Страница 4 из 16
От печальных мыслей, как это случалось во все прежние дни, вновь отвлек Себастьян.
— Слушай, Матеуш, у тебя с собой ножа нет?
— Ножа? — королевич явно удивился. Нож у него был. И даже два. Метательные, спрятанные в рукавах. Один с ядом, другой — с проклятьем смертельным.
— Кортика. Шпаги на худой конец. Чего‑нибудь…
— А тебе зачем?
— Почесаться…
Матеуш ножи отверг, князь, конечно, из метаморфов, так и королевские ведьмаки с алхимиками вкупе не даром хлеб едят.
А Себастьяну становилось хуже.
На коже проступала чешуя, и Себастьян с удивлением осознал, что не способен контролировать это превращение. Да и зуд не стихал.
Королевич же молча протянул стилет с королевским гербом на рукояти. Трехгранный клинок был узким и в достаточной мере острым, чтобы ощущать его через плотную чешую.
— А плечи почешешь?
— А больше тебе ничего не надо? — с подозрением осведомился Его Высочество.
— Еще спинку… не дотянусь…
Пробившиеся клыки делали речь невнятной, и Себастьян замолчал.
Приворотное?
Он ничего не пил и не ел, да и Эльвира не похожа на тех дурочек, которые с приворотами балуются… она выглядела такой очаровательно милой.
Серьезной.
И Себастьяну весьма импонировала ее целеустремленность…
Но все‑таки…
Спина чесалась.
И крылья.
И даже хвост, который нервно елозил по мостовой, оставляя на камне длинные царапины. Себ испытывал преогромное желание упасть на землю, покатиться…
Не хватало еще.
Навоз тут, конечно, убирают, но все ж не дело это, цельному ненаследному князю на земле валяться. Только подумал, как зуд исчез.
А с ним и чешуя.
Крылья же безвольно обвисли, и королевский кортик из руки выпал.
— И что это было? — осведомился Матеуш, кортик подбирая.
— Понятия не имею, — честно признал Себастьян. — Но… полагаю, пока не разберусь, нам лучше не встречаться. А то мало ли…
Луна ухмылялась.
И в желтоватом свете ее лицо королевича сделалось еще более некрасивым. Матеуш скривился, точно собираясь расплакаться, но все ж сдержанно кивнул.
— Спасибо.
— Та не за что, — Себастьян неловко поднялся. Им овладела престранная слабость. Неимоверно хотелось спать, можно — прямо здесь, у корней дерева… Он тряхнул головой, силясь освободиться от наваждения. — Разберусь и тогда… продолжим… надо же мне невесту подыскать…
— Зачем?
— А почему нет? — чтобы не упасть, Себастьян оперся на вяз. — Лихо вон женат… счастлив… чем я хуже?
— Ну… — королевич печально усмехнулся. — Женат — это не всегда означает счастлив. Возьми.
Он стянул с пальца перстень — печатку.
— Ежели вдруг… можешь действовать моим именем.
Перстень Матеуш положил на землю и отступил на два шага.
— Да и в самом‑то деле, в отпуск бы тебе, князь…
Он сделал еще шаг и растворился в сумерках. Себастьян моргнул и потер сонные глаза кулаком… был королевич… не было королевича… ну да, естественно, что без охраны он из дворца не выйдет… после прошлогоднего‑то приключения к вопросам собственной безопасности Матеуш стал относиться куда серьезней, нежели прежде.
От и ладно.
До королевских проблем Себастьяну дела нет. С собственными разобраться бы.
Он наклонился, с немалым трудом, странная слабость не отступала, и Себастьян вдруг ощутил себя неимоверно старым, если не сказать — древним. Заныли суставы, и мышцы, и старые шрамы, которые, казалось, затянулись без следа.
Что за…
Он упал на четвереньки и затряс головой.
Не выходило избавиться…
Себ стиснул зубы и потянулся к перстню. И дотянулся. И поймал, сдавил в кулаке, а в следующий миг едва сдержался, чтобы не закричать. От перстня полыхнуло жаром.
И жар этот, прокатившись по крови, избавил от слабости.
— Вот значит как, — сказал Себастьян сам себе, когда сумел вновь говорить. И на этих словах его вывернуло. И выворачивало долго, болезненно, внутренности горели, и горло драло, а после на мостовую вывалился волосяной ком.
Черный.
Осклизлый.
И тотчас распался…
— Вот значит… — Себастьян отполз под тень вяза.
