Страница 6 из 11
— Да-да, деточка, я знаю.
— И все без толку. Только время драгоценное потеряла.
— А что же Серафим?
— После нескольких сеансов к Федору Николаевичу по крайней мере аппетит вернулся. Ну, скажем так, почти вернулся. И я считаю, что одно это — уже победа. Значит, организм начал потихонечку бороться.
— Да-а-а… аппетит — это хорошо, — задумалась о своем Нарышкина и невольно покосилась на стоящие под столом напольные весы. — А вот у меня сейчас… Боюсь даже вставать на них.
— Вот видите! Кстати, я как раз вчера была у Серафима и замолвила за вас словечко.
— И что он сказал? — оживилась Елена Ивановна.
— Вы же знаете — у него приемы расписаны на несколько месяцев вперед. Но тем не менее для вас Серафим пообещал сделать исключение. Он перенесет какие-то более легкие случаи на попозже, а сам займется вами.
— А у меня, значит… О, Господи!
— Ох я нерпа глупая! — спохватилась Ольга. — Язык без костей.
— Ничего от меня не скрывай. Говори!
— Не хотела я вас, Елена Ивановна, пугать, но… В общем, Серафим сказал, что по всем внешним признакам ваш… хм… сглаз… он — да, непростой…
— О, Боже!
В этот момент в дверь постучали и в палату вошла располагающей наружности женщина в медицинском халате, наброшенном поверх расстегнутого плащика.
— Добрый вечер! Нарышкина Елена Ивановна — это вы? — обратилась та к возлежавшей.
— Да. А вы… э-э-э-э…?
— Меня зовут Наталья Александровна. Я — врач. Но работаю не в этой клинике, а в Военно-медицинской академии.
— А по какой специализации? — строго вопросила Глинская и уточнила: — Надеюсь, не психиатрия?
— Ну, почему сразу? Я… — Здесь Наталья Александровна слегка запнулась. — Я… хм… кардиолог.
— А что? У меня еще и?.. — побледнела Елена Ивановна.
— Нет-нет, успокойтесь. Просто знакомые вашего супруга попросили меня о небольшой консультации. Так сказать — взгляд стороннего наблюдателя.
— Знакомые Стасика?.. Ну… ну хорошо.
— Простите, — обратилась врачиха к Ольге. — Вы не могли бы оставить нас одних? Впрочем, если вы еще не закончили, я могу обождать-погулять.
— Да-да, конечно, без проблем. Всё, Елена Ивановна, я побежала. А вы давайте тут, поправляйтесь. — Глинская подошла к кровати, склонилась для прощального «чмоки-чмоки» и прошептала: — Визиточку с телефоном Серафима я оставила на столе. Обязательно ему позвоните. Сегодня же!..
В зачаленном на парковочке клиники неврозов «Фердинанде» вот уже больше часа томился Петрухин и, коротая время, забавлялся игрой в «танчики» на мобильном телефоне, поминутно поглядывая на центральный подъезд.
Служебный микроавтобус был бесцеремонно экспроприирован им на сегодняшний вечер с плавным перетеканием «времени аренды» на последующие оба выходных. На замечание Купцова, дескать: «Какие могут быть выходные, когда у нас халтура?» — партнер в довольно грубой форме разъяснил, что согласно Трудового Кодекса имеет право на сорокачасовую рабочую неделю («Если не веришь мне, можешь справиться у знакомого юрисконсульта»). Так вот персонально он, Петрухин, к вечеру нынешней пятницы отмантулил таковых часов не менее пятидесяти. А посему собирается полноценно отдохнуть и восстановить пошатнувшееся здоровье — как физическое, так и душевное. Далее последовала реплика о том, что «коли у отдельных трудоголиков свербит в одном месте, им никто не запрещает продолжить оперативно-сыскные мероприятия в индивидуальном порядке». В частности, направиться в стоматологическую клинику и выяснить: действительно ли персональный шофер Нарышкиных лечил свои зубья в те дни, когда дражайшую Елену Ивановну неизвестные шутники развлекали куклами и картами? Равно как попытаться разузнать за новый адрес гадалки Александры. Той самой, которая в миру — гражданка Гусева.
Прошло еще минут пятнадцать, и на больничном крыльце наконец показалась Наташа. Петрухин сбросил игрушку, подхватил с приборной панели тяжеленный, умопомрачительный (здесь — в первую очередь своей ценой) букет и выдвинулся навстречу.
