Лилия с шипами

Тем не менее, я прекрасно знала, что Таня неоднозначно относилась ко мне. Она, с высоты своего почти модельного роста снисходительно смотрела на меня — невысокую и склонную к полноте, как она считала. Сама я, конечно, была другого мнения о своей внешности, но особо с ней не спорила, зачем? Особенно, помня горькое высказывание, вырвавшееся у нее, в момент нашей самой крупной ссоры, после которой мы полгода не разговаривали.

— Как несправедливо все в жизни распределено! — орала она. — Ну почему мне, высокой, красивой, умной достались родители — уроды и нищета, а тебе, мелкой, ничего из себя не представляющей, все и даже больше? Вот чем, ну чем я хуже тебя? У меня серые, почти голубые глаза, а у тебя болотные какие-то, то ли зеленые, то ли карие… Волосенки коротенькие, лень ей, видите ли, каждый день в порядок голову приводить! Хоть бы покрасила, так нет же, неохота. Так и ходишь брюнеткой, а ведь я тебе сто раз говорила, что блондинкой тебе будет лучше! Ну, грудь конечно… Да, грудью тебя Бог не обидел. Зато в остальном фигура так себе, и что в тебе мужики только находят… А еще у тебя веснушки никогда до конца не сходят! И горбинка эта дурацкая на носу! А у меня нос просто классический, греческий, ровный, ну может чуток длинноват…

Вторая глава

Я прижалась щекой к запотевшему кафелю. На голову лилась очень теплая, почти горячая вода, но мне никак не удавалось согреться — внутри все словно заледенело. Перед глазами как в калейдоскопе мелькали лица тех, кто понес заслуженное, как мне казалось раньше, наказание. Поломанные руки, ноги, нелепые падения, внезапная слепота, потеря речи и так далее, и так далее… И теперь вот, заключительный аккорд — умер человек! И это сделала я? Когда меня в последний раз пытались изнасиловать, а было это примерно месяца три назад, тогда у насильника случился приступ белой горячки — он принялся ловить инопланетян у себя на голове. И ведь сколько раз на меня нападали, столько же раз с этими придурками что-то случалось. Хотя нет, пару раз никаких проблем у них не возникало, мне элементарно удавалось вырваться и убежать, наверно, не больно-то им хотелось… Мда-а… Меня постоянно, лет с тринадцати, пытаются изнасиловать, прямо проклятие какое-то…» — Мысли незаметно направились в другое русло: — «Почему? Я же далеко не красавица, вызывающе не одеваюсь, ярко не крашусь, к прохожим не пристаю, какого лешего они ко мне липнут?

— «А ведь Танька мне завидует», — неожиданно мелькнуло в голове. — «Она считает меня замухрышкой, и тоже не понимает, почему со мной что-то вечно случается, а не с ней. Завидует… Нашла чему… Она представить себе не может, что это такое — безумные глаза мужика, трясущиеся от возбуждения вонючие лапы, закрывающие твой рот и шарящие по телу, полное ощущение беспомощности и осознание того, что никто, абсолютно никто не придет тебе на помощь. И полный ступор… Черт, сколько раз меня пытались изнасиловать, и каждый раз этот проклятый ступор… Хоть бы коленом кому в пах двинуть попыталась, за каким же я еще занималась каратэ? Так нет же, меня словно вырубает, и все тут. Даже шокер ни разу еще из сумки достать не сумела, тряпка… Ладно, пусть себе думает что хочет, она просто не понимает, чему завидует. Она думает, это показатель привлекательности… Зато она никогда не бросит меня в беде, и я всегда могу на нее положиться. Вот и сейчас… Она появилась настолько вовремя… Если бы не она, кто знает, до чего бы я в итоге додумалась. А вот она рядом и мне стало спокойнее».

Я тряхнула головой и выключила воду.

С кухни доносился голос Таньки — господи, с кем она там разговаривает? Неужели кто-то пришел… А вдруг — из милиции? Сердце бешено застучало, но тут до меня донеслось:

— Челли, хороший котик, красавчик!

Челленджер! А я-то перепугалась… Это всего лишь мой перс, а я-то уже чуть ли не в тюрьму собралась…

— Челли? — спросила я, входя в кухню, и елозя при этом полотенцем по волосам. — То-то я чувствую, что чего-то не хватает, но не пойму чего… Иди скорей ко мне, малыш! — протянула я руки к коту, сидящему возле Таньки на подоконнике.

