Страница 15 из 27
Мы изучали содержимое папок днем и ночью. Особенно приятно было изучать их ночью, когда снег переставал скрипеть за окнами и мыши начинали нагло шебаршить за обоями. Настольная лампа с понимающим видом заглядывала в бумаги, двустволки на стене хранили безучастное молчание... Переписка с заявителем Баскиным и переписка с заявителем Уваровым. Очень все это было интересно.
Две невероятные история
Папка с «делом Уварова» старшая по возрасту. Основу ее составляет первое объемистое письмо Уварова, все остальное только дополняет, уточняет и... запутывает.
В 1930 году Василий Федорович Уваров приехал на Чукотку в качестве одного из уполномоченных акционерного Камчатского общества. Должность его звучала для Чукотки несколько иронически — «лесозаготовитель». В погоне за редкими островными лесами Уварову приходилось довольно много ездить по Анадырю и его притокам и постоянно сталкиваться с местным населением. Необходимо помнить, что это были годы, когда советизация полуострова практически еще только начиналась. Вдоль берегов беспрепятственно бродили контрабандные шхуны с американскими товарами, кулаки все еще хозяйничали в тундре. Область к востоку от Колымы на всех картах считалась если не «белым», то уж во всяком случае достаточно «серым» пятном. В одну из поездок Уваров услышал легенду о том, что среди хребтов Анадырского нагорья имеется гора, почти сплошь состоящая из самородного серебра. Гора находится на небольшой речке Поповда, имеет незначительные размеры и носит название Пилахуэрти Нейка. Речка Поповда находится где-то в узле, сводящем вместе верховья Анадыря, Анюя и Чауна. Уваров дал телеграмму в Москву начальнику Геолкома и получил ответ: «Достаньте образцы на наш счет». Однако предпринятая Уваровым экспедиция окончилась неудачей: в пургу он отбился от каюров, потерял снежные очки и чуть не ослеп. Позднее Уваров отказался лично участвовать в экспедиции и, выдав проводникам подарки, попросил их привезти образцы в Анадырь. Оленеводы обещали приурочить посещение горы к сезонному циклу перекочевок, однако ко времени их возвращения Уваров вынужден был покинуть Чукотку и больше туда не возвращался.
Письмо было составлено как увлекательная кладоискательская история, с легким запахом блаженных времен кольтов, квадратных челюстей и таинственных злодеев в масках. Уваров собрал сведения о том, как при Александре III была сделана попытка заплатить чукотским серебром ясак, в письме фигурируют «чукотский король» Шитиков (кстати, историческая личность), канадец Шмидт, пытавшийся добывать серебро в компании с одной американкой, и много других, не менее экзотических личностей. В целом оставалось впечатление заманчивой, но малодостоверной истории. Правда, мы знали, что указанный Уваровым район и по настоящее время был охвачен лишь рекогносцировочной геологической съемкой, при которой даже «валяющееся на поверхности» месторождение могло, вообще говоря, остаться незамеченным. Но вряд ли это было так. Скорее всего, основанием для возникновения легенды послужило одно из месторождений отдаленно похожих на серебро минералов: антимонита или галенита. Они, кажется, встречались в указанном Уваровым районе довольно часто. Остальное же можно было отнести за счет времени и воображения.
Но тут на сцену выступает вторая папка. Кандидат исторических наук Баскин обратил внимание на часто упоминаемые в записках землепроходцев слухи о серебре где-то к востоку от Колымы.
Это была уже своя, не менее увлекательная для любителей старины повесть. Знаменитые землепроходцы Елисей Буза и Лавр Кайгородец, Посничка Иванов и Иван Ерастов. Таинственное племя наттов, неизвестные сейчас названия рек, показания аманатов князца Шенкодея и шаманов Порочи и Билгея, племя «писаных рож», то есть людей с татуированными лицами, рассказы о неведомом яре, откуда серебро свисает «соплями», а сбивают его стрелами с костяными наконечниками. Все это было когда-то задокументировано, и мы сами могли убедиться в этом, достав сборник с опубликованными актами времен землепроходцев. Очевидно, удалым покорителям Сибири не пришлось в свое время найти серебро, и слухи о нем были забыты. Баскин не пожалел трудов и заново собрал и сгруппировал все древние сведения. По его мнению, серебро должно находиться в долине реки Баранихи, расположенной между Чауном и Колымой. Однако отправленный по этой заявке отряд не нашел ни грамма серебра.
