Битва богов

Явно угадав мысли новичка иерофант ласково сказал:

— Мы храним немало тайн, об этом ты догадываешься.

— Да, Бессмертный.

— Так. Поэтому ты не должен удивляться, что бы ни услышал от меня. Даже если это будет превосходить всякое воображение. Вернее, привычный тебе предел воображения.

— Я готов, Бессмертный.

Вирайя готов был поклясться, что старик не сделал ни единого движения, не произнес ни звука, — и, тем не менее, черный занавес открылся, пропуская раба с подносом. Он принес два стакана с питьем, в котором плавал лед, и большой пакет из черной бумаги.

Прихлебнув напиток, иерофант стал вынимать из пакета странные фотоснимки. На них было изображено звездное небо. Среди россыпи мелких огней от снимка к снимку вырастал белый яркий диск. На последних фотографиях стала видна истинная форма небесного тела. Голый каменный шар, изрытый ужасными язвами, круглыми воронками. Вид его был чудовищен, словно в пространстве летел череп с остатками присохшей кожи. Вокруг главного камня висел рой больших и мелких глыб, отбрасывая тени на поверхность шара.

— Вот, на сегодняшний день, наша главная тайна, — бесцветно сказал старик. — Ты пей, пока лед не растаял, а то будет невкусно… Думал когда-нибудь о причинах событий во Вселенной?

— Думал, Бессмертный.

— И что же надумал?

Вирайя поежился — не новое ли испытание? — и осторожно ответил:

— Все в воле Единого.

— Так-то оно так, да воля его нам не всегда понятна… Одно мы знаем точно: Вселенная заведена изначально, как некий механизм, тут мы ничего изменить не можем. Но хорошо, что это именно так, — иначе воцарился бы хаос…

Вирайя вспотел до корней волос, понимая, что старик подбирается к главному. Но иерофант надолго умолк. Дыхание с бульканьем, словно разрывая упругие пленки, пробивалось из глубин его расплывшегося тела. Наконец, он выдавил:

— Нас всех… ждет большое испытание. Страшное. — Ткнул пальцем в фотоснимки. — Вот этот рой небесных камней… он скоро столкнется с землей. Самый маленький из них — ростом с гору. А главный камень в поперечнике не меньше, чем Восточный океан…

Иерофант рассказывал, часто переводя дыхание и останавливаясь, чем доводил Вирайю чуть не до обморока. По данным обсерватории Черного Острова, одна из планет сбилась со своего вечного круга и теперь, словно камень из пращи, догоняет Землю. Гигантское ядро должно пролететь совсем рядом, а сопровождающий рой глыб — спутников планеты — неминуемо посыплется на Землю. Встреча состоится через год с небольшим. Ее последствия нетрудно представить. Если повезет — Земля «отделается» землетрясениями, яростью вулканов, океанскими потопом, может быть — смещением оси вращения и, значит, полярной ночью над цветущими странами. Не повезет — род человеческий будет стерт, как полевые вредители, обрызганные ядохимикатами. Архипелаг Блаженных почти не имеет шансов уцелеть — под ним и так часто колеблется земля, летописи говорят о гибели многих больших островов.

Не будь старик таким дряхлым и буднично-спокойным, почти безразличным ко всему, о чем он говорил, не прихлебывай он свое питье с неаппетитным чмоканьем, — меньше бы подействовали на Вирайю жуткие откровения. Без привычных театральных эффектов Ордена, доверительно говорила с новичком сама голая правда.

— Ныне Круг озабочен строительством крепких убежищ, где можно с удобствами разместить Избранных, и припасы для них, и необходимые машины, и рабов. — Иерофант положил на колено Вирайи мягкую отечную руку, покрытую разбухшими синими сосудами. — Именем Диска, даровавшего тебе редкий талант архитектора, Орден избрал тебя для подвига. В толще гор Юго-Востока создашь главное убежище, священную твердыню.

Упираясь руками в подлокотники, старик с огромным усилием поднялся: алый плащ его, развернувшись, сверкнул волшебными крыльями. Вирайя вскочил, как на пружине: голова сладко закружилась, ноги обмякли… Выдержал, стоял, слушал.

— Завтра тебя повезут на место. Времени мало, однако тебе предназначено справиться. Имей в виду: такой ответственности, какую отныне несешь ты, не знал ни один человек со времен воплощения Диска и создания Ордена. Вся сила Черного Острова — твоя. Ты получишь право карать и миловать всех, кто будет строить. По окончании работ будешь принят в Ложу Бессмертных.

