Страница 48 из 73
— От имени партии и правительства вам приказано не сдаваться, а бороться за свою жизнь так же, как вы боролись в боях… Что вы, товарищ комкор, прикажете передать?
— Передайте, — с трудом произнес Смушкевич, — что я не сдамся, обязательно поправлюсь!
Сказал и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, его стал мучить вопрос, есть ли у него ноги? Он их совсем не чувствовал.
После очень сложной операции ноги Смушкевича удалось спасти. Только одна нога стала значительно короче другой. Плохо срастались тазобедренные кости. Казалось, что летчику навсегда придется проститься с авиацией. Но так могли думать те, кто плохо знал Якова Владимировича.
Он попросил, чтобы ему принесли в больницу книгу Островского «Как закалялась сталь».
Когда с ног сняли гипс, оказалось, что мышцы ног атрофированы. Ему прописали массаж и гимнастические упражнения. Смушкевич стал, «как он выражался, «форсировать лечение». Он не удовлетворялся одним сеансом массажа, а заставлял жену и дочь по нескольку раз в день массировать ногу. Во время лечебной гимнастики он испытывал ужасные боли, но никогда не издавал и стона.
Комната в подмосковном санатории Барвиха превратилась в филиал штаба ВВС. Сюда приезжали командиры авиационных частей, конструкторы, директора заводов. Здесь проходили совещания. Смушкевич председательствовал полулежа на диване. Когда врачи запротестовали против такой бурной деятельности и потребовали, чтобы Смушкевич перешел на положение больного, он уехал из санатория. Служебный кабинет заместителя начальника Военно-Воздушных Сил страны превратился в отделение санатория. За ширмой стояла кровать. В штабе ВВС были оборудованы ванная комната с аппаратами физиотерапевтического лечения.
Смушкевич пожаловался как-то Ворошилову, что ему легче было научиться летать, чем ходить на костылях.
Климент Ефремович рассмеялся:
— Это же проще простого. Когда я был ранен в гражданскую, тоже ходил на костылях…
Ворошилов взял костыли, стоявшие в углу кабинета, согнул одну ногу в колене и быстро проковылял через комнату.
— Вот как надо… А ну-ка, герой, попробуй!
Смушкевич послушно встал. С костылями он ходил недолго. Очень скоро перешел на палку и костыль.
Врачи составили для него распорядок дня, при котором работа сочеталась с отдыхом и лечением. Совещания разрешались, например, только двухчасовые, не более. За соблюдением предписаний врачей строго следила жена комкора, которую он стал называть «лишний секретарь».
На курорте в Сочи Смушкевич, который был отличным пловцом, с завистью смотрел на купающихся. Море ему было временно противопоказано. Вдруг, не выдержав, он бросился в воду… В одну сторону поплыл костыль, в другую— палка. «Лишний секретарь», увидев это, в ужасе закричала на весь пляж:
— Помогите! Он утонет!
Подплыла спасательная лодка. Подобрали костыль и палку, а Смушкевич сам доплыл до берега.
— Надо же пробовать поги, — сказал он с виноватой улыбкой.
Бася Соломоновна Смушкевич рассказывала мне о том, как муж «пробовал» ноги. Вскоре после приезда с курорта он бросил костыль и стал опираться только на палку. Несмотря на запрет врачей, он упорно начал готовить себя к тому, чтобы сесть в самолет. Начал упражняться в автомобиле. Заведет машину и пробует включать и переключать скорости, нажимая ногами на педали. Превозмогая нечеловеческую боль, он так упражнялся часами, пока наконец машина не тронулась с места. И тогда Смушкевич повел ее на аэродром.
Он несколько раз приезжал сюда смотреть, как летают другие. Потом не выдержал — сам сел в самолет и поднял его в небо.
Когда жена спросила врачей, разрешают ли они ему летать, те только пожали плечами:
— Пускай уж летает… Для него летать — все равно, что для нас дышать… Ему небо нужно, как воздух…
В монгольских степях
В мае 1939 года отборная шестая армия Японии и марионеточные войска императора Манчжоу-Го вторглись в пределы Монгольской Народной Республики. Началась война, продолжавшаяся четыре месяца и кончившаяся полным поражением самураев.
