Страница 31 из 71
Я попыталась помотать головой в знак отрицания, но мой подбородок по-прежнему был словно зажат тисками, и мне оставалось только молча пялиться на него снизу вверх. Впрочем, я попыталась сказать ему, что это моя работа — ходить по судам и полициям, и он тут совершенно не причем, но вышло только невнятное блеяние, которое взбесило Леху еще больше.
— А с моим другом ты еще не знакома, а? Ну так, познакомься!
Я закрыла глаза, не сомневаясь, что он сейчас спустит трусы, но, судя по движения его свободной руки, и по шороху материи, он полез в карман пиджака, который все еще был на нем. Внутренне сжавшись, я ждала продолжения, и оно не замедлило последовать. К шее неожиданно прижалось что-то холодное. Вздрогнув от неожиданности, я открыла глаза.
— Что, испугалась, лапуля? — ухмыльнулся Муся. — Ты уж лучше не дергайся, а то чревато, знаешь ли. У тебя такая славная нежная шейка, а порезать ее так легко… Знакомься, мой приятель — шаманский нож. Выменял у одного барыги. Ты ж знаешь, я коллекционер в душе. Я ему иконку, а он мне шаманский пояс со всеми причиндалами — с клыками и когтями белого медведя, и прочими, как это говорится… а, аксессуарами! Люблю я этим ножичком волчьи глотки перерезать, спецом на охоту в волчьи места езжу, чтобы их почикать. Такой адреналин, ты себе не представляешь… — мечтательно добавил он, словно позабыв обо мне. — Сравнить наверно, можно только с сексом… А вот человеческую глотку резать как-то до сих пор не доводилось, а это неправильно, правда, крошка? Ему ведь и людской крови надо давать иногда попробовать, а то, не ровен час, подведет в самый неподходящий момент…
— Убери нож, идиот! — прошипела я, не разжимая зубов, чтобы ненароком не двинуть челюстью.
— Храбрая девочка! Мне всегда нравилась твоя безбашенность. А может, это дурь? Ложись-ка, солнце моё, и без фокусов.
Я не шелохнулась. Не знаю, что на меня нашло — очередной ступор или ослиное упрямство, которым всегда отличалась, но я просто не выносила, когда на меня давили. Несколько секунд мы молча сверлили друг друга глазами, и наконец, ощущая тупое безразличие, я сказала:
— Ну что ж, давай, режь меня, козел! Только вот — сможешь ли?
Глаза Лехи от удивления так выпучились, что стали похожи на два очищенных вареных яйца. Отчаянно косясь на его руку, я увидела побелевшие костяшки пальцев, и стало ясно — вот теперь-то мне точно конец. Мелькнула мысль — «Ну и чего ты этим добилась?». Внутри меня что-то ухнуло вниз, шея онемела в ожидании, но я продолжала завороженно, словно загипнотизированная, следить за Лехой.
Прошло несколько бесконечных секунд, а потом, я, видимо, моргнула, потому что, как по мановению волшебной палочки на его запястье возникла чья-то рука. В первое мгновение подумалось, что начались галлюцинации — создалось впечатление, что у меня двоится в глазах. Видимо, Муся подумал то же самое о себе, и какое-то время тупо пялился на возникшую ниоткуда руку. Я медленно подняла глаза. Над плечом Лехи виднелось багровое от ярости и напряжения лицо Сашки. Неожиданно я ощутила, как спало давление лезвия на мою шею, и рывком отпрянула назад. Увидев это, Санька видимо, усилил хватку, пальцы Муси разжались и кинжал упал на постель. Не успел нож коснуться простыни, как Саня отработанным движением заломил руку негодяю за спину и тот согнулся от боли, уткнувшись мордой в одеяло.
— Ты как, Лиль? — сквозь зубы сдавленно поинтересовался Саша, мельком глянув на мое распухшее окровавленное лицо. — Минут пятнадцать можешь подождать, или вызвать скорую?
— Не надо скорой, все в порядке, — с трудом выговорила я, прижав ладонь к тому месту, куда только что упиралось лезвие ножа.
— У тебя шея в крови, — сообщил Саня, еще сильнее выворачивая руку Муси и прижимая его спину коленом.
Я не обратила на его слова внимания: — Ты откуда взялся?