Волосы шевелились, точно черви…
— Князь, вам к ведьмаку надобно бы… — раздалось вдруг сверху, и массивная рука сгребла Себастьяна за шиворот, дернула, поднимая. — Королевич приказали сопроводить…
Королевич…
Что ж, к ведьмаку — это верно…
— Погоди, — Себастьян отер рот ладонью. — Надо это взять… только не руками… нельзя руками…
— Понял. Стойте.
Себастьяна прислонили к многострадальному вязу, и как ни странно, но прикосновение к теплой древесине его принесло немалое облегчение.
Охранник же отломил веточку и споро ткнул в шевелящийся ком. Тонкие нити взметнулись, оплели ветку плотным коконом. А охранник, подобрав с земли ботинок, кинул ветку в него.
— Так‑то сойдет… от же дрянь!
— Ты… как тебя зовут?
— Агафьем… — смутившись произнес охранник и, кажется, покраснел. — Мама девочку хотела очень… сыновей‑то у нее семеро было… говорит, замаялась имена придумывать, чтобы все на «А»… вот и…
— Зато оригинально. С фантазией.
Охранник со вздохом кивнул. Кажется, от этой родительской фантазии ему в жизни досталось.
— Агафь… Агафий… ты сталкивался с этаким… прежде? — речь давалась с трудом. Себастьян пощупал горло, которое по ощущениям судя было разодрано. Ан нет, целехонько…
— А то… в позатом годе королевича проклять пыталися… колдовкина штучка… черноволос. Ох и поганая‑то!
С данным утверждением Себастьян охотно согласился. Как есть погань.
— Оно во внутрях пухнет и кишки дерет, пока вовсе не издерет…
Вот же… сходил на свидание.
Эльвира?
Себастьян перевел взгляд на особняк.
За что ей?
Вернуться? С вопросами… с обвинением… нет, в таких делах спешка лишнее… надо сперва до ведьмака добраться… до штатного… а лучше к Аврелию Яковлевичу… час поздний, вернее, ранний… не обрадуется… но поможет…
Меж тем Агафий подобрал и пиджачок, и второй ботинок, поинтересовался:
— Сами пойдете, княже, аль подсобить?
Себастьян убрал руки и сделал шаг. Земля качалась, слабость была… но обыкновенного свойства.
— Подсоби, — пришлось признать, что самостоятельно он до пролетки не дойдет. И Агафий безмолвно подставил плечо. — Спасибо…
— Та не за что, княже… работа у меня такая… к Аврелию Яковлевичу везть?
Себастьян кивнул, сглатывая кислую слюну, которая подкатывала к горлу. Он стискивал королевский перстень, который, впрочем, оставался холодным, и прислушивался к урчанию в животе.
Чудилось — шевелится в нем нечто…
Шевелится и растет, того и гляди разрастется настолько, что и вправду кишки раздерет.
Помирать не хотелось.
Уж лучше бы и вправду под венец.
Глава 2. Где Аврелий Яковлевич вершит волшбу, а тако же совершается душегубство
По дороге Себастьян вновь стошнило.
И Агафий, вздохнув, привстал на козлах:
— Держитеся, княже. Скоренько поедьма.
Он сунул два пальца в рот, а после свистнул так, что каурая лошаденка, в пролетку запряженная, завизжала со страху да не пошла галопом — полетела. И пролетка с нею полетела, с камня да на камень. Себастьяну пришлось вцепиться в борта.
Он думал об одном: как бы не вывалится.
И мысли эти спасали от тянущей боли в животе. Агафий же, стоя на козлах, знай себе, посвистывал, и этак, с переливами, с перекатами…
Кажется, на площади Царедворцев, Себастьян‑таки лишился чувств, ибо ничего‑то после этой площади и не помнил, и не мог бы сказать, каким таким чудом вовсе не вылетел из несчастной пролетки, и как она сама‑то опосля этакой езды уцелела.
Он очнулся у дверей знакомого особняка, удивившись, что стоит сам, пусть и обняв беломраморную и приятно холодную колонну. Над нею, по широкому портику, расхаживала сторожевая горгулья да подвывала тоненько. Она то распахивала короткие драные крылья, то спину по — кошачьи выгибала, то трясла лобастою уродливой башкой и, грозясь незваным гостям страшными карами, драла каменный портик. Звук получался мерзостнейший, и вызывал он такое душевное отторжение, что Себастьяна вновь стошнило, прямо на розовые кусты.