Противостояние

- союзники остановятся у Северной и будут готовить ее атаку, что даст несколько дней для ее укрепления, установки новых батарей так и подтягивания свежих сил.

2. Закрыть вход в Севастопольскую бухту, неважно чем, хоть несколькими старыми кораблями, но закрыть наглухо. В этом случае:

- исключался прорыв неприятельского флота на внутренний рейд:

- исключался удар неприятельской корабельной артиллерии в тыл защитникам Северного укрепления и союзникам становилось предпочтительнее не атаковать его (если, конечно, Тотлебен успеет создать хотя бы видимость сильно укрепленной позиции).

- хотя большие корабли и затоплялись, пароходы, наиболее боеспособная составляющая Черноморского флота, сохранялись, не подвергаясь возможности героической, но сомнительно эффективной гибели в прорыве к неприятельской эскадре. Как покажут дальнейшие события, они были удачно включены в систему обороны крепости, а их действия станут одними из самых славных страниц защиты Севастополя. И победа 5 октября 1854 г. во многом принадлежит им. Линейные же корабли, хотя и привлекались к стрельбе по целям на берегу, но эпизодически. Использовались они и в качестве временных госпиталей.{264}

3. Занять с войсками позицию, удовлетворяющую как минимум трем требованиям:

- прикрытие коммуникаций от Севастополя до Перекопа;

- доминирование над подступами к крепости и создание угрозы флангу союзных войск, заставляя их развернуть в эту строну значительную часть своих сил;

- отрезать неприятеля от Евпатории, как основной базы снабжения. Об этом почти никто не упоминает. На самом деле, когда союзные войска, еще не приобретя другой базы, оказались отрезанными от Евпатории, англо-французское командование задумалось о дальнейших перспективах действий в Крыму. Им теперь нужно было сосредоточиться на поисках новых баз. В этом случае атака Севастополя в ближайшее время теряла свою приоритетность.

РЕШЕНИЕ НА ФЛАНГОВЫЕ ДЕЙСТВИЯ

А что оставалось князю? Оставить войска в Севастополе? А если эти войска еще деморализованы и не восстановили управление? В этом случае, запереть их в крепости — лучший способ проиграть все. Общепринятая аксиома военной науки гласила, что «…армия, которая запирается в крепости, совершает стратегическое самоубийство, оставляя неприятелю территорию, которую должна защищать».{265}

Может быть гораздо лучше, после короткой передышки, отвести их от крепости, извлечь оттуда тех, кто все-таки до нее уже дошел, вывести в поле, зная, что уже вот-вот подойдет подкрепление, привести в чувство и вновь угрожать неприятелю?

Меншиков прекрасно понимал, что русскому солдату, которому не доступна роскошь сомнений в правильности или неправильности войны, не нужно много времени, чтобы из разбитого превратиться в победителя. В то время это еще не было научно обосновано. Свой выдающийся труд генерал Головин написал только в начале следующего столетия, после чего в военно-теоретический лексикон вошел термин «моральная упругость войск» — сложный элемент, включающий соотношение убитых, раненых, пленных, дезертиров и проч., по которым русская армия традиционно представляла наиболее быстро восстанавливающуюся военную силу, в том числе в XIX в.{266}

Суть предлагаемого состояла в том, чтобы, используя с максимальной выгодой для себя привязанность союзников к флоту, вновь поставить их в положение «между молотом и наковальней». В этом случае молотом была день ото дня увеличивавшаяся группировка войск в районе Бахчисарая, между которой и крепостью неприятель проскальзывал к ее южной стороне, а наковальней — Севастополь с его постоянно нараставшей артиллерийской обороной.

Такой алгоритм действий, когда уже трудно было понять, кто из противников нападает, а кто обороняется, заставлял всех менять ружья и пушки на кирки и лопаты и как можно скорее и глубже зарываться в землю.

Вспомним — идет партия в покер. В ней у каждой из сторон есть два «козыря в рукаве», которые обе они будут всю кампанию доставать и с разной степенью успеха использовать. Эти «козыри» не зарываются в землю, они готовы действовать активно и решительно. Для русских это армия, которая вне стен и чуть ли не за спиной обложивших Севастополь союзников, не дает им спать спокойно, являя постоянную, каждодневную угрозу.

Но и союзники не такие уж простаки. Они не зря тащили свой военный флот «за три моря» — теперь это их козырь, загнавший русский флот в Севастопольскую бухту и только одной демонстрацией угрозы атаки и прорыва отправивший на морское дно сильные, хоть и самые старые корабли. Кроме того, не обремененные многочисленными обозами, они движутся быстрее русских.

И все-таки они попадаются на великолепный блеф Меншикова! Герен пишет, как вначале английские и французские офицеры смеялись над князем, который, как им казалось, бросил Севастополь, оставив его им на съедение. Но уже вскоре им пришлось брать свои слова обратно.{267}

Уходить от Севастополя нужно было, хотя бы для сохранения сообщения с тылом и обеспечения подхода подкреплений: «…иначе положение армии было бы ужасное».{268} Но уходить нужно было так, чтобы новая позиция позволяла угрожать флангу союзных войск, заставляя последних изменить операционную линию и делая свои дальнейшие действия предсказуемыми.

И Меншиков решился.

БОЛЬШИЕ МАНЕВРЫ

К 12 сентября князь отдал приказ войскам покинуть Севастополь. Причем, вопреки утверждениям и мнениям многих исследователей, это не паника, не хаотичное движение. Дезорганизованность уже несколько дней, как почти забыта. Уже как бы и обида за проигранную Альму появилась. Поэтому, ставя задачу на маневр, Меншиков требует выполнять его быстро, активно, в случае обнаружения неприятеля, по возможности атаковать его.{269}

12(24) сентября Меншиков ведет великую партию, при этом отчаянно блефуя: «утром… не объявляя никому своих намерений, двинул генерала Жабокрицкого с 16-й дивизией к Мекензиеву хутору».{270}

То, что никто не был поставлен в известие о начале действий — не самодурство князя, а одна из коварнейших частей его плана. Он блефует не только с союзниками, но и с соратниками, которым не верит, не доверяет. Ему нужно сохранение тайны маневра, а болтливость генералов и их челяди ему известны — собери Меншиков штаб и отдай громогласно приказ, уже через четверть часа каждая кухарка в Севастополе узнала об этом. И все. Союзники, уверенные в том, что блокируют не только крепость, но и запирают в ней армию, сразу бы начали менять свою диспозицию, возможно не дав армии, еще не восстановившейся полностью, выйти из города.

12 сентября князь навестил в севастопольском госпитале раненого при Альме одного из своих любимых офицеров — Жолобова. Офицера главнокомандующий застал уже при смерти, но еще в сознании. Его вынесли на свежий воздух, и князь около четверти часа не отходил от своего любимца. Скорбный момент нарушил своим появлением прибывший из столицы флигель-адъютант Альбединский, «…посланный Государем… за известиями о делах наших».{271}