Беззвучно раздвинув драпировку, явился раболепный Вестник в черной коже и зеркальной каске. Преклонив колено, поднял над головой красно-белый жезл. Старик отмахнулся от него, не оборачиваясь, и Вестник вылетел спиной вперед. Иерофант сказал — кожа у глаз взялась дряблыми морщинками:

— Зовут, Вирайя. Ты должен присутствовать, это как раз… к нашему разговору. Скоро встретимся в горах, в своем убежище… Иди, сынок!

Но не подал руки для поцелуя, как при встрече, а слегка обнял и похлопал по спине.

На лестнице встретили два раболепных Вестника. Вирайя вспомнил, каким громовержцем явился их собрат в дом Эанны, как надменно молчали конвоиры, провожавшие к «черной стреле» и в Дом испытаний. Теперь один из Вестников зашагал впереди, высоко подняв жезл, а другой слетел вниз, распахнул бронзовые двери и чуть не сломался в поясе, пропуская…

Открыв жучиные лакированные надкрылья, распахнула сияющее белым шелком выстеганное чрево огромная машина. Машина мощно и бережно понесла Вирайю в глубине мягчайшего сидения; в ней можно было бы разместить еще двадцать человек.

За стеклом в яркой, как синее солнце, рассветной лазури, тронутый розовым сверху, уплывал дворец Ложи Бессмертных — пирамидальный город под облака, оскаленный по каждому ярусу рядами контрфорсов. Слепая ночь застоялась между опорами, медленно стекая с уступа на уступ. Ночь сползала с квадратных башен, венчавших дворец, а сверху теснил ее веселый золотисто-розовый свет. Мелькали по сторонам дороги корявые миндальные деревья, бронзовые колпаки фонарей: здания громоздились, постепенно скрывая дворец, но Вирайя, выворачивая шею, все смотрел, как черными тускнеющими языками стекают вниз остатки ночи.

…Он спрыгнул на мокрую, ровно подстриженную траву. Пала роса, а с нею — ломкий пронзительный холод. Уловив движения плеч Вирайи, водитель-гвардеец ловко накинул на них суконный плащ. От соседней машины подошел в развалку русобородый Трита, дружелюбно обнял за плечи:

— Смотри в оба, брат, — чего не поймешь, спросишь…

Трита был уже полностью понятен. Перед посвящением пришлось обедать в его покоях. Изыск и количество блюд превосходило всякое воображение, обед занял полдня, однако — удивительное дело! — не оставил ни тяжести, ни сонливости. Вино, выпитое без меры, лишь слегка взбодрило. За столом хозяин распространялся о подробностях своих отношений с женщинами и мальчиками, обнаруживая такое знание темы и обилие материала, что, очевидно, его любовный опыт длился не менее сотни лет. Время от времени Трита прерывал откровения, чтобы лукаво намекнуть на необычную миссию Вирайи, на его ослепительное будущее, а также обещал показать свое, столь же загадочное «хозяйство». Буйство плоти претило душе Вирайи, объятой мистическим трепетом, поэтому Священный заработал его подсознательную неприязнь, странно переплетенную с полным доверием: с любыми вопросами и сомнениями новичок обратился бы только к сластолюбцу и чревоугоднику Трите. Теперь, в поле, архитектор признательно кивнул и улыбнулся, но в разговор не вступил.

Грифельно-серые дороги, насыпи рельсовых путей петляли среди серой травы. От светло-стеклянного моря на восходе, из окутанной туманом многоэтажной много башенной глубины острова со всех сторон дороги сползались к одной точке, скручивались в тугой узел. Там, в середине степи, взъерошенной низовым ветром, высился чудовищный фаллический символ, круглый белый обелиск в пурпурной шапке, еще одетый строительными лесами. У подножья фаллоса копошились люди, плыли грузовики и цистерны, подобные желтым гусеницам.

Басисто фыркая, подкатывали машины Священных. Равана явился, помахивая мощным биноклем на ремне. Постепенно собралось не меньше сотни членов Круга. Стояли отдельными кучками, черные и стройные, как муравьи — все с громадными носами, все немолодые; много седых, но ни одного сутулого или обрюзгшего. Женщины смеялись уверенно, негромко, оголяя белоснежные зубы. Их одежда отличалась от мужской только чуть более кокетливым покроем, волосы были высоко взбиты и причудливо уложены. Лица — лилейно-белые, надменно-снисходительные, без морщин. Вирайя и раньше успел заметить упругую походку Священных, тихий, полный достоинства разговор, гордые белозубые улыбки, величавые жесты рук и повороты голов — но здесь, в массовом тираже, все это заставило как нельзя острее чувствовать собственное несовершенство. Несмотря на вчерашнее посвящение, на все заверения старика, на царские почести — лежала между Вирайей и этими полубогами незримая, непроницаемая граница.