Страница 7 из 38
В промышленный комплекс на окраине Порт-Луи Мак-Карри попал во время обеденного перерыва. Облака клубились над безликими корпусами, гася краски индустриального ландшафта тусклой акварелью. Несколько китайцев только что открыли лавочки и стали продавать рабочим кока-колу и тарелочки с карри.
«Две молоденькие китаянки склонились над котелком супа. Обе скуластенькие, в мешковатых комбинезонах. Меня интересовало, как изменилась жизнь на Маврикии в последнее десятилетие, и я спросил их об этом без лишних разговоров.
Одна из них вытаращила глаза и ответила на ломаном французском:
— Я не знаю. Я здесь только полгода.
— А вы что — не местная?
Она что-то прощебетала, и обе захихикали, стыдливо, как школьницы, прикрывая рты ладошками.
— Мы из Китая,— сказала подружка.— Мы приглашенные рабочие.
А первая, заметив мое удивление, пояснила:
— Сегодня много работы. Мало маврикийцев».
Десять лет назад было наоборот: работы мало, а маврикийцев многовато. Каждому пятому работы не хватало. Теперь перед страной иная проблема: недостаток рабочих рук. Эти китаянки, как и десятки тысяч маврикийцев, работают на текстильном предприятии. Вообще развитие текстильной промышленности с прицелом на экспорт — это основа плана экономического развития страны. Текстиль вытесняет с первого места сахар, главную до сей поры статью экспорта.
Две трети работающих на стройках и фабриках — женщины. Как-то на рынке в Сент-Луисе, в очаровательном квартале города с мощеными улочками и замысловатыми зарешеченными оконцами, Мак-Карри встретил женщину в сари. Придерживая на бедре малыша, она двигалась меж груд нежных маврикийских помидоров — их здесь называют «помм д"амур» — «яблоки любви». Лет двенадцать назад она начала работать на фабрике по изготовлению свитеров, которую построили бизнесмены из Гонконга недалеко от их деревни.
«Я спросил:
— Нравится работа?
Она взглянула на меня бездонными черными очами:
— Конечно. Ведь для маврикийки работа — это свобода. Прежде девушка не покидала родительского дома, пока родители не подыскивали ей мужа. Она переходила в дом мужа и на всю жизнь погружалась в домашние хлопоты и рожала, рожала, рожала.
Она повела бедром, устраивая половчее малыша. Тот забавлялся цветами в ее волосах.
— На работе я познакомилась с парнем, сама выбрала его в мужья. Мы теперь живем в собственном доме».
Как и у большинства здешних женщин, занятых на производстве, у нее нет времени на большую семью. Когда провозглашали независимость, боялись, что население возрастет к концу столетия до трех миллионов. Такого количества острову не прокормить. Правительство начало проводить в жизнь программу планирования семьи. Она удалась: в настоящее время население прирастает примерно на один процент, в три раза меньше, чем в шестидесятые.
«Здесь нет окрестностей»
И все же Маврикий перенаселен — 1390 жителей на квадратную милю, примерно такая же плотность населения, как в Бангладеш. И Порт-Луи перенаселен — совсем как азиатские столицы.
Как-то жарким днем Мак-Карри брел в толпе мимо безликих правительственных зданий и неряшливых витрин. Взгляд его отметил занятную вывеску: «Магазин Ли Вон Ай Чунга. Предметы роскоши». Внутри оказались керамические банки, пластиковые корзинки для белья, пузырьки, коробочки с детской присыпкой. Морщинистый старик — не сам ли Ли Вон Аи Чунг? — притулился за кассой. Мак-Карри купил какой-то предмет роскоши, кажется, мыльницу, и спросил, где тут наиболее красивые места.
После долгой паузы господин Ли ответил:
— Здесь нет красивых мест.
А ведь когда-то здесь были чуть ли не самые красивые пейзажи на Земле. «Благоуханная страна, ласкаемая солнцем»,— писал французский поэт Шарль Бодлер об этом острове. Увы, поэтические ландшафты не вдохновили новых архитекторов. Прелестные домики со ставнями, построенные французскими поселенцами, снесли и построили фабрики — незатейливые глыбы цемента, окруженные асфальтом. Даже в курортной зоне на северном побережье, о которой уже упоминалось, нелегко найти нетронутый уголок.
