Помни время шипов

Неожиданно близко к вечеру нас снова обстреливают из тяжелого оружия, и нам очень хочется, чтобы прилетели «штуки». Но они не прилетают, хотя погода это позволяет. Ночью нам приходится прикрывать от пехоты весь участок до позиций унтер-офицера Шварца. Свина, которого вместе с одним солдатом из бункера Майнхарда назначили в караул, хочет сразу после окончания смены остаться у Майнхарда в бункере.

Если не считать длившегося целый час артиллерийского обстрела, сегодняшний день можно назвать спокойным. Громмель, который ведет счет дням недели, напоминает, что сегодня суббота. Но какая для нас разница, что сегодня за день? Сегодня это был почти что праздник – стрельба длилась всего один час. Какими мы все-таки стали нетребовательными. Только потому, что сегодня артобстрел длился меньше обычного, мы воспринимаем этот день как тихий и спокойный. Но будет ли также и завтра? Нам этого очень хочется. Но желания подобны снам. В реальности они тают так же быстро, как снег под весенним солнцем. Потому наверняка завтрашний день будет таким, какими были предыдущие дни: с небольшой надеждой и с невысказанным вопросом, кто на этот раз останется лежать окоченевшим на жестокой русской земле и в самом лучшем случае будет оплакан несколькими самыми близкими друзьями. Даже хорошо, что никто не знает заранее, когда придет его очередь умирать. Для тех, кого это коснется, смерть всегда приходит неожиданно и слишком рано. И если уже придет время умирать, хочется, чтобы смерть была быстрой. Пока я все время видел на передовой только тяжелораненых врагов и слышал их предсмертные крики. Иногда я даже просыпаюсь по ночам, потому что мне кажется, как я слышу их стоны, когда им никто не может помочь. Боже упаси от такой ужасной участи.

13 декабря. Я плохо спал и этой ночью. Когда Громмель подходит, чтобы разбудить меня, я уже не сплю. Я чувствую какое-то внутреннее беспокойство, которое сам не могу объяснить. В желудке неприятное ощущение, как будто в нем завелся целый муравейник. Холодный воздух бодрит меня. Я встречаю долговязого Вариаса, который находится в карауле на нашем участке. Он говорит, что ходят слухи о том, что танки генерал-полковника Гота действительно приближаются к Сталинграду, чтобы прорвать окружение. Правда это или обычный треп? Может быть, это действительно то великое чудо, на которое так надеются те, кто оказался во вражеском котле? Но чем это поможет нам на этой оторванной от других позиции? На эти вопросы сейчас, похоже, никто не знает ответов.

Ветер вдруг доносит какой-то незнакомый нам прежде шум. Он похож на сигналы труб. Эти сигналы труб повторяются с перерывами. Исходят они со стороны Чира. Сигналы труб для нас в новинку, и мы не можем понять, что они означают. Когда я встречаю Майнхарда, он говорит, что заметил, как у противника время от времени вспыхивает свет фар. – Похоже, что они накапливают там силы, – говорит он больше самому себе и добавляет: – Иваны снова задумали какую-то чертовщину. Если бы только бы знать, что!

Воздух вокруг нас буквально насыщается электричеством. Вся позиция уже не спит. Солдаты вылезают из бункеров в траншею и нервно прохаживаются туда-сюда. Все смотрят вперед, но там пока что еще очень темно и ничего не видно. Когда я в пять утра иду будить Виерта, он уже стоит перед бункером и смотрит в сторону Чира. Неприятное ощущение в моем желудке делается еще сильнее. Я вспоминаю, что подобное беспокойство охватывало меня иногда и дома. Это всегда было перед началом важных спортивных соревнований. Но сейчас оно во много раз сильнее. Это сконцентрированное возбуждение, порожденное пониманием того, что нам скоро предстоит что-то угрожающее, но что именно, пока никто не знает.

Гнетущая ситуация! Но нам приходится ждать… ждать наступления утра. В бункере остается один только Громмель. Захожу внутрь, чтобы подогреть на уже остывающей печке оставшийся в моей кружке кофе из сброшенных с самолета посылок с едой. Громмель спит, но его черты лица беспокойны. Он лежит, отвернувшись лицом к стене и его тело время от времени подергивается во сне.

Как раз в то мгновение, когда я собираюсь перелить горячий кофе из котелка в кружку, Громмель вдруг вскакивает и, полусонный, с криком устремляется к выходу. Я от испуга роняю кружку и хватаю его за рукав. Он вырывает руку и дико кричит: – Свина! Свина! Я иду! Помогите ему, помогите же ему!

