22:04

Когда мы разъединились, мне, хотя в квартире было тепло, привиделась замирающая в воздухе струйка пара от сгущенного дыхания Алины; как бы то ни было, ее тело, похоже, намного быстрей моего возвращалось к обычному состоянию. Она встала с матраса и поправила платье, которого не снимала, я тоже привел себя в порядок и вышел следом за ней на пожарную лестницу, к окруженным теперь ореолами огням более высоких зданий напротив. Она вынула из пачки, которая, видимо, заранее лежала на песке в банке из-под краски, сигарету и зажгла ее, чиркнув спичкой (откуда ее достала, я не понял) о кирпичную наружную стену.

– Ну ты даешь, – сказал я, имея в виду весь совокупный, немыслимый запас ее невозмутимости, и она иронически фыркнула, кашлянула, выпустила дым, становясь реальной.

Пока она курила, мы болтали о выставке – она открывалась через час или два, – но ее телесная близость по-прежнему владела моим сознанием почти полностью, каждый мой атом настолько же принадлежал ей, насколько мне, все чувства были сплавлены в одну сверхчувствительность; я видел, как поблескивает внизу на асфальте битое стекло. Она потушила сигарету о кирпич, сотворив маленький искропад, и я последовал за ней обратно в квартиру, которая была нью-йоркским жилищем владельца галереи. Не зажигая света, Алина вошла в ванную, и я слышал, как она помочилась; она не спустила воду, не помыла рук и, конечно, в такой-то тьме, не посмотрелась в зеркало.

Мы вышли из квартиры вместе, но к тому времени, как достигли улицы, Алина успела мне сообщить, что на открытие нам лучше прийти по отдельности, потому что там будет ее ревнивый бывший и ей не хочется допроса. Я был слегка уязвлен, но, пытаясь подражать ее беззаботности, согласился: мол, да, конечно, я, так или иначе, собирался сначала встретиться с Шарон в кафе около галереи и прийти на выставку с ней; мы поцеловались на прощание.

Алина работала вместе с Шарон и ее мужем Джоном, двумя из самых давних моих нью-йоркских друзей, в маленькой продюсерской компании, которая специализировалась на монтаже документальных фильмов. Для Алины это была подработка, позволявшая ей заниматься тем, что она назвала своим «художественным творчеством», – тем, для чего Шарон затруднилась подобрать слова и по поводу чего я из-за этого выражения – «художественное творчество» – испытал глубокие сомнения. Но на поверку Алина оказалась серьезной особой, хоть ее и чествовал как восходящую звезду мир постмедиаискусства, который очень часто самое тупое объявляет самым ценным. Картины и немногие объемные вещи, представленные на ее теперешней выставке (я не помогал ей их развешивать, только стоял рядом, потому что мне нельзя поднимать тяжести), она искусно состарила: написав портрет с современной фотографии, она затем каким-то образом придавала ему антикварный вид (то, что она нехотя рассказала мне о сути процесса, я понял плохо), так что он весь покрывался сетью тоненьких трещин, точно работа давнего мастера. Одна картина, основанная на изображении, скачанном из интернета и потом увеличенном, была портретом молодой женщины с потекшими тенями вокруг глаз, на лицо которой только что эякулировал мужчина, находящийся за рамкой; она смотрит на зрителя словно из другого столетия, из-за кракелюров[21] происходит смешение жанров, и образ получает колоссальную весомость; картина называется «Портрет Саши Грей»[22]. Алина написала несколько величественных имитаций абстрактно-экспрессионистских полотен и затем обработала их своим методом; поллоковские вещи смотрелись убедительно и выглядели неизменившимися, остальное же, казалось, было не то извлечено из-под руин Музея современного искусства после террористической атаки, не то добыто из недр грядущего ледникового периода. Она выставила и небольшой автопортрет, тоже с фотографии, он не был обработан, остался без трещин, и в контексте других работ непосредственность, с которой она обращалась к зрителю с холста, прямота ее взгляда была до того мощно сосредоточена в настоящем, что этот взгляд трудно было выдержать.

Встретив Шарон в кафе и поцеловав ее в щеку, я почувствовал, что между моими губами и ее кожей проскочила искорка, как будто Алина и Шарон вступили в соприкосновение через меня. Шарон заказала мятный чай, я – то, что посчитал обычным кофе из капельной кофеварки, а оказалось запредельно дорогим чистопородным напитком из кемекса[23]. Сидя за крохотным столиком у окна, выходящего на Хаустон-стрит, мы разделили на двоих большой кусок шоколадного кекса.

