Страница 11 из 39
Настроение молодежи определяется ее идеалами. Мода на затрепанные джинсы появилась в 60-х годах, тогда же начала множиться порнография, расцвела «свободная любовь», и в университетах вместо табличек «Курить, воспрещается» появились надписи «Запрещать запрещается». Но деньги как были, так и остались здесь единственным культом. Даже Христиания своим отрицанием культа денег подтверждает общее правило.
«Страйк»
Начало дня не предвещало ничего необычного. Субботним утром электричка высадила нас в богатом пригороде, застроенном виллами и коттеджами. Возле станции на автобусной остановке было тихо и безлюдно — впрочем, это не сразу бросилось в глаза. Время шло, а автобусов все не было. Подъехал шофер такси, уже взявший пассажиров, и сообщил, что автобусов не будет. При этом он несколько раз повторил английское слово «страйк» (1 Strike — в английском языке имеет множество значений, например, это может быть и «удачей», и, что чаще всего употребляется, «забастовкой».), но мысль о забастовке почему-то упорно не желала лезть в голову: за полгода жизни в Дании сталкиваться с этим мне еще не доводилось.
К вечеру, порядком уставшие, мы вышли на Северную улицу. Хотелось просто побродить по городу, и не случайно мы оказались в этом довольно далеком от центра районе. Здесь расположено знаменитое кладбище, где похоронены Ганс Христиан Андерсен, Мартин Андерсен Нексе, Нильс Бор. Памятники первым двум очень скромны, но могила Нильса Бора производит впечатление: за оградой из чугунных цепей стоит высокий гранитный столб, увенчанный каменным лавровым венком, на котором сидит сова — символ мудрости.
Автобусы по-прежнему не ходили. Сидя на остановке, я заметил нечто необычное: на улицах появились пешеходы. Молодая парочка, посидев несколько минут на скамейке, обнявшись, двинулась дальше. Аккуратные старушки в белом отдыхали, тоскливо опираясь на палочки и поглядывая на проносившиеся мимо сверкающие машины. И наконец я понял, что сегодняшний «страйк» — это действительно забастовка. Сразу все встало на свои места: и слова шофера такси, и надписи на телефонных будках, и разговоры в столовой о предстоящем повышении цен на сахар, пиво, сигареты. Ведь объясняли же нам, что правительство решило поднять цены на предметы первой необходимости, чтобы хотя бы частично погасить высокий государственный долг.
Обычно забастовки проходят в определенные дни. Раз в год рабочие по согласованию между профсоюзами и администрацией могут бастовать без тяжелых последствий в случае неудачи. Но нынешняя забастовка была «незапланированной» и грозила рабочим огромными штрафами и увольнениями.
И снова тихая, безмятежная, «музейная» Дания показалась мне непонятной, по-прежнему незнакомой, словно и не провел я здесь несколько месяцев...
Копенгаген — Москва Владимир Недорезов
В сводке погоды — SOS
Валентин Иванович Аккуратов встретился с главным героем этой документальной истории в Арктике в тяжелые годы войны. Григорий Бухтияров был одним из тех молодых людей, которые пришли в Арктику перед самой войной по призыву комсомола. Пришли, чтобы осваивать берега и просторы Ледовитого океана, где пролегал Северный морской путь. До этого Бухтияров никогда не бывал в Арктике, готовился стать учителем, но, увидев ее однажды, навсегда связал свою судьбу с ней. Он освоил профессии метеонаблюдателя, охотника, повара, плотника, каюра, то есть научился всему тому, что необходимо было для жизни и работы в условиях полярных зимовок. Когда фашисты напали на нашу страну и вражеские корабли и подводные лодки появились в северных водах, советские полярники, летчики, моряки встали на защиту родной Арктики. И по-прежнему вели наблюдения, осуществляли ледовую разведку, обеспечивая безопасное плавание судов, доставлявших грузы для фронта. Григория Бухтиярова война застала на полярной станции, на мысе Стерлегова.
