Страница 2 из 3
– Я же знала, что ты всё можешь! – Она хотела захлопать в ладоши, но почему-то не решилась выпустить из рук инструмент. – Ой, а вот и я…
Действительно, её черный силуэт прорисовался неожиданно четко… И вдруг сначала по углам, а потом всё ближе к центру начали проступать лица, лица, лица… Антон руками выхватил пластину из проявителя, торопливо ополоснул в воде и осторожно опустил в фиксаж. Ему показалось, что ещё мгновение, и эти лица исчезнут, что их навсегда скроет чёрная пелена.
– Это кто? Ты их знаешь?
– Нет, конечно…
– И откуда они здесь взялись?
– Наверное, на неё уже когда-то снимали, – осторожно предположил Антон, хотя точно помнил, что пластина была наглухо запечатана в черный картон. Может быть, прадед решил подшутить над тем, кто первым после него воспользуется лабораторией? Может быть. Но вряд ли… – Подождём, пока высохнет, и сделаем отпечаток.
– Может, не надо… Я боюсь.
– Трусиха.
– Да. И что?
– Ничего. Начали – значит, надо закончить… Ты иди вниз, а я всё сделаю и принесу.
– Фигушки.
Фигушки – так фигушки. Когда он извлёк из фаянсового корытца с фиксажем готовый отпечаток, Алёнка уже дремала на диване, свернувшись калачиком. Он даже не знал, как поступить – то ли показать ей итог трудов, то ли тихо вынести отсюда всё и развести во дворе большой костер, в котором сгорит и одноглазый ящик, и коробки с химикатами, где расплавятся все эти колбы, мерные стаканчики, прочая дребедень. И главное – чтобы в огне с треском разламывались и крошились эти фотопластины, на которых возникало черт-те что – то, чего не может быть, что не поддаётся объяснению, а потому наполняет привычный и вполне комфортный мир чем-то нездешним, каким-то суеверным страхом…
Их было много – десятка два, не меньше… Они были одеты по моде разных эпох – от сюртуков и кринолинов до синей джинсы, модной с полвека назад… И все пялились на Алёнку, улыбающуюся, кокетливо склонившую голову набок, в открытом купальнике, сидящую на вертлявой табуретке. Кто-то смотрел с укоризной, кто-то двусмысленно ухмылялся, у кого-то – глаза навыкате от такого зрелища…
Этого не может быть, потому что этого быть не может… Он промыл снимок, пристегнул его деревянной прищепкой к шпагату, натянутому вдоль стены.
«Загляни на дно пустой колеи, влачащейся по песчаной дороге. Здесь не только след недавно пропылившего авто…» – и ещё голос этот с утра пораньше…
Проснувшаяся Алёнка сладко потянулась и сразу же начала делиться впечатлениями о только что увиденном сне: «А на меня только что протокол составили. За несанкционированное проникновение и отказ от регистрации. Представляешь, стоило только задремать, явился какой-то гражданин начальник и начал допрашивать. Кто такая, как проникла… И лампу в глаза – как в кино прямо. Он орёт, а мне смешно…»
– Ой! – Алёнка смотрела на отпечаток не моргая, как будто под гипнозом… – А это он!.. – Она ткнула пальчиком в слегка размытое изображение лысого типа в отглаженной гимнастерке – по две шпалы в петлицах. – Слушай… Что-то мне всё это не нравится. Что это? Ты что – всё это подстроил, да?
– Нет…
– А что это тогда?
– Не знаю… Давай вниз пойдём. А лучше – к морю.
Пока они шли вниз по узкой тропинке, Алёнка изо всех сил сжимала его руку. Вдруг на полпути она остановилась, присела на валун и закрыла лицо ладонями.
– Ты что?
– Я… Знаешь, я о чём подумала. Все, которые там на снимке, наверное, умерли уже… Давно умерли. Там старые есть и молодые. Значит, если я умру старой, то и там навсегда старой буду. Да? Я не хочу быть старухой целую вечность. – Казалось, она готова разрыдаться. – А молодой умирать тоже не хочется. Скажи что-нибудь, а то я с ума сойду.
– А я думаю, тут смерть ни при чём. Совершенно… – Алёнкины страхи теперь казались ему несусветной глупостью, но надо было что-то ответить, как-то успокоить.
– А что при чём?
– «Фиохим»…
– Что?