Я хватаю его за талию и крепко прижимаю его руки к телу. Потом я вижу, что он помаленьку успокаивается. Виерт стоит рядом с нами и обеспокоенно спрашивает: – Что случилось, малыш? Приснился плохой сон? Ты же знаешь, что Свина в бункере Майнхарда.

После этого мы выходим наружу на морозный утренний воздух. На востоке уже появляется узкая полоска света, наступает новый день. Громмель еще не совсем отошел от сна и подыскивает слова, чтобы объяснить свое поведение, но его слова неожиданно тонут в ужасном, адском грохоте.

Грохот настолько силен, что нам кажется, будто в воздухе буйствуют тысячи чертей, а земля вокруг нас сейчас будет проглочена кипящим адом. Прежде чем мы в страхе спешим в бункер, Вильке, стоявший в карауле, падает на землю прямо перед нами. Мы молча смотрим друг на друга, на бледные как полотно лица. Никто не произносит ни слова. Но страх сидит глубоко в каждой складке нашей грязной кожи. Наши глаза лихорадочно блестят. Бушует настоящий ад! Огонь и раскаленная сталь падают на нас с неба. Если бы мы не знали, что этот разрушительный обстрел ведут Советы, то вполне могли бы решить, что сегодня, 13 декабря, наступил конец света.

Я больше не могу оставаться в бункере. Я хочу увидеть тот ад, в котором мы погибнем. Когда я немного высунул голову наружу, то просто оцепенел. В ужасном грохоте поверхность земли до самого холма пляшет в адском хороводе. Похоже, что ни один клочок земли не остается спокойным. Вверх взлетают фонтанчики из комьев земли, смешанной со снегом и раскаленными металлическими осколками. Они кипят над перепаханной воронками землей. Никто, совершенно никто, кто сделан из плоти и крови, не рискнул бы сделать даже пару шагов, чтобы не попасть при этом в этот кипящий ад. Оглушительный грохот, свист и вой снарядов в воздухе настолько громкие, что мы даже не можем разговаривать. На земле, насыпанной в несколько слоев на крышу нашего бункера, тоже уже множество неглубоких воронок, оставленных минами, ракетами «сталинских органов» и снарядами легких пушек. Однако сама крыша, укрепленная нами пару дней назад, пока еще цела.

Адский грохот немного ослабевает примерно через полчаса, но эти полчаса кажутся нам вечностью. Траншеи и наши позиции почти полностью завалены землей и снегом. Просто чудо, что мы остались живы. Но что же сейчас замышляет противник? Мы знаем, что такой безумный обстрел может быть только перед наступлением. Но пелена тумана все еще скрывает от нас врага.

Неожиданно кто-то зовет меня по имени. Потом мы замечаем Вариаса. Он быстро приближается к нам перебежками в коротких паузах между разрывами мин и почти падает на колени перед нами. Он так запыхался, что едва может говорить. Его лицо покрыто потом и грязью, но в тех местах, которые остались чистыми, оно белое как мел. Затем он громко кричит: – Блиндаж Дёринга разбит! Прямое попадание. Майнхард, Свина и остальные убиты! Все трое погибли мгновенно, только тот парень, который стоял у входа, лишь слегка ранен. Я уже перевязал его. Зайдель и двое других тоже ранены. Мне надо их перевязать, и мне нужны еще бинты! Виерт сует ему в руку две пачки бинтов, и он бегом возвращается обратно, двигаясь зигзагом между разрывами снарядов.

Смерть Майнхарда и Свины стала для нас тяжелым ударом, и мои глаза слезятся не только из-за едкого порохового дыма. Мой страх усиливается еще больше, горло пересохло и как бы сдавлено. Я слежу взглядом за Вариасом и вижу, как он живым и невредимым запрыгивает в окоп.

Тут я слышу истерический крик Вильке: – Танки! Танки идут! Их много, очень много!

Его последние слова тонут в грохоте разрывов первых снарядов, которые обрушивают на нас танки. Теперь я тоже вижу их! Сначала они похожи на огненный вал, который надвигается на нас. Затем кажется, будто из белой степи к нам медленно ползет целая орда коричневых жучков. Настоящее вторжение танков! Виерт торопливо считает их и на пятидесяти сбивается. Да, их, конечно, больше пятидесяти! Значит, вот что готовили русские – массированное танковое наступление на нашу несчастную, отрезанную от других кучку людей, которая так долго сопротивлялась русским и наносила им такие большие потери.