В 90-е годы маврикийское правительство учредило Министерство окружающей среды, чтобы остановить нагрянувшее разорение природы. Но как, скажем, остановить гибель коралловых рифов и морской живности на северном побережье, если вызвано оно в основном отходами больших отелей вокруг Гранд Байе...
Рай?
«Бродя по рынку в Кюрпипе, я разговорился с молодым человеком, который предложил мне купить дозу наркотика. Я отказался, но уломал его поговорить со мной о его бизнесе,— продолжает свой рассказ американский журналист — Юноша в джинсах и темных очках оказался мусульманином.
— А кто же клиенты?
— Продаю любому желающему. Но больше всего молодым,— сказал он и, бросив окурок, раздавил его каблуком черного ковбойского сапожка.
— Такова новая жизнь на Маврикии, парень. «Си т"а дю поньон, т"а дю пу-вуар.— Есть деньги, есть власть».
Это был первый маврикиец, который не заверял меня в том, что его страна — рай.
Маврикийцы умеют работать и зарабатывать деньги, но не всегда умеют их тратить. Главный бич — азартные игры. Казино повсюду, но самое азартное место — в Порт-Луи, в солидном «Шам де Марс». Толпы людей, поедая на ходу чечевицу, завернутую в лепешки-чапати, осаждают стойки букмекеров. Каждый размахивает билетиками, и каждый утверждает, что знает тайны и интриги бегов. В тот вечер официант в ресторане моего отеля рассказал, что он потерял две тысячи рупий, поставив на неверную цифру.
— Не стоит грустить,— сказал я. Он усмехнулся.
— В конце концов, у меня есть на что играть,— сказал они, кивнув на игроков у стоек, добавил: — У них — тоже.
Наверху, отдельно, играли французы. Все на Маврикии стали жить лучше, а французы-островитяне и всегда жили лучше, чем остальные. У одного из сахарных баронов я побывал в гостях.
Накануне сыновья хозяев охотились на оленей и теперь рассказывали, как преследовали дичь верхом на лошадях, как продирались сквозь заросли тростника. Один из них, подтянутый, загорелый, только что вернулся из Англии, где готовился к защите диплома финансиста. Я спросил, не собирается ли он осесть в Европе, получив образование. Он удивился:
— Конечно, нет. Я вернусь домой.
— Потому что Маврикий — рай? — спросил я.
— Точно,— ответил он серьезно. И пояснил: — Во всем мире экономический спад. Всюду, кроме Маврикия. Только здесь можно делать деньги...
Белые подтверждают, что в их раю тесновато. Здесь просто физически затруднительно чувствовать себя независимым, и потому выработался особый — я бы сказал — соседский этикет. Спросишь полицейского, как куда пройти, прежде пожми ему руку. Зайдешь в аптеку купить аспирину, но прежде пожмешь длань фармацевту-китайцу».
Индийская свадьба
Как-то Мак-Карри пригласили на индийскую свадьбу. Это было ему особенно интересно: он побывал на множестве традиционных свадеб в Индии и мог сравнивать. Но то, что Мак-Карри увидел на Маврикии, было нечто особенное.
Индийский жрец, присев на сцене, начал церемонию. Жених в подобающем случаю сюртуке (как у Неру), в тюрбане, и невеста, в алом сари, трижды обошли священника.
Потом приглашенные молча ждали в огромном зале, когда виновники торжества переоденутся. И они появились — она в пышном белом платье, он — в бледно-голубом смокинге. «Как дева»,— распевала Мадонна из громкоговорителей, пока неулыбчивые кузины невесты разносили пластиковые стаканчики с мороженым. Потом они же подали ром. Все это называлось «ля-коктейль парти». Свадьба пела и плясала до полуночи под английские и французские мелодии. Индийская культура, конечно, была налицо, но под густым европейским соусом.