Побег

– Ушли, не видать их ни с какой стороны! – весело прокричал он в отдушину, свесившись с крыши. – А южная стена проломлена осталась! А оранжереи все разбиты и перекопаны! А сарай с дровами сгорел, даже не тлеет, и все в пепле, пепел намок и очень грязно! А еще…

– Все понятно. – Андрей отошел от отдушины и приобнял Косого и Илью-Ногу, своих ближайших помощников. – Ну, выводите потихоньку народ. Работать по плану, как наметили. Кто будет против – напомните, что я обещал. И этого гада, Голову, пусть уж так и называется, чтобы на самые тяжелые работы направляли!

Обещал Андрей следующее: теперь, если кто вздумает не подчиняться приказам Главного – так он сам себя величал, – то в наказание на первый раз его запрут на трое суток без еды и воды. Раньше такого правила в общине не было, да и не было в нем нужды. Все и так понимали, что выжить можно, только действуя сообща. Андрей сам стал первым серьезным нарушителем. Вероятно, он понимал, что по его стопам могут пойти и другие, и решил заранее разъяснить всем, что терпеть такого не станет.

Голову он начал унижать с первого же дня своего командования, которое настало как-то само собой. Старшие глядели косо, собирались кучками и ворчали, но так и не выступили против. Остальные частью были за Андрея с самого начала, а частью смотрели на старших, как привыкли. К тому времени, когда муты покинули Цитадель, все уже смирились и даже как-то незаметно привыкли. Голове, к удивлению Максима, не сочувствовал вообще никто. Будто и не выполняли еще несколько дней назад его приказов, не признавали его старейшиной. Наоборот, с ним общались часто довольно резко и сторонились, даже если оказывались на одном рабочем участке.

– Хорошо-то как! – сказал тощий Илья, прозванный Ногой за несоразмерно длинные и широкие ступни. – Надоело сидеть в потемках да в духоте! Все, пошли, парни! Тоха и Макс пусть обегут все закоулки, остальные – на стену и крышу, хорошенько все осмотреть. Оружие держать наготове, поодиночке никуда не отлучаться!

Илья был моложе и Максима, и Тохи. Да, все трое были погодки, но к старшинству в общине всегда относились очень серьезно, и парни переглянулись. Тем не менее скандалить было бы просто глупо: Главный назначил Илью. Хмуро переглядываясь, будто стесняясь друг перед другом, что выполняют приказы младшего, они прошлись по внутреннему пространству Цитадели. Мутов, конечно, там не осталось – обычно это стадные твари. Правда, валялось достаточное количество костей, чтобы предположить, что около десятка мутов закончили жизнь на месте стоянки, а еще точнее – в желудках сородичей. Во время боя людоеды приходят в неистовство, а если видят кровь, то уже едва могут остановиться, особенно если их много. Всех раненых они обычно добивают сами.

– Пусто! – доложил Тоха Илье, когда оба поднялись к нему на стену, и будто бы с извинением оглянулся на Максима: мол, кому-то же надо доложить. – Переломали все, что можно, загадили весь двор. В оранжереях ни одного крупного осколка.

– Этим пусть Косой занимается! – поморщился Илья. – Он у нас теперь по хозяйству. Эй, Андрюха! – Он постучал по стене возле отдушины. – Скажи Главному, что в Цитадели пусто, и вокруг тоже! Я послал троих в ближний секрет! Пусть Косой работами занимается, а мы разведку начнем!

Максим вздохнул с облегчением: находившаяся под властью мутов часть Цитадели пришла в такое состояние, что там дышать было трудно. Лучше пойти в разведку, проверить, что с делянками. Если муты нашли посевы ржи – плохо дело. Если не нашли, то тоже не очень хорошо – погоду упустили, теперь рожь намокла и легла, собрать ее нелегко, так же как и сберечь.

– Банки побили… – Тоха вздохнул, глядя сверху вниз на груду мелких осколков, в которых угадывались части горлышек стеклянных банок. – Больше половины банок наших тут было, Голова приказал вынести дней за десять до осады. Собирались консервировать все, что в оранжерее созрело, а вот как вышло-то… Новых банок не добудешь. И как жить?

