка и облизнула губы, затем запрокинула голову и поцеловала его. Клей вздохнул от удовольствия, когда ее теплые губы коснулись его губ. Его ладонь лежала у нее на затылке, он словно помогал ей, пока она его целовала.

Мэри нарочито медленно провела влажным кончиком языка по его губам, и Клей открыл рот, пропуская ее в себя. Она тут же стала делать все те искушающие, ласкающие движения, которым он ее научил.

Сердце Клея забилось сильнее, когда он, согнув колено, просунул его между ее ногами. Через одежду Мэри Эллен инстинктивно потерлась о его худое и твердое бедро.

Следом и руки Клея пришли в движение – они медленно опустились на ее ягодицы. Он чуть приподнял Мэри, чтобы она могла теснее к нему прижаться, и почувствовал, как она начала более интенсивно тереться о его ногу, то поднимаясь, то опускаясь.

К тому времени как этот долгий поцелуй завершился, оба они раскалились жарче, чем июньское солнце.

Задыхаясь, дрожа от переполнявших его ощущений, Клей оторвался от нее. Веки его отяжелели, серебристые глаза тускло сверкали от страсти, грудь часто вздымалась и опадала с каждым тяжелым ударом сердца. Смуглое горло его в разрезе белой рубахи блестело от испарины.

Мэри Эллен тоже не оставалась безучастной к происходящему. Дыша часто и неглубоко, она вцепилась в его бицепсы, чтобы не упасть, а лбом прижалась к его груди.

Наконец Клей обрел дар речи:

– Было время, когда только через несколько часов мы становились такими. А теперь – один поцелуй, и вот... – Он замолчал – ему не хватала воздуха.

– Да, Клей, – задыхаясь ответила она. – О да, ты совершенно прав...

Какое-то время они продолжали стоять неподвижно – ослабевшие от страсти, но еще пытавшиеся бороться с неизбежным.

– Может, поплаваем? – Клей, конечно, понимал, что плавание им не поможет, но ничего другого ему просто не приходило в голову. – Нам неплохо бы охладиться.

– Да, – слабым голосом сказала Мэри. – Плавание – как раз то, что нам поможет.

Когда Клей отпустил ее, она попятилась. Ни он, ни она не смели отвернуться друг от друга, и Мэри Эллен начала дрожащими пальцами расстегивать крохотные пуговицы на летнем сиреневом платье. Смуглые руки Клея принялись работать над пуговицами рубахи.

Присев на корточки, Мэри Эллен сняла туфли и чулки, затем распрямилась и улыбнулась Клею.

Ее взгляд задержался на густом черном пушке его груди, когда он, стащив с себя рубаху, небрежно бросил ее на траву. Потом Клей смотрел не мигая на то, как Мэри Эллен, задрав сиреневое, с пышными юбками, платье, стянула его с себя и отпустила, словно гигантский сиреневый гриб, на траву.

Руки Клея прикоснулись к ремню брюк, одновременно Мэри Эллен нервно взялась за тесьму длинной кружевной нижней юбки. Клей расстегнул ширинку, снял штаны и бросил их на землю. Мэри потянула за тесьму, нетерпеливо спустив юбку, вышла из образованного ею на земле кольца, а потом отшвырнула юбку ногой в сторону.

Теперь, когда они оба остались в нижнем белье, момент неловкости прошел и Мэри Эллен сделала шаг к воде.

– Подожди. – Клей остановил Мэри, положив ладони на ее обнаженные плечи и заглянул в ее темные глаза. – Ты ведь знаешь, что я люблю тебя? Знаешь, да?

Она кивнула:

– Конечно, ты меня любишь.

– И ты мне доверяешь?

Мэри снова кивнула.

– Тогда позволь мне раздеть тебя, пожалуйста.

Мэри нервно поежилась:

– Но я ведь уже раздета.

– Я имею в виду – совсем.

Он ждал, затаив дыхание.

Мэри молчала в нерешительности. Наконец она сглотнула и кивнула золотистой головой. Тотчас же смуглые руки Клея начали расстегивать крохотные крючки батистового лифчика. Покончив с крючками, он медленно распахнул батистовый лифчик и спустил бретельки с ее рук.

Тонкая ткань с тихим шелестом опустилась на траву.

Глаза Клея беспрепятственно ласкали обнаженную, с розовыми сосками грудь Мэри. Затем он отыскал взглядом застежку на талии у ее панталон, опустился на одно колено и осторожно спустил кружевные панталоны ниже пупка.

