Ной Буачидзе

…Пятигорский народный дом едва вместил делегатов — почти шестьсот человек. Казаки явились из всех отделов и станиц. Слышался шелестящий говор кабардинцев, тягуче-звонкая речь осетин. Горцев представляли также балкарцы, карачаевцы. С ними соседствовали калмыки, ногайцы и караногайцы. Прибыли уполномоченные солдатских комитетов и Всероссийского Совета крестьянских депутатов.

В каждой делегации — и казаков и горцев — вместе с «верхами» самые обездоленные бедняки.

Безземельных горцев, в большинстве впервые попавших в русский город, малейшее внимание со стороны горожан изумляло, приводило в восторг. Трудовые казаки тоже неуверенно озирались по сторонам. Им интересно было слушать, что говорили большевики, их тянуло встретиться так, чтобы никого лишнего при этом не было, с батарейцем Волгского полка Александром Дьяковым. «Что за отчаянный казак, в родной станице Марьинской старики и батюшка священник прокляли его, а он, как будто ничего не случилось, заседает с большевиками в Терском Народном Совете. Его бы расспросить!»

Чеченцев и ингушей все не было.

Образовались фракции каждой национальности и иногородних. Большевики, левые эсеры, часть меньшевиков, как и в Моздоке, объединились в «Социалистический блок».

Сразу после короткой приветственной речи Ноя Буачидзе фракция казаков внесла предложение: «Считать ингушей и чеченцев отмежевавшимися от других народов и потому враждебных как российской власти, так и народам Терека».

Председатель съезда осетин Такоев сказал, что голосование будет проведено после того, как представители всех групп огласят свои декларации. Впереди еще много заседаний.

Ингуши вошли в зал как раз во время выступления председателя казачьей фракции есаула Померанцева. Два десятка стройных, суровых, вооруженных до зубов людей. В начале пути их было больше. Троих офицеры убили во Владикавказе. В степи за станицей Змейской похоронили еще одного.

Лишь после долгих и трудных переговоров ингуши согласились приходить на заседания съезда без винтовок. Зато первый делегат Чечни Асланбек Шерипов не имел при себе даже непременного кинжала-С самого начала он держался доверчиво, охотно вступал в разговоры, заразительно смеялся. Как не согласиться, что юноше с таким складом характера действительно нечего было делать в кадетском корпусе. Напрасно Шерипов-старший ездил в Петербург, изо всех сил добивался, чтобы в виде особой милости его двенадцатилетнего сына-первенца приняли в корпус.

И уж совсем не по душе Асланбеку пришелся совет матери. Заботясь о сыне, она написала ему: «Смотри не дерись. Если с тобой будут драться другие кадеты, тогда доложи инспектору, а сам ни в коем случае не дерись…» Мальчик ответил матери через отца: «Отец Джамалдин, скажи матери, чтобы она не писала такие вещи. Я никогда не пожалуюсь инспектору и воспитателю тоже».

Два года спустя Асланбек вырвался из Полтавского кадетского корпуса и с наслаждением принялся изучать языки, литературу, историю. В седьмом классе Грозненского реального училища Асланбек написал реферат «История кавказской войны» и перевел на русский язык чеченскую историческую песню-легенду «Абрек Геха».

Записные книжки Шерипова были полны выдержек из любимых писателей и поэтов. Асланбек красным карандашом обвел строки Коста Хетагурова:

От себя юноша приписал: «На промыслах есть русские люди, которые знают, как помочь горю народа».

В кругу друзей Асланбек Шерипов охотно читал наизусть «Измаил-Бея» Лермонтова, «Песню о Соколе» Максима Горького. Асланбек и сам писал в стихах и прозе о кавказских войнах и нежных девушках, любивших мюридов Шамиля.

Но когда Шерипов стремительно вышел на трибуну, перед съездом предстал грозный и беспощадный, ни перед чем не отступающий человек. И тогда нетрудно было понять, почему в горах и в долинах, на Сунже и на Тереке слово Шерипова имеет огромную ценность, а об его храбрости складываются легенды.

Пройдет шесть-семь месяцев, и во время знаменитой стодневной обороны Грозного, когда бок о бок с рабочими сражались горцы отрядов, приведенных в осажденный город Асланбеком Шериповым, Серго Орджоникидзе скажет молодому чеченцу: «Спасибо, Асланбек. Я видел, как ты умеешь бить врага словами с трибуны[30]. Теперь я увидел, что и в бою ты так же храбр и решителен. Хорошо провел операцию. Только советую впредь таких штук не повторять. Нельзя скакать по улице под пулеметным огнем. Твоя жизнь еще очень пригодится, и рисковать ни к чему».

«Я понимаю», — согласится Асланбек, вскочит на коня и поведет своих чеченцев в новую атаку.

Покуда что на съезде в Пятигорске Асланбек Шерипов настаивал:

— Чеченский народ требует земли и равноправия для всех трудящихся. Чечня знает, что для этого нужно отнять землю у богатых, особые права и привилегии как у казачьих атаманов, так и у «своих» богачей и мулл.

Асланбек стоял на трибуне, а из зала раздраженные голоса выкрикивали:

— За Терек и Сунжу казаков!

— За заветы Шамиля!

— В Турцию азиатов!

— Газават! Священная война!

— Оружия!!! Оружия!!!

Шерипов удивительно спокойно отвечал:

— Если кому-нибудь из нас в пятницу на базаре подсунут фальшивую монету, разве он пойдет за такой же еще и в воскресенье?! Глупость не к лицу носящему папаху. Второй раз не будет ни Шамиля, ни переселения в Турцию. Мы соседи и должны жить в мире. Да здравствует советская власть и партия большевиков!

И чтобы вы, казаки, не сомневались в том, что я сказал правду, что чеченцы не думают нападать на Сунженскую линию, отдаю себя вам в заложники.

Представители казачьей фракции попросили немедленно устроить перерыв. Когда заседание возобновилось, есаул Померанцев огласил декларацию: «Испокон веков мы, терские казаки, боролись за культуру и свободу, имели свои казачьи вольности и бывали в опале у царей. Горцам мы всегда предлагали жить в братстве с нами или же, как магометанам, переселиться из ущелий Кавказских гор в Азию для самоопределения среди своих мусульман.

На съезде мы все время голосовали за большевиков. Мы всей фракцией торжественно объявляем себя большевиками и стоящими за большевистскую программу. Если горцы будут еще и теперь против нас, казаков, то они выступают как враги