Страница 21 из 53
В письмах Николая Витальевича так и слышится нетерпеливый зов. В дорогу, в дорогу! В поезде, на речном пароходе, пугающем своими гудками богомольных странниц и днепровских чаек, на «балагуле» и волах. Ему не терпится поскорее выбраться к людям.
«Хочу в Екатеринослав переехать, если бог поможет, через полтавские уездные города, как Ромны, Лохвица, Миргород, Хорол и через Кременчуг — Днепром в Екатеринослав и далее».
Он торопится сам и торопит своего полтавского друга Маркевича:
«Только, будьте добры, не откладывайте этого дела: оно мне очень нужно, так как выезжать из Киева думаю 16–18 июня, а приготовиться нужно заранее…»
Что значили для Николая Витальевича его поездки с хором по Украине? Почему посвящал он им столько времени, терпения, сил?
Когда думаю об этом, невольно вспоминается более поздний разговор с отцом в одну из совместных поездок с хором.
— Знаешь, Остап, есть что-то общее между нашим делом и трудом хлебороба. Только тот сначала сеет и потом уже жнет, собирает, а мы сначала по зернышку собираем песню к песне, а затем хор наш сеет-рассевает те зерна по всей Украине. Вот так и отдаем народу у него взятое, но уже в оправе.
Пропаганда оригинальных произведений, народных песен далеко не единственная цель хоровых поездок.
«Минуло несколько дней, — пишет Николай Витальевич А. М. Кулиш[28], — как я возвратился в Киев из артистической своей поездки с хором украинским, солистами и певцами. Наездил больше месяца. Будил заспанных земляков песнями».
Будить людей песней! В этом видел он свой долг. Ради этого сознательно шел на всякие превратности кочевой жизни, вновь и вновь собирал распавшийся по разным причинам хор.
Но вот собран хор, отец днюет и ночует на репетициях, и снова (в который раз!) все карты путает давний враг всех начинаний Николая Витальевича — безденежье.
«Затеял я было большое дело со своим хоровым турне по широкой России и Польше, собрал большой хор душ в 40–45, смешанный, а именно — мужской и женский. Уже начал и репетиции, рассчитывая выехать с 15 декабря и по 1 февраля. Поскольку же капитал, назначенный для этого турне, был небольшой (900 рублей) и потому нельзя было дать на месте хороших денег, так в пути платил бы по 90 рублей каждому и дорога моя. А на месте только по 9 рублей в месяц. Все же местные люди. Вот тут же и вышла, выявилась фальшь. Стали переманивать голоса. Я увидел, что это очень не безопасное дело, так как путешествие это нужно было совершить или с великим триумфом, или же полный был бы провал. Я рассчитал— лучше не рисковать, чем потерять и свое имя и дело народное. Я распустил хор. Может быть, как бог даст веку, позже удастся» (из письма Лысенко к Б. Познанскому).
Истины ради не могу не отметить, что подобную осторожность Николай Витальевич проявлял редко. Куда чаще пускался в турне чуть ли не с пустой кассой. И если воз хоровой все же катился (к тому же успешно, а временами с большим триумфом), то объясняется это энтузиазмом, бескорыстной любовью к песне многих участников хора, не говоря уже о самом его организаторе и бессменном руководителе.
А чего стоили Николаю Витальевичу всякие «высочайшие» и местные запреты на украинское слово, украинскую песню. Бывало, уж и хор спелся и деньги «на выезд» собраны, а ехать нельзя, сиди и жди, дозволит или не дозволит губернатор.
«Приехал ли уже новый губернатор в Полтаву? — с тревогой переспрашивает Маркевича Николай Витальевич. — К нему нужно мне обратиться за разрешением петь хоровые концерты в уездах. Как Вам кажется — дозволит ли?»
Ответа почему-то сразу не последовало. И отец, уже не на шутку обеспокоенный, снова пишет Маркевичу.
«…Нет и нет от вас вестей… Уже из Петербурга, из драматической цензуры пришло разрешение текстов и из городов христианских тоже уведомление письмами имею, что все ждут и рады слушать (Ромны, Лохвица, Гадяч, Миргород, Хорол). А главная беда в том, что пока нет вестей из Полтавы, нельзя передового заранее высылать из Киева, а ведь это дело большой важности — заранее послать, устроить с залой, афишами, билетами. Кроме того, оставаться в Киеве далее 20 июня — невозможно, так как семинаристам, кончающим 11-го последние экзамены, не будет чем жить и где жить.
