Противостояние

От этого легче не становилось. И что вы скажете адмиралу делать? Взять и дать команду — топи, загораживай, своди людей на берег! А как же люди: матросы, офицеры. адмиралы?

Корнилов хотел знать, что скажут они и созывает совет. Никто не фиксировал выступлений, даже точно число участников, не говоря о персоналиях, до сих пор неизвестно. Все, что дошло до нашего времени — исключительно из личных воспоминаний двух-трех присутствовавших на нем. И это притом, что Корнилов всегда отличался стремлением документально подтверждать каждую мелочь.{420}

Как бы то ни было, все делалось в соответствии с десятилетиями сложившимися флотскими традициями, понять которые сухопутному человеку трудно, но которые почему-то всегда оказываются эффективными.

На совет приглашены адмиралы, командиры экипажей и командиры кораблей.{421} Все понимают, что решающее слово принадлежит трем военным лидерам, хотя и занимавшим разные должности во флотской иерархии, но одинаково авторитетным у людей в морских эполе гах. Звучит красиво, но вот как раз нужного единства в среде тех, от чьего решения зависела судьба флота и Севастополя, не было.

ЛИЧНОСТИ, ЛИДЕРЫ ИНТРИГИ

Представлять руководителей Черноморского флота, особенно начального периода обороны Севастополя, цельной и одинаково думающей общностью бессмысленно. Как и любой человеческий коллектив это были люди со своими проблемами, мыслями и идеями. Объединяло их одно: от них, от их умения, их способностей и просто личных качеств зависела судьба крепости, а в данном конкретном случае территории Российской империи. Недаром прусский император Фридрих II, говоря о человеческом факторе в защите крепостей, утверждал, что «…не фортификационные сооружения, не число солдат составляют защиту города, но все зависит от более или менее светлой головы того, кто ими командует».

Костяк, становой хребет, вокруг которого стояла и крепла сила Черноморского флота, являли три адмирала, бывшие без малейшего преувеличения явлением, выдающимися личностями в истории военно-морского флота России. Но, будучи каждый человеком оригинальным и уникальным, вместе они были разными и с серьезными разногласиями между собой.

Лидером этой тройки был, несомненно, вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов — человек смелого ума, самостоятельной и твердой воли, неутомимой энергии.{422} В тоже время командующий флотом, как сетями, окружен хитросплетениями интриг. Автор их — князь Меншиков, завидовавший быстрому возвышению адмирала и всеми силами старавшийся умалить его заслуги.{423}

Хотя Панаев старается убедить нас, что князь «…никогда не осуждал Корнилова, так как ценил его хорошие качества, но только досадовал на холодность и натянутость отношений», {424} получается это у него плохо, тем более что написано «задним числом».

Корнилов тоже «не подарок» для Меншикова, тем более, что по оценке современников «…нелегко подчинял свои убеждения воле и власти другого человека, который не разделял с ним его мнений и воззрений»:{425} типичная ситуация, когда «нашла коса на камень».

По воспоминаниям Ильинского, князю, чтобы нейтрализовать адмирала, приходилось действовать осторожно, но от того не менее коварно. Зная авторитет Корнилова у Николая I, прекословить которому было опасно, Меншиков запустил миф, а якобы взаимной ненависти его с Нахимовым, рассчитывая вывести одним ударом «из игры» обоих.

Действительно, Нахимов, как известно, не в восторге от Синопской победы, полагая, что это не столько успех, сколько предвестник грядущему поражению, так как теперь союзники имеют все законные основания атаковать Севастополь.{426}

Корнилов же, если верить Ухтомскому, видел в Синопе победу блестящую и, так как сам к делу опоздал, имел к славе Нахимова зависть.{427}

Меншиков, будем к нему справедливы, особой радости от победы не испытывал, хотя сам отдал Нахимову разрешение на атаку и даже имел намерение присвоить себе лавры победителя, заперев эскадру по возвращению в Севастополь на трехдневный карантин. После чего, улучив момент, отправил в Петербург подполковника Сколкова с докладом о победе, в котором хотел выглядеть перед самодержцем честным и объективным.{428}

Император, неожиданно, проявил свое мнение, отличное от большинства, хотя даже канцлер Нессельроде расценил Синоп, как грубейшую ошибку. Даже «непричастный» Сколков за добрую весть получил чины полковника и флигель-адъютанта.{429}

То, как пытался Меншиков унизить Нахимова, оставшегося со своим мнением, может служить классическим примером мести самодура начальника своему подчиненному лишь за то, что тот талантлив.

Нахимов, как и Корнилов, воспитанник адмирала Лазарева, «…был бесспорно лучшим и опытнейшим моряком обоих флотов». Нахимов, «…тип оригинального, отменно-честного моряка»,{430} был «боготворим матросами».{431}

И тот и другой были совершенно неугодны Меншикову, но удалить он их не мог, да и не желал — оба авторитетны среди матросов и офицеров Черноморского флот а, а после Синопа и у Николая I.

Предполагалось, что император, чтобы не оскорбить обоих флотских командиров, назначит старшим на Черноморском флоте адмирала Берга. Авторитет Корнилова и Нахимова будет подавлен.{432} Меншиков же в этом случае получит абс олютную власть, в том числе на флоте.

Все эти интриги не были бы столь страшными, если бы действо не происходило почти перед открытыми орудийными портами артиллерийских палуб английских и французских кораблей. Но, кажется, для Меншикова понятие война имела смысл не только как сражение на поле боя, но как не менее яростная битва при дворе. Едва ли не под неприятельскими пушками, князь, откровенно завидуя быстрому возвышению Корнилова, «…всеми силами пытался умалить его заслуги».{433}

«Кадровые игры» князя Меншикова привели к тому, что события в Крыму в 1854 г. вошли в военную историю, как пример вредного влияния на военную операцию рассеивания обязанностей между несколькими начальниками.{434}

Неизвестно, как бы развивались события дальше, если бы не фактор, повлиять на который, Меншиков был не в силах — это Истомин. Адмирал Владимир Иванович Истомин был младшим братом личного адъютанта Лазарева Константина Ивановича Истомина и человеком в военно-морской среде достаточно популярным. По точной характеристике Ильинского: «…человек особенного типа и воззрений; он был честолюбив, но не чинолюбив».{435}