Бон шли в районе реки Халхин-Гол, где японцы два года кряду готовили укрепленные позиции в голой степи. Ближайшая советская железная дорога находилась в семистах километрах от места боев. В степи без дорог, среди оврагов и песчаных барханов, вдали от баз снабжения особое значение приобретала авиация. Ею командовал Смушкевич.
По его приказанию, в нарушение всех уставов, была создана сеть аэродромов в непосредственной близости к передовым позициям. В случае необходимости, а она бывала очень часто, навстречу врагу одновременно с разных мест поднималось множество боевых машин. Свой командный пункт Смушкевич расположил на горе, в километре от линии фронта. Но он редко на нем бывал. Его видели на всех аэродромах, он встречался с летчиками, проводил разборы воздушных схваток.
В решающие дни боев, в августе, Смушкевич готовил сокрушительный авиационный удар по противнику. В назначенный для вылета утренний час небо над аэродромом было плотно окутано туманом. И все же Смушкевич дал команду вылетать. Воздушная армада устремилась к линии фронта. Бомбардировщики с малой высоты бомбили японские окопы и военные склады, а истребители подавляли огневые точки неприятеля. Налет следовал за налетом. Земля содрогалась от взрывов. Японские самолеты не в силах были оказать сопротивление. Захватчики несли большие потери. А мы не потеряли в этот день ни одной машины.
Враг был разбит физически, надо было его добить морально. Смушкевич приказал звену истребителей выполнять фигуры высшего пилотажа над вражескими окопами.
Среди захваченных советско-монгольскими войсками трофеев был дневник японского офицера. Вот что он писал:
«Красная авиация не давала нам покоя. Ни минуты но проходило без того, чтобы над нами не кружили красные самолеты. Мало того, что красная авиация постоянно висела у нас над головой, отдельные самолеты, а однажды и целое звено, — проделывали фигуры высшего пилотажа над нашими окопами — как раз в то время, когда бои еще продолжались, и это было очень страшно…»
Героев Халхин-Гола торжественно встречали в Москве. Когда из флагманского самолета вышел Смушкевнч, его жена заплакала. Яков Владимирович сильно хромал, одна нога у него была забинтована и к ней привязан сандалий.
— Что случилось? Ты ранен?
— Нет, меня москиты искусали, и я расчесал ногу… Сейчас нам надо в Кремль, вот вернусь, все покажу…
Смушкевич приехал домой за полночь. На ноге была открытая рапа с нагноением, нога распухла. Несмотря на поздний час, жена тут же позвонила профессору. Договорились, что тот приедет утром.
В шесть утра Яков Владимирович сказал Васе Соломоновне:
— Ну, жена, готовь чемодан. Сейчас улетаю.
Жена запротестовала:
— Никаких чемоданов! Куда ты поедешь с такой ногой? Через два часа будет профессор!
Смушкевич лихо повернулся на каблуках, отдал честь и ушел из дома без чемодана.
Ровно в восемь пришел профессор Фридланд, но больного не застал. Тот был уже далеко. В секретариате наркома Басе Соломоновне сказали, что ее муж улетел участвовать в освободительном походе в Западную Украину и Западную Белоруссию.
Жена и профессор полетели вдогонку. Они догнали Смушкевича. Профессор смотрел на ногу и качал головой.
— Если бы я прилетел к вам на два дня позже, — сказал он, — вам пришлось бы проститься с ногой… Без костылей ни шагу… И вообще — беспрекословно повиноваться врачу…
В ноябре 1939 года за личное мужество, проявленное в боях у Халхин-Гола, Яков Смушкевич был вторично награжден званием Героя Советского Союза. По положению должен был быть сооружен бронзовый бюст, дважды Героя на его родине. Но негде было тогда его ставить. После восстановления Советской власти в Литве генерал-лейтенанту Смушкевичу удалось на несколько дней прилететь в Ракишкис, где он не был двадцать два года. Трудно рассказать о радости старого портного и его жены, к которым прилетел сын. Оказывается, старик Смушкевич узнавал о том, что происходит с его сыном, в местной полиции. Его не раз таскали в участок, и полицейские чиновники издевались над стариком, показывая ему советскую газету: «Думаешь, твой сын Герой, так мы с тобой цацкаться будем!» Потом давали тумака и выгоняли из участка. Так он узнал о том, что Яша стал кандидатом в члены Центрального Комитета партии, дважды Героем, а затем — генерал-лейтенантом.