А дни проходят да проходят — не знаешь, что думать и гадать.
Прошу вас, голубчик, пришлите мне весточку, будет ли что с разрешением на Полтавщину. Она мне очень важная, так как этот край перед степью, Екатеринославщиной, Донщиной и далее мне известен и меня знают люди, тут есть надежда на успех, а там уже как бог приведет».
Хор Лысенко! Уже одни эти слова приводили в бешенство казенных, верноподданнейших патриотов. Почти ни одна поездка хора не обходилась без доносов на «народного композитора, сеющего крамолу в умах малороссов».
«Думаю ехать во Львов на выставку — просят дать концерты. Это, конечно, и желательно, но вместе с тем не безопасно, — делится он своими опасениями с Борисом Познанским, — так как ура-патриоты того и ждут, чтобы из какой-то там манифестации сделать донос, а тогда кто поручится, что меня не возьмут за хвост да и выкинут, а институт [29] — это единый источник, что меня кормит.
Вот такое лихо, мой друже! И нужно бы, и не знаешь, как быть».
Однако ни временные неудачи, ни запреты, ни доносы, ни угроза остаться без места, а значит и без единственного верного источника существования не отбили у Николая Витальевича охоты к любимому делу.
«Есть у меня думка, — пишет он Маркевичу в Полтаву, — собрать хороший смешанный хор (душ на сорок) и с хорошей украинской, широкой программой ехать на французскую выставку в Москву на два месяца — июль и август. Для этого нужно собрать в Киев людей с хорошими голосами (мужчин душ двадцать пять и женщин душ пятнадцать), начать с ними репетиции и учить месяца с полтора и тогда отправляться в Москву. Для этого нужны порядочные гроши, но они нашлись.
Посоветуйте мне, голубчик, людей с хорошими голосами, теноров, басов, может и женщины есть у вас на примете — сопрано или альты. Конечно, я буду искать и в Киеве и, вероятно, кое-что найду, но и по другим городам желательно иметь заручку. Если такие есть у вас в Полтаве в хорах или на стороне, то дайте мне, голубчик, адрес их…
Не откажите мне, пожалуйста, как можно скорее ответить, собрав сведения. Если дело пойдет на лад, то с 15 мая нужно бы уже и начинать учение, так как учить нужно много чего».
В другом письме:
«Узнайте немедленно, где сейчас находится Г. Курдиновский (баритон)… Если в Полтаве, я бы просил его поехать со мной с хором украинским по южным краям — Екатеринославщине, Донщине, Черноморью, туда к Кавказу. Если будет дело, то и на Кавказ».
Маршруты хоровых поездок обсуждались заранее и для меня лично нередко превращались в экзамен по географии.
— Давай-ка, Остапе, свою карту. Присаживайся сюда, поближе. Карандаш прихватил? Готово? Ну, поехали. До Екатеринослава пароходом. Славянск. Юзово… Нашел? Поехали дальше. Таганрог, Ростов, Мариуполь, от Бердянска через Азовское море в Керчь. А там Феодосия, Ялта, Севастополь. И себя покажем и людей увидим.
Я, конечно, стараюсь изо всех сил, рад, что хоть чем-нибудь могу помочь отцу. Но одно дело путешествовать по карте, а другое — все увидеть своими глазами.
Наконец день отъезда, совпадающий с началом летних каникул в семинарии, наступил. Впереди дальняя дорога по Киевской, Екатеринославской, Волынской, Полтавской губерниям. На целую версту растянулся наш обоз из тридцати возов. Жара. Над дорогой пыль — света не видно. Скрипят колеса. На возах кто спит, кто переговаривается, а кто песню подтягивает. Отец не часто садится на воз — больше шагает рядом, думая свои думы. Я уж знал, что в такие минуты его лучше не беспокоить. Через час-другой он снова становится бодрым, уверенным, воинственно настроенным. А «воевать» Николаю Витальевичу и на этот раз приходится часто.
28
Украинская писательница Ганна Барвинок.
29
Институт благородных девиц, где отец преподавал.