– Все равно почти ничего не осталось! – фыркнул Максим, которому было даже немного весело. Все складывалось в пользу его рассуждений: надо уходить. Все, кроме того, что он не ушел, когда нужно было это сделать, и теперь обречен зимовать в Цитадели. – Консервировать нечего. Ни огурчиков, ни помидорчиков… Даже моркови и свеклы не оставили. Зачем нам теперь банки?

– Ну а следующую зиму-то как жить? – Тоха снова вздохнул. – Жить-то ведь все равно надо. А без витаминов это ж не жизнь. И смотри, зелень тоже сглодали. Это детишки их, я знаю. Они до зелени охочие, особенно по весне. Как пойдут муты на север – молодой сосенки ни одной не останется не обглоданной. Охочие они очень до хвои, мягкой да свежей, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Максим. – Хвою будем запасать. Отвары делать. Так и протянем, не в первый раз.

– Чтобы так плохо стало осенью – в первый раз. Говорят, в первый год после постройки Цитадели плохо было, но тогда на торг к соседям много чего имелось. А теперь они с нами и дела-то иметь не хотят, жлобы!

Нашли пару брошенных приступок, вставили в отверстия на стене, свесили вниз грязную веревку, и понемногу отряд спустился. Вооружившись рогатинами и часто оглядываясь на Машу, выставленную на крыше часовым, не спеша направились в лес. Несмотря на дождь и чавкающую под босыми ногами промокшую, холодную траву, все наслаждались долгожданной прогулкой. Сидеть в вонючем подземелье, почти в темноте из-за нехватки факелов – это никому не понравилось.

– Смолы бы… – негромко бурчал в такт каким-то своим мыслям Тоха, почесывая ранние залысины перекладиной рогатины. – Ну, я думаю, и зимой можно ведь смолой запастись? Сосны никуда не денутся, а дым мутов не привлечет. Зимой спокойно, верно?

– Зимой жрать будет нечего, – напомнил Максим.

– Посуды глиняной у нас мало, да и глина у нас, говорят, плохая. Потому даже лягух много запасти не можем. Но, была бы соль, то и без посуды можно, в ящике или еще как, до холодов протянуть, а там на лед и…

– Не спеши! – зычно крикнул Илья шагавшим в голове бойцам, когда они отдалились от Цитадели. – Или торопитесь вернуться и дерьмо разгребать со всеми? Пусть мелкие работают, нахлебники чертовы, и бабы! Прогуляемся не спеша. А если делянки наши разорили, так уж лучше подольше об этом не знать. Горю-то все равно не поможешь.

Конечно, муты нашли все. И делянки с рожью, и чахлые яблоньки, которые сажали в лесу, и садки с лягухами на болоте… Куда бы ни шли общинники, кругом они обнаруживали только вытоптанную землю. Даже деревья вокруг делянок и прочего хозяйства были обглоданы: ни листвы, ни коры. Понемногу, почувствовав себя спокойнее, отряд сам собой разбился на несколько групп.

– Тут муравейник был! – Илья, за которым шел Максим, сплюнул. – Ты не помнишь, Макс? Вот, прямо тут, перед этими березами! Сожрали муравейник, смотри: только яма осталась! Как эти проглоты еще весь мир не сожрали, а?

– Может, и сожрали. – У Максима настроение совсем испортилось, и думал он только об одном: почему не ушел летом, а лучше весной? Чего-то, выходит, ждал. Дождался. – Некоторые взрослые говорили, что только в таких местах люди и остались, а в остальных всем конец настал.

– В каких «таких»? – оскалился Илья. – В дерьмовых, да? А что ж тут тогда и в старое время люди жили? Сам знаешь, не мы кирпичи да бетон делали, все от них осталось.

– У них машины были, и автоматы, и тепло в дома само приходило. Свет еще был. А мутов не было, не надо было прятаться.

– Ох, какой ты умный! – Илья посмотрел на него с явной неприязнью. – Спорить со старшим будешь, да?

– Какой же ты мне старший? Ты моложе меня! – не выдержал Максим. – Хватит из себя командира изображать, все равно командовать не умеешь. Повел людей в лес, а теперь все разбрелись. Что будет, если какие-нибудь другие муты сейчас появятся?

Илья сжал рогатину так, что пальцы побелели. Он еще думал, что ответить Максиму, но ему помешал Тоха.

– Машка с крыши сигналит! – закричал он. – Эй, народ! Возвращаемся, зовут нас назад!