Неожиданно он выгнулся дугой и утробно заурчал. Находясь все еще в состоянии некоторой заторможенности, я не восприняла его предупреждения и все же коснулась рыжей спины. В одно мгновение Челленджер резким взмахом лапы оставил на моей руке три длинные, сразу налившиеся кровью полосы.

Я зашипела от боли и отдернула руку. Неожиданно мне почудилось, что рядом стоит лев. Шерсть на коте вздыбилась, он, словно увеличился в размерах раза в два, янтарные глаза сверкали, толстый хвост хлестал пушистые бока, от его утробного рычания у меня пробегал мороз по коже. Таня стоящая рядом с ним тихонько отодвинулась в сторону, но взбешённый кот не обращал на неё внимания, не сводя с меня яростного взгляда.

— Челли! Да ты что? Что с тобой…, - начала я, делая, было шаг по направлению к коту, но меня перехватила рука подруги.

— Стой! — отрывисто сказала Танька, держась за рукав моего халата. — А теперь медленно-медленно отступай назад.

Возражать и в голову не пришло — было очевидно, что стоять около одуревшего животного попросту опасно, еще чуть-чуть, и он вцепится мне в лицо. Челленджер и впрямь слегка присел, судя по всему готовясь к прыжку. По мере нашего отступления урчание кота звучало всё тише, и наконец, когда мы оказались за дверью кухни, умолкло совсем.

Таня захлопнула дверь и молча посмотрела на меня. Я же ошарашено пялилась на свою исцарапанную, дрожащую руку.

— Тань, что это, а? Он ведь не взбесился, нет? — жалобно спросила я.

— Лиль, я вот думаю… — неуверенно начала она. — А ты тогда точно, это… Ну, как его?

— Ты о чём вообще?

— Ффух… — выдохнула, собираясь с мыслями Танька. — Ну, когда тот придурок к тебе пристал, ты вот, прямо так и подумала, чтобы он сдох?

— Чего? А это тут причём? Ты же мне не верила? Сама ж сказала, иди, с тебя все плохие мысли смоет. Ну, и наверно права была, я уже теперь сомневаюсь — может, я просто накрутила себе всё это? — Я в изнеможении опустилась на обувную тумбочку.

— Ты знаешь… Вот теперь и я сомневаюсь, — присела рядом Таня, — сдаётся мне, твой кот почуял что-то такое в тебе. Раньше ж он на тебя никогда не кидался! Бегал следом как привязанный. А если б взбесился, он бы и на меня кинулся. А я его гладила, и ничего, но как только ты вошла, так он сразу и… Так всё-таки скажи: ты прямо так и пожелала ему смерти? Ты ничего конкретного не пожелала?

— Ну что пристала, не помню я! Как будто мне в тот момент до размышлений было! А-а нет, вспомнила, мелькнуло — чтоб ты кровью харкал, гад! Вот что подумала. Довольна? И что?

— Это самое… Он, знаешь, мордой в крови лежал, — тихо произнесла Танька. — Там кто-то дверь кирпичом подпёр, и всё хорошо было видно. Только сумка твоя в тени лежала, вот её никто и не увидел. А я её сразу узнала, она ж у тебя у одной такая, с лошадиной мордой из бисера…

Мне показалось, что я куда-то проваливаюсь, и в отчаянии закрыла лицо руками: — Ну вот, я ж говорила. Я убийца!

Танька хотела что-то сказать, но не успела: тумбочка, не предназначенная для сидения, начала под нами угрожающе потрескивать. Мы быстро вскочили.

— Тань, пожалуйста, поживи пока у меня, а? Как-то страшно теперь страшно оставаться, — неожиданно для самой себя попросила я.

— Ладно, тогда я сейчас по-быстрому за шмотками сгоняю, — легко согласилась подруга. — Черт, телефон свой куда-то заныкала… Ты не видела, куда я его сунула?

— Да на кухне, наверно, — отозвалась я, потихоньку успокаиваясь, — сейчас принесу.

— Куда собралась, там псих твой рыжий сидит, порвет тебя как Тузик грелку. Сама схожу. Ты лучше царапины обработай, не забудь, а то воспалятся, мало не покажется.

— Действительно, мне ж теперь на кухню и не сунуться… Ладно, беги, потом разберемся с ним.