– Они там все такие, какими их когда-то фотографировали. Ты проживёшь сто лет, а может, и больше. Но ТАМ всегда будешь такой, как сегодня. Как сейчас…
– Правда?!
– А как же… – Он не успел закончить фразы. Алёнка чмокнула его в щёку и вприпрыжку помчалась вниз – навстречу набегающим на берег волнам.
– Я буду! Я буду всегда! Я буду всегда молода и прекрасна! Я… – Она окунулась в волну, и крик её слился с гомоном чаек и шумом прибоя.
Глава 2
Он проснулся среди ночи оттого, что порыв ветра распахнул форточку и смахнул бумаги с письменного стола. Ещё с вечера Антон достал из архива прадеда первую попавшуюся папку, надеясь, что ему повезёт и там обнаружится хоть что-то проливающее свет на события минувшего дня… Он разложил бумаги на столе, но так и не решился прочесть ни слова – внезапно возникло опасение что-то или кого-то спугнуть… И вот теперь пожелтевшие листки, исписанные размашистым торопливым почерком, разлетались по комнате, забивались в тёмные углы, как будто пытались спрятаться и унести с собой какую-то мрачную тайну.
– Ты куда? – пробормотала Алёнка сквозь сон и тут же снова уткнулась в подушку.
– Сейчас, – невпопад ответил он и осторожно выполз из-под простыни.
Сон улетучился – мгновенно и без следа. Ветер, сделав свое дело, притих, и разбросанные по всей комнате листки перестали шелестеть… Один из них лежал возле кровати на расстоянии вытянутой руки, и на него падал луч полной луны, пробивающийся сквозь щель между занавесками. Антон осторожно поднял его с пола и поднёс к глазам…
«…и никто не может знать, чем закончится день, год, жизнь. Мечты, планы, расчеты – всё это до поры до времени. Однажды начинаешь понимать, что не ты лелеешь мечту, а она тащит тебя – и очень часто вовсе не туда, куда ты хотел. И можно считать, что тебе повезло, если, достигнув однажды достатка, покоя, почета и уважения, ты всё-таки очнешься… И окажется, что всё это – все твои успехи – на самом деле не стоят и выеденного яйца, а люди, что так дружно и настойчиво тобой восхищаются, просто жертвы собственных заблуждений…»
Не то… Страница из дневника или неотправленное письмо…
И вдруг буквы начали расползаться, меняться местами, сплетаясь в иную вязь. Антон едва не скомкал лист, чтобы отшвырнуть его от себя, но пальцы словно парализовало, и он продолжал держать его перед глазами, не смея пошевелиться.
«На самом деле всё гораздо проще, чем ты думаешь. Я не могу и не хочу тебе что-то доказывать, в чем-то тебя убеждать, но теперь положение воистину безвыходно, и тебе придётся принять это как данность: нет ни смерти, ни времени, нет ни реальности, ни иллюзии, нет ни прошлого, ни будущего. Люди на основании своего «опыта» разделили эти понятия, но на самом деле, если не противопоставлять их друг другу, они исчезнут, они потеряют смысл. Можно сделать шаг и оказаться в любой точке пространства и времени, при этом оставаясь самим собой. Ты умеешь это делать, Антошка! Всегда умел. Если хочешь знать, ты сам мне многое подсказал еще в те времена, когда был «дитём неразумным». Вернее, не подсказал, а просто взял за руку и привел к той двери, о которой знают младенцы в первые дни жизни, а потом забывают прочно и на всю оставшуюся жизнь. И невдомек им, живущим по всем правилам, что дверца эта везде, и выведет она куда угодно, но лишь того, кто искренне и безоглядно в нее верит… Если хочешь увидеться со мной, сделай шаг или просто представь себе, что это легко. Это и в самом деле нетрудно. Во всяком случае, для тебя…»
К психиатру! С утра оседлать скрипучую «Волгу»-мать – и в ближайший райцентр – полечиться… Доктор, я слышу голоса, вижу призраков и гоняюсь за барабашками… А сейчас всё-таки надо постараться заснуть… Может, наутро всё пройдёт. А всё, что было, – списать на временное помутнение рассудка или неудачный сон.
Он медленно и старательно скомкал лист в тугой бумажный шарик, прицельно швырнул его в форточку, но тот, пренебрегая законами физики, изобразил сложную траекторию, шлепнулся на потемневший от времени паркет и начал медленно катиться в сторону лестницы, ведущей на чердак, – как тот волшебный путеводный клубочек из сказки.