Для нас важно было другое. Важно было то, что это было второе и независимое упоминание о залежах серебра в месте, близком к указанному Уваровым, и то, что здесь уже речь шла о реальном, увиденном в ушах и на одежде юкагиров серебре. Трудно поверить, чтобы землепроходцы спутали этот металл с каким-то другим.
Итак, снова серебро и снова в том же районе. Два независимых источника.
«Не тот ноне пошел романтик...»
А ведь раньше люди тоже слегка привирали, — сказал Старик.
— Даже больше, чем теперь, — тоненько поддакнул я.
Итогом прогулочной сессии явился конкретный план экспедиции. Мы понимали: одно только содержимое папок, давность времени, неизбежные искажения в передаче информации, разноголосица старых и современных названий рек — все это может привести к далеко ошибочным выводам.
Мы обратили внимание на то, что в качестве ориентира, близкого к горе, Уваров указывает озеро, «постоянно покрытое какой-то нетающей окисью». Возможно, Уваров просто не понял, что в данном случае речь шла об озере, постоянно покрытом льдом. Тогда это, несомненно, Эльгытгын, высокогорное нетающее озеро, как раз расположенное там, где сходятся верховья Анадыря, Чауна, Анюя и Баранихи, то есть всех связанных с серебряной загадкой рек.
Мы учли также, что трудно самодеятельной группе рассчитывать за короткое время обследовать обширный, в тысячи квадратных километров, горный район. Гораздо целесообразнее на первом этапе уделить время расспросу населения. Из нашего поселка вверх по Чауну, потом в район озера Эльгытгын, потом вниз по Анадырю — таков и будет маршрут «поперек всей Чукотки».
Личный состав экспедиции сформировался с подозрительной быстротой. Были два журналиста, призванные увековечить наши дела на страницах центральной и местной прессы, был старый товарищ по работе в геологических партиях, был знающий чукотский язык работник из красной яранги, но самой колоритной фигурой, конечно, оставался Старик. Он действительно был старше всех нас по возрасту. Зимовал на Тикси, был снайпером во времена Халхин-Гола, семь лет бродил по степям Монголии, остальное время делил между Москвой и Памиром, пока тревожный ветер приключений не занес его на Чукотку. Старик — кадровый военный, вторая его специальность — охота. Мы потихоньку завидовали его ста восьмидесяти сантиметрам и прямой, как лыжная палка, фигуре.
Вокруг центральной группы, как это бывает всегда и везде, крутилась легковесная оболочка болельщиков. Они давали советы, иронизировали и, разумеется, по долгу службы, играли в прокаленных жизнью скептиков. Это была старая как мир форма замаскированной зависти.
Мы сидели с картами и логарифмическими линейками. Цифры и бормотание висели в прокуренном воздухе. Все очень напоминало бухгалтерию в священные дни годового баланса. Только вместо сальдо и дебета фигурировали граммы масла, количество портянок и патронов, километры, пачки сухого спирта и неясные предпосылки типа «кто сколько-упрет на спине».
Однако объективная реальность, как всемогущий ревизор-контролер, быстро вмешалась в нашу бухгалтерию. Один из журналистов круто пошел вверх по службе, но с условием, что» он и заикаться не будет об отпуске, другой безнадежно застрял с экзаменами в далеком Хабаровске. Работнику красной яранги жена решила подарить сына именно в намеченное для экспедиции время, старый «боевой товарищ» неожиданно оказался на Колыме и там продолжал служить геологии. Между прочим, именно он должен был привезти из Магадана часть груза, в том числе и необходимые резиновые лодки. Был май. К концу июня телеграммы на Колыму стали составлять главную часть наших расходов. В начале июля стало ясно, что ждать больше нет смысла. И снова, одинокие, мы побрели в нашу избушку, чтобы взвесить создавшееся положение.