– Это «Вальрона»[24], – сказала Шарон, но я впервые слышал это название; что до Шарон, у нее лексикон шоколатье, и шоколад, кажется, входит во все, что она ест. – Ты уже с ней спишь?

Когда мы, покинув кафе, шли на юг, я ощущал движение поездов под землей. Идя с Шарон под руку, как мы почти всегда ходили, я ощущал – по крайней мере воображал, что ощущаю – пульс в ее бицепсе, чуть более частый, чем мой. Я поднял глаза на подсвеченный рекламный щит, где ничего не было, кроме водянистого фиолетового фона, – вероятно, меняли рекламу, – и спросил Шарон, у которой дальтонизм, чтó она видит. Огоньки звезд, с трудом пробиваясь сквозь световое загрязнение, были подобны словам, проходящим сквозь пласты времени, и я чувствовал, что город окружает вода и что эта вода перемещается, чувствовал, как непрочны мосты и туннели, идущие поперек этой воды, как уязвим транспорт, движущийся по городским артериям; словно бы из-за некой внутримозговой перестройки я стал воспринимать инфраструктуру на личном уровне. Стал такой частичкой городского тела, от которой исходят упреждающие проприоцептивные сигналы. Шарон ответила, что видит серые и синие пятна, и, пока мы переходили Делэнси-стрит, рассказала про свой замысел фильма о дальтониках-синестетах[25], утверждающих, что цифры для них окрашены в цвета, которых они глазами не воспринимают.

Вскоре мы пришли в набитую людьми галерею, где должны были встретиться с Джоном, но он сообщил эсэмэской, что его простуда усугубилась. Мы пробрались к столу в уютном углу, где стояло белое вино. Увидев чуть поодаль Алину с двумя рослыми красавцами, я неуклюже поднял руку. Не переставая говорить с ними, она посмотрела на меня ровным взглядом, но не помахала в ответ; что выражают ее подведенные глаза – полное безразличие или бешеный пыл под слоем пепла, – понять было невозможно: ее фирменная двойственность. Я с усилием перевел глаза на Шарон, чтобы продолжить с ней разговор, делая вид, что лишь скользнул взглядом по лицу Алины, но, поднимая к губам бокал, я часть вина пролил. Я опять взглянул на Алину – она слегка улыбалась.

Воспринимать искусство, как и на большинстве вернисажей, было невозможно; вообще вернисаж, как я его понимаю, это ритуальное уничтожение условий, позволяющих вглядеться в произведения, ради которых все затеяно. Мы с Шарон попытались немного походить по галерее, и я, чувствуя, как остаточный жар медленно сходит на нет, все же испытывал удовольствие, а не раздражение от мимолетных соприкосновений со столь многими телами; толпа была неким единым чувственным организмом. Я поздоровался с несколькими людьми из художественных журналов, для которых мне доводилось писать, но вскоре стало понятно, что Шарон уже хочет уходить, и мы начали выгребать к Алине, чтобы поздравить ее и отправиться куда-нибудь выпить.

Алина с Шарон поцеловались, но мы с Алиной не притронулись друг к другу. Пытаясь выглядеть невозмутимым, я сказал, что мы с Шарон пойдем в какое-нибудь тихое место, но пусть Алина даст мне знать эсэмэской, когда здесь все будет заканчиваться, и я вернусь, чтобы помочь навести порядок. Она поблагодарила, но ответила, что помощь вряд ли понадобится; ее тон подразумевал, что наш обмен телесными соками – не та степень близости и не дает мне права делать такие предложения.

21

Кракелюр – трещина в грунте, красочном слое или лаке картины.

22

Саша Грей (наст. имя Марина Энн Хэнцис, род. 1988) – американская актриса и модель, в прошлом порноактриса. В названии картины содержится аллюзия на «Портрет Дориана Грея» Уайльда.

23

Кемекс – сосуд для заваривания кофе, изобретенный в 1941 году.

24

«Вальрона» – дорогой сорт французского шоколада.

25

Синестет – человек, у которого восприятие чувственных или когнитивных сигналов одного рода сопровождается чувственными или когнитивными сигналами другого рода. Пример: цветной слух.