— Ты мне позвонила и сбросила вызов, ну я и решил пойти, навестить тебя, — мрачно отозвался он, пытаясь стянуть с себя ремень одной рукой.
Я не успела ничего ответить — в этот момент Муся глухо крякнув, вывернулся из-под Сани, развернулся к нему лицом, и изо всех сил толкнул его обеими руками в живот. Сашка отлетел на пару шагов и упал на пол, зацепив при этом подзеркальник. Во все стороны сыпанули мамины принадлежности для наведения красоты, которые у меня все не поднималась рука убрать — баночки с кремом, расчески, помада, духи. Не успела я перевести дыхание, как Леха уже сидел верхом на Саше, и, высунув от усердия язык, пытался придушить его. По моему телу прокатилась волна ужаса и восторга предстоящей битвы, я взвыла не хуже сирены, и одним прыжком налетела на Мусю. Мы покатились по полу, но я при этом успела почти сладострастно вцепиться ему в глаза. Он мотнул головой, мои пальцы скользнули по его лицу, и я вонзила ногти куда придется. Он заорал и схватил мои руки, сжав изо всех сил. Жуткая боль пронзила их, мне показалось, что кости сейчас треснут, но тут, словно в замедленной съемке проплыл Саша, рубанул ребром ладони по шее Муси, и тот моментально обмяк. Только тут я поняла, что все мое сражение заняло буквально пару секунд.
Саня снял ремень, болтающийся позади него хвостом, и связал Мусе руки. Только после этого он, облегченно выдохнув, подошел ко мне, и, заглянув в глаза, участливо спросил еще раз:
— Как ты, цела? Выглядишь ужасно, честно говоря…
Я посмотрела на него, мельком глянула на Мусю, и вдруг на меня накатило такое чувство облегчения, что подогнулись от слабости ноги, а из глаз рекой потекли слезы. Ухватившись за воротник Сашкиной рубашки, чтобы не упасть, я зарыдала как малое дитя. Саня быстро подхватил меня и отнес на диван, за что ему была благодарна — родительская кровать сейчас для меня оказалась бы не лучшим местом для релаксации…
— Я все-таки вызову скорую, — решительно сказал Сашка, уложив меня, и полез в карман за мобильником.
— Не-ет! — заорала я, хватаясь за его руку — у меня с детства панический страх перед больницами, в их стенах у меня начинается приступ клаустрофобии, и лечь туда соглашусь только находясь на пороге смерти. — Никаких больниц! Со мной все в порядке! Помоги обработать раны, аптечка вон в том шкафу, анальгин дай, и буду как новенькая.
— Ну, смотри сама, — медленно произнес Саша, внимательно вглядываясь в мои, надо полагать, косящие от всего пережитого, глаза. — Только при одном условии — ты примешь успокоительного. Валерьянка или бром имеется?
— Настойка пустырника есть, — буркнула я, чувствуя, как на меня камнем ложится какое-то гадкое ощущение нереальности, и ненависти ко всему миру. Мне нужно было срочно остаться одной. Не могу больше никого видеть и слышать, пусть даже, и моего спасителя.
Пока Саня рылся в шкафу в поисках пластыря, йода, бинтов и пустырника, я, от нечего делать, рассматривала лежащего на боку, лицом в мою сторону, Мусю. Он уже пришел себя, но после нескольких попыток высвободить руки, больше не дергался, и выглядел на удивление спокойным. Взгляд его был как тогда, пуст и пугающ — словно он внезапно ослеп. С огромным удовольствием я заметила следы от моих ногтей — по четыре аккуратных полосы тянулись от уголков глаз к вискам, и выглядели весьма симпатично. В целом, он мне напоминал бэтмена в своей маске. Подумав, что попортила драгоценную Мусину шкуру, которую он холил и лелеял, и по слухам, ежедневно мазал всевозможными кремами, на меня вдруг накатил приступ веселья, и я принялась хохотать как безумная и смеялась до тех пор, пока меня не привела в чувство пощечина. Смех прекратился моментально, словно его выключили, и я с яростью и ненавистью взглянула на Сашку.
— Извини, мне пришлось это сделать, чтобы прекратить твою истерику, — пояснил он и, не давая мне раскрыть рта, приложил бинт обильно смоченный перекисью водорода, к порезу на шее.