В этот момент Мэри, затаив дыхание, инстинктивно схватилась за стремительно исчезавшее белье. Внезапно она засмущалась, почувствовав неуверенность и стыд.

– Ну же, – ласково укорил ее Клей, – не останавливай меня, любимая. Не сейчас. Убери руки и дай мне закончить.

Мэри Эллен неохотно убрала руки, и Клей привлек ее к себе, а потом прижался губами к ямочке у бедра.

Мэри невольно вздрогнула от внезапно пронзившего ее возбуждения, и тут же Клей прижался головой к ее животу, лаская нежную кожу своими шелковистыми волосами.

– Только раз, Мэри, пожалуйста, позволь мне раздеть тебя целиком. Позволь мне подержать тебя в объятиях нагую. Всего один только раз. А потом я никогда не стану тебя об этом просить.

Темные глаза Мэри Эллен закрылись. Пальцы ее нервно плясали по его обнаженным смуглым плечам, пока Клей стаскивал с нее панталоны. Она чувствовала, как мягкая ткань скользит по ягодицам, по напряженным бедрам, как падает от колен к лодыжкам. Сильные пальцы Клея сомкнулись вокруг ее левой лодыжки, приподняли ее ступню, окончательно освобождая от панталон. То же самое он проделал с ее правой ногой.

Мэри Эллен не смела открыть глаза. Теперь она была совершенно нага. Лицо ее горело огнем, и она вдруг испугалась того, что он найдет ее уродливой. Ей даже показалось, что вот-вот упадет в обморок, когда Клей, стоя перед ней на коленях, сомкнул руки вокруг нее и снова прижался щекой к ее обнаженному животу.

Наконец она распахнула ресницы и увидела черную голову Клея. Что-то странное поднялось в ней, и она погрузила пальцы в его шевелюру, прижав его к себе еще теснее.

Несколько долгих секунд они оставались все в той же позе. Она не двигалась: нагая, залитая солнечным светом, вцепившись в его волосы; глаза ее сияли от любви и возбуждения. Он в белом нижнем белье стоял перед ней на коленях, прижавшись разгоряченной щекой к ее плоскому животу, щекоча вздрагивающими ресницами чувствительную плоть.

Какой бы юной и наивной она ни была, Мэри Эллен знала, сколь безмерна в это мгновение ее власть над Клеем Найтом. Впервые здесь и сейчас, в этот жаркий июньский полдень, она ощутила всю меру их любви друг к другу. С предельной ясностью она вдруг осознала, что он не только любит и желает ее, но готов поклоняться ей, как идолу, как богине. Сейчас он сделает для нее все, что угодно.

Все-все.

У нее не было ни малейшего сомнения в том, что если она прикажет ему молиться у ее ног, он и это исполнит. Она также знала, что, если запретит ему прикасаться к себе, он повинуется безоговорочно. Это новое знание наполнило сердце Мэри Эллен великой радостью и столь же великим страхом.

Впрочем, даже совершенно нагая, в руках Клея, Мэри была в такой же безопасности, как если бы ее охраняла рота солдат.

Если девственность ее будет утрачена здесь, на берегу реки, ей некого будет винить, кроме себя. Клей слишком сильно ее любит, чтобы сделать с ней что-то без ее согласия.

Словно угадав, что происходит сейчас в этой золотистой головке, Клей медленно поднял глаза на Мэри, и столько любви и нежности было в этом взгляде, что она решилась. Она отдаст ему все, о чем бы он ни попросил.

– Я люблю тебя сильнее, чем кого-либо на этой земле, и хочу тебя так сильно, что мне больно. И все же я не прикоснусь к тебе, если ты не хочешь меня.

Всецело доверяя ему, желая его, любя его от всего своего юного сердца, Мэри Эллен тихо прошептала:

– Люби меня, Клей, потому что... потому что я хочу этого больше всего на свете.

– Мэри, милая моя Мэри! – Клей накрыл ее бедра ладонями и опустил рядом с собой на колени, потом обнял и поцеловал. – Я такой же девственник, как и ты, любимая, – когда губы их разомкнулись, сказал он.

– Я рада.

– Но я не знаю, как нежнее любить тебя, а ты этого заслуживаешь.

– Мы научимся этому вместе, – ласково сказала Мэри. – Так же, как научились целоваться.

Послушно кивнув, Клей стащил с корзинки скатерть, и, как только расстелил на траве, они улеглись на нее. Лежа на спине, Мэри потянулась, а Клей прилег на бок, повернулся к ней лицом и приподнялся на локте. Под жарким слепящим солнцем они целовались и ласкали друг друга, шепча друг другу сладкие слова любви.