Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 175 из 180



На сей предмет откупил я себе место на корабле, на коем совершил благополучное плавание из Компостелы до Амстердама, а затем то по воде, то сушею через Нидерландские соединенные провинции, что находились под властью испанского королевства, добрался до Цволле [1066]. Оттуда же прошел в Вестфалию, далее в Гессен, item в Веттерау [1067] и, наконец, горными дорогами через Нижний Пфальц и маркграфство Баден вверх к моему батьке, моей матке и моему юному Симплициусу в Шварцвальд, где двух первых нашел в глубокой старости, а последнего в цветущей юности, однако все трое вели весьма благоразумную жизнь. Итак, мои высокочтимые, преблагосклонные, возлюбленные господа соотечественники, я снова появился в Европе и вот достиг Германии, что и было концом моего второго путешествия, которое я совершил в дальние страны, согласно тому, как это поведано в моем Жизнеописании.

А что со мною то здесь, то там, то в ином каком месте приключилось странного и диковинного во время последнего путешествия, то все описать не хватило бы двух слоновых шкур, не говоря уже о сем календаре. Но ежели мне удалось бы к моим уже тягостным и досадительным годам добавить единицу и нолик, да поместить сии две ничтожные циферки в надлежащем месте для мультипликации, то я уж сумел бы оставить после себя столько сочинений, что и Сократ через тридцать тысяч лет (когда именно закончит свой цикл великий год Платона [1068] и Дионисий будет владычествовать в Сиракузах, а Юлий Цезарь в Риме и других местах, и снова примутся воевать Ганнибал в Италии, Сципион с Карфагеном, Александр Великий с Дарием) нашел бы в них довольно всякой материи. Но понеже сие навряд ли случится, а у меня в запасе еще несколько пустых страниц, то решил я на сей раз их заполнить и сообщить, что обрел возлюбленных моих детей Симплициев, ибо, чтобы поглядеть на них, я главным образом и воротился, а не видел я их с тех самых пор, как их матери здесь ли, там ли, словом, в разных местах, выродили, то бишь, хотел я сказать, вырастили. И один носил такое же украшение, как Мидас [1069], другой, как Актеон, а третий был словно тот боязливый зверек [1070], коего подают к господскому столу сразу на двух блюдах, перед четвертым гнули спину, пятый, шестой и седьмой и т. д., а посему я не мог приметить, чтобы кому-нибудь из них пошло впрок или повредило их симплициссимуство, а их простота споспешествовала к возвышению или падению того или другого, так что всяк оставался в том состоянии, которое у него было, что с давних времен приписывают безрассудной вещи, кою мир обычно зовет слепым счастьем.