— Привет! А вот и мы!
— Ох, ничего ж себе! А кто такие «мы»?
— Мы — это флора и фауна. Фауна — вот она. — С этими словами Дмитрий протянул букет. — А я, соответственно, прохожу по разряду флоры: «Здравствуй-здравствуй, еж ушастый!»
— Какая чудесная флора! — потрясенно выдохнула Наташа, погружая лицо в цветы. — Пахнут-то как! У-у-у!.. Ой, Мить, это же, наверное, очень дорого?
— Фигня. Подумаешь, каких-то триста баксов.
— Ты решил пустить мне пыль в глаза? Или это взятка? За вранье и использование служебного положения?
— Никакой пыли и никаких взяток. И вообще — у меня самые серьезные намерения.
— Даже так? Кстати, мне показалось, что эта твоя Елена Ивановна, она и в самом деле…
— Во-первых, она не моя, — перебил Петрухин. — А во-вторых — потом. Это всё потом.
— Как скажешь. А что сейчас?
— А сейчас мы поедем домой… К НАМ домой!
— Ты… уверен? — после долгой паузы тихим шепотом спросила Наташа.
— Да. Всё, Натаха, хорош! Нагулялись мы с тобой. Оба два. Нагулялись, и — будя. Штык в землю!
— То есть ты меня… прощаешь?
— А ты меня?
Вместо ответа Наташа обвила руками петрухинскую шею и…
…и сначала просто нежно поцеловала. А затем основательно-подзабыто-страстно именно что впилась в прокуренно-родные губы…
Здесь, слегка забегая вперед, под большим секретом расскажем, что буквально час спустя ломтём отрезанное «нагулялись» сменилось безудержным гротескным «разгулялись».
Продолжившимся на протяжении всех последующих выходных часов.
Ну да умолкаем…
Не будем… кхе… мешать.
Двум старым-новым влюбленным…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Санкт-Петербург, 24 октября, пн.
Утром первого дня новой рабочей недели решальщики, не заезжая в контору, выдвинулись в установленный Купцовым адрес госпожи Гусевой. Как выяснилось, свою двухкомнатную квартиру в Горелово «мадам Александра» несколько месяцев назад сдала под наем, а сама переселилась в однушку дома-корабля, выброшенного на невский берег на самых выселках Рыбацкого. То был «спальный» район новостроек, в большинстве своем однотипных и, мягко говоря, унылых.
— М-да… Прежнее лежбище нашей почтенной колдуньи располагалось в куда более веселеньком месте, — констатировал Петрухин, выбираясь из «Фердинанда» и критически осматриваясь. — Оно понятно, что Горелово — тоже не подарок. И тем не менее.
— Видимо, с клиентурой не ахти, — рассудил Купцов.
— Однако в агрессивную печатную рекламу наша мутновидящая и яснослышащая по-прежнему вкладывается. Кстати, ты так и не показал мне текст?
— Вот держи, — Леонид достал из кармана рекламную страничку, вырванную из питерского еженедельника «Панорама». Где интересующее напарников объявление с фотографией было обведено красным маркером.
— Ничуть не изменилась, даже словно бы похорошела. Вот что «фотошоп» животворящий делает, — усмехнулся Дмитрий и зачел вслух: — «Гадалка Маргарита. Любовная магия, приворот. Заговариваю на удачу, снимаю душевную боль». Не понял, а почему «Маргарита»?
— Может, она не только хату, но заодно и карму сменила?
— После общения с нами? А что, вполне может быть. А всё почему?
— И почему же?
— А не фиг тормозить в профессиональном росте. Сколько можно опираться на бабкины мето́ды? Да и в плане пиара не мешает поработать. А то что это такое: «заговариваю на удачу, снимаю душевную боль»? Пошлятина.
— Э-э, не скажи. По-моему, про «душевную боль» весьма душевный пассаж. Так, нам сюда. Седьмой этаж.
— Хочется верить, что лифт работает, — проворчал Дмитрий и…
…и обломался.
— Учитывая, что потенциальными клиентами нашей ведуньи являются старые девы и разведенки, нет ничего удивительного в том, что с клиентурой у нее — полный швах, — тяжело дыша, умозаключил инспектор Петрухин перед тем, как начать преодоление последнего лестничного пролета. — Это ж какую «душевную боль» надо испытывать, чтобы сюда добраться!