По белой тундре бежала собачья упряжка. Проваливаясь сквозь корку наста, опустив головы к искрящейся от низкого солнца поверхности, собаки устало тянули груженые нарты. Все чаще и чаще схватывали они на ходу куски колючего снега, повизгивали, подбодряли друг друга легкими укусами. Рыжий вожак с широким волчьим лбом и могучей грудью косил умные глаза, полные упрека, на человека, бегущего рядом. Но каюр избегал его взгляда. Видя, как на снег ложатся и тянутся пунктиром капельки крови, похожие на свежую клюкву, он все реже и реже шевелил потрескавшимися губами, выкрикивая повелительное «хоп-хоп».
— Чертов наст! Как рашпиль. Изувечит лапы собак, да и вымотались они крепко! Осталось каких-то десять километров. Не бросать же груз на добычу волкам... — рассуждал он вслух и, неожиданно приняв решение, крикнул: — Стоп, Шайтан!
Тяжелый, окованный сталью остол быстро остановил нарты. Собаки тут же повалились на снег, слизывая кровь с мохнатых лап. Каюр, смахнув ушанкой крупные капли пота со лба, опустился на корточки рядом с вожаком.
— Что, Шайтан, беда? Ничего, переночуем, а завтра утром, будем дома.
Собака доверительно ткнулась ему в колени, потом, перевернувшись на спину, замерла с поднятыми лапами.
— Вижу, вижу, хитрец. Не жалуйся. Кто же знал, что будет такой наст. Снег-то вроде должен быть сентябрьский, мягкий, теплый. А он вот каким оказался...
Освободив Шайтана от постромок, он тщательно осмотрел лапы у всех собак. Раны были неглубокими, да и то в основном у первых трех пар. Остальные ступали уже на тропу, пробитую идущими впереди.
«Надо будет переставить собак, а Шайтану придется пошить унтята», — подумал он. Накормив собак вяленой рыбой, он привязал их к нартам, отделил подальше друг от друга драчунов и, быстро поставив палатку, принялся за еду. Кусок сочной оленины и большая кружка крепкого чая сняли усталость. Спать не хотелось, да и рано было. Закурив короткую трубку, каюр внимательно осмотрел волнистую поверхность тундры; взгляд его остановился на северной части горизонта, где низкая, белесая облачность отсвечивала мрачной синевой — узкой полоской, тянувшейся с запада на восток.
«Водяное небо (1 «Водяное небо» — отражение чистой воды на нижней кромке облаков.). У берега море свободное. Как там ребята? Уж неделю я рыщу по всему побережью — и ничего, кроме плавника. На сотни километров берег пуст. А ведь военное командование дало приказ найти следы исчезнувшего судна «Норд». Эх, «Норд». Твоя последняя радиограмма: «...атакован подводной лодкой...»
Попыхивая трубкой, он влез в палатку и сверх брошенных на пол оленьих шкур раскатал спальный мешок из меха полярного волка. Только теперь он почувствовал, как ныли ноги. Стянув лахтачьи торбаса и размотав суконные портянки, надел легкие унты из шкуры молодого оленя и хотел уже забраться в мешок, как вспомнил об окровавленных лапах вожака; достал мягкую шкуру нерпы и принялся за шитье. Закончив работу, вышел из палатки и, отвязав Шайтана, еще раз осмотрел лапы, натянул на них сшитые унтята.
— Завтра поработаешь, а потом три дня отдыха.
Пес признательно лизнул его в заросшее бородой лицо и лег у входа в палатку.
Обойдя спящих собак, зарывшихся в неглубокий снег, каюр перевернул нарту на бок, опасаясь песца или волка, за которыми в пылу охотничьей страсти могли погнаться собаки. Темнело. Ночь, как это бывает в высоких широтах осенью, наступала с юга. Черная и безликая, она вскоре слилась с полосой «водяного неба» на севере, накрыв тундру непроницаемым мраком.
Засыпая в теплом, мягком мешке и чувствуя карабин под боком, каюр знал, что Шайтан всегда предупредит об опасности, будь то приближение зверя или незнакомых людей. И все же он не раз поднимал голову, пытаясь в вязкой тишине поймать незнакомые, чужие звуки, и даже дважды окрикнул Шайтана, который в ответ тихо повизгивал и стучал хвостом по стенке палатки.