Меж тем во время этого дальнего путешествия мои португальские денежки порядком разошлись по рукам, так что почти подошли к концу, когда я еще не успел пройти Вестфалию. Самый последний дукат я разменял в Касселе, где пристал к возчикам, направлявшимся с купеческими товарами во Франкфурт. Путь, который мне еще предстояло совершить, был для меня по безденежью моему далеконек, ибо мне было нелегко обеспечить себе пропитание; того ради измышлял я способы, как бы мне прокормиться. Нищенствовать, подобно другим братьям святого Якоба, я стыдился и к тому же боялся, что в Гессене и на горных дорогах, где господствовала реформатская церковь, не получу ничего, кроме насмешек, ибо тамошние жители не очень-то уважали пилигримов, обвешанных ракушками. Но когда я особенно страшился, что мне не удастся по дороге найти себе пропитание, то одно нечаянным образом приключившееся несчастье послужило к моему счастью и побудило меня, как некогда во Франции, заделаться врачом. Ибо когда мы заночевали в одном местечке неподалеку от Фрицлара [1071], то как раз у одного тамошнего богача потекла кровь из носа, да так, что страшились за его жизнь; родные его побежали и поскакали по всем окрестным селениям, разыскивая людей и средства, чтобы унять кровь, но все было напрасно! Как только я услышал об этом от трактирщика и его слуг, то сразу прихвастнул, что знаю, как ему пособить. Сие тотчас же передали пациенту и его дворне, и меня, уже на ночь глядя, поспешно позвали к больному. Я нашел его скорее мертвым, нежели живым; ибо он уже весь побледнел, позеленел и посерел, как свинец, не говоря уже о других признаках приближающейся смерти, которые можно было у него приметить. Рядом стояла целая лохань, полная крови, вместимостью, я думаю, в 35 метцов [1072], не считая того, что было повсюду залито и забрызгано. Сверх того, его уже пользовали всяческими самыми крайними средствами: пугали, обливали холодной водой, давали прохладительные и вяжущие снадобья, перетягивали бедра, руки и грудь, словно узнику, даже не пощадили его, отворив ему кровь и наставив по всему телу банок, а также наложив на лоб, нос и виски всякие примочки. Но ничто не помогало, а только пошли у него один за другим обмороки. Когда я увидел, как обстоят дела и что пациент обрел во мне надежду и утешение, то распорядился учинить все наоборот. Я велел укутать его в теплое одеяло, распустить все бинты и повязки, растирать ему руки и ноги, жечь крапивой под мышками и употреблять другие средства, чтобы не допустить обмороков. Меж тем как ему все это делали, я вылил немного его крови на сковородку и поставил на огонь, приготовив ему подобающим образом и согласно своим познаниям столь превосходную нюхательную соль, с помощью какового симпатического средства остановил у него кровь раньше, чем кто-либо мог сосчитать до ста. Таким-то образом я учинил знатное чудо и с тех пор не делал ничего другого, как только врачевал сего больного различными сердцекрепительными и очищающими кровь средствами, кроме того, наружно помогал ему, укутывая теплыми одеялами, и кормил его особо деликатно приготовленными протертыми блюдами, так что к полудню он мог сопричислить себя к здоровым, а я со своими возчиками пуститься в путь. Но так как жена моего пациента и другие его родственники не особенно верили в его излечение и страшились опасного рецидива, то никак не хотели отпустить господина доктора, невзирая на то что я отговаривался поспешностью своего путешествия и тем, что упускаю случай уйти с обозом. Они же сулили мне золотые горы и уверяли, что через несколько дней пойдет новый обоз и по той же самой дороге, что и теперешний, так что уговорили меня остаться, тем более что я без того терпел большую нужду в деньгах, а потому пробыл у них целую неделю, за какое время у больного час от часу прибывало силы и оживал цвет лица. Всеобщая молва об этом лечении распространилась с такою быстротою, что за несколько дней ко мне стеклось множество пациентов из соседних селений, как если бы тут был синьор Борри [1073] собственною персоною. Тогда пришлось мне поступить, как всякому, кто не желает потерять кредит. Когда я понимал в болезни, то знал и средство против нее; а когда я не разбирался в состоянии больного, то отсылал его с утешительными словами к доктору или цирюльнику. Те, кого я принимал, обыкновенно выздоравливали, и мне почти кажется, что то происходило по большей части от доброй веры, которую я им внушал. Засим снова пришел обоз, направлявшийся во Франкфурт; с ним я и поспешил в путь, ибо мой кровоточивый пациент собрался с силами и скорее мною тяготился, чем во мне нуждался. Он отпустил меня, наградив шестью рейхсталерами, невзирая на то что поначалу мазал меня по губам сотнями; я же тем довольствовался, ибо другие больные пожаловали мне немало талеров, так что решил продолжать сие ремесло, деньги же приберечь, дабы употребить их на то, чтобы накупить в ближайшей аптеке всяческих снадобий для такого знахарства. Следуя сему намерению, я на первом ночлеге ел и пил совсем мало; хозяин же постоялого двора поступил со мною, как некая скаредная трактирщица, которая говорила своим гостям: «Кто тут не ест, тот тут и не спит!», ибо не отвел мне постели, а спровадил на конюшню. Там я устроил себе ложе за яслями, как раз перед мордой лошади, ибо другого места не было. Два возчика легли спать в гамаках, подвешенных к потолку в конюшне либо для того, чтобы удобней было вовремя кормить лошадей, либо затем, чтобы их охранять и быть поблизости, если они захрапят или стрясется еще что-либо. Мы все трое заснули без убаюкивания; но когда перевалило за полночь, то меня разбудили стук и шум, который подняли лошади; а когда я приоткрыл глаза, то обомлел от страха, увидев призрак толстой дородной женщины с тускло горевшей свечой в руках, одетой, как обычно в тех местах обряжаются, когда носят траур или о чем-нибудь горюют. Она стояла как раз у меня в головах в углу над яслями и светила, не сводя пристального взора со стены, как если бы хотела разглядеть там блоху. Я внимательно наблюдал за нею и сразу приметил, что это привидение, так что от одной этой мысли у меня волосы зашевелились на голове, как если бы они были живыми или по мне заползали кучи червей. Лошади отпрянули назад, храпели и гремели цепью, которой были привязаны. Возницы же, устав с дороги, продолжали храпеть, словно бились в том об заклад. Когда я довольно нагляделся на привидение, то повернулся лицом к стене и закрыл глаза, с нетерпением ожидая, когда наступит утро или пробудятся возчики, что вскорости и случилось, ибо едва только, как мне мнилось, призрак пошел прочь, то все лошади в конюшне всполошились, отчего один из возчиков закричал на них; а когда я снова повернулся, то кругом была полная темень, привидение исчезло, и лошади утихомирились.

1066

Цволле – см. прим. к кн. VI, гл. 12.

1067

Веттерау – равнина в Гессене.

1068

Согласно представлениям античных писателей, существовал особый космический цикл, в течение которого все расположение светил возвращалось к первоначальному положению, а вместе с тем каждый раз полностью повторялись вся предшествовавшая жизнь и все события, происходившие на земле.

1069



Мидас (греч. мифол.) – фригийский царь. Был судьей на музыкальном состязании между Аполлоном и Паном, присудил победу последнему. Разгневанный Аполлон наградил Мидаса ослиными ушами, которые тот был вынужден скрывать под фригийским колпаком.

1070

«боязливый зверек» – заяц. Его подавали к столу как жаркое и как рагу.

1071

Фрицлар – городок в Касселе.

1072

Метц – мера сыпучих тел и жидкостей. Различался большой метц (3.44 л) и малый (различного объема).

1073

«сеньор Борри» – Джузеппе Франческо Борри (1627 – 1695) – итальянский авантюрист, алхимик и медик. Известен также под именем Борро (латинизированная форма Буррус). Уроженец Милана. Учился в иезуитской коллегии, затем состоял при римском дворе. В 1654 г. после различных стычек раскаялся в беспутной жизни и отдал себя под покровительство церкви. В марте 1659 г. был привлечен к суду инквизиции как основатель тайной мистической секты. Борри уверял своих приверженцев, что скоро найдет «философский камень» и будет обладать несметными богатствами, что ему явилась сияющая «пальмовая ветвь», что с помощью архистратига Михаила и ниспосланного ему с неба чудесного меча он истребит нечестивцев и утвердит царство «единого стада» Христа. Узнав о начавшемся следствии, которое велось одновременно в Милане и Риме, Борри бежал в Инсбрук, а оттуда в Страсбург, где практиковал как медик и где в июне 1660 г. вышел панегирик «Monumentum in laudem gentis Burrhorum». Тем временем Борри был заочно осужден и 21 января 1661 г. в Риме, а 17 марта того же года в Милане сожжен на костре «в изображении». Спасаясь от инквизиции, Борри был вынужден бежать сначала во Франкфурт на Майне, потом в Дрезден и, наконец, в Амстердам, где, по некоторым сведениям, публично сжег изображение папы. В Амстердаме Борри занимался медицинской практикой и стяжал такую славу, что к нему стекались пациенты из других стран, в том числе из Парижа. В декабре 1666 г., запутавшись в денежных делах, он убежал из Амстердама и вскоре обосновался в Дании, где устроил алхимическую лабораторию в Розенборге. В 1669 г. издал в Копенгагене книгу (G. F. В u г г h i. Epistolae duae: I. De cerebri ortu et usu medico. II. De artificio oculorum humores restituendi. Ad Th. Bartholinum. Hafniae, 1669). Пытался принимать участие в датских политических делах. См.: Instruzioni politiche del cavagliere G. F. Borri date al Re di Danimarck. Coloniae, 1681 (ГПБ). После смерти покровительствующего ему Фредерика III Борри в 1670 г. выехал с паспортом, подписанным королем Кристианом V, направляясь в Константинополь, но по пути был схвачен неподалеку от Вены и передан папским властям. После нового суда заключен в октябре 1672 г. в крепость св. Ангела, где и умер. В 1670 г. вышла «реляция», содержащая изложение проступков Борри, а также приговора инквизиции: La vita, рго-cesso e sentenza di Francesco Borri Milanese. Relatio fidei, actionum ac vitae Burrhianae. Das ist: Eine Erzehlung des Glaubens, Thaten und Leben des berьhmten Italieners Fran-ciscus Joseph Burrhi. S. 1., 1670 (British Museum General Catalogue of printed books. Vol. 23. London, 1963; БАН, микрофильм). Эта брошюра, возможно, не ускользнула от внимания Гриммельсгаузена, который в 1662 – 1664 гг. служил в Страсбурге у доктора Куфера и, вероятно, слышал еще тогда о появлении Борри и его медицинской практике. Неясно, знал ли он что-либо о мистических откровениях Борри и его россказнях о «чудесном мече» (отчасти напоминающих эпизод с Юпитером), так как в самом романе на это нет намеков. Вероятней всего, изданная в 1670 г. «реляция» и шум, поднятый вокруг имени Борри, побудили Гриммельсгаузена вспомнить о нем в «Приложении», предназначавшемся для симплицианского календаря. Борри интересовались еще долго, о чем говорят посвященные ему книги и брошюры: La chiave del Gabinetto del cavagliere Gioseppe Francesco Borri. Coloniae, 1681 (ГПБ); Précis, de la vie de Joseph Francois Borri. S. 1., 1786 (ГБЛ, Музей книги). См. о нем также: (Adelung). Geschichte der menschlichen Narrheit. Bd. I. Leipzig, 1785, SS. 77 – 113 (с библиографией); H. Kopp. Geschichte der Chemie. Th. 2. Braunschweig, 1844; L. Thorndike. A. history of magic and experimental science. Vol. VIII. N. Y., 1958. Литературный портрет Борри дан в романе Иенса Якобсена «Фру Мария Груббе» (1876, русский пер. С. В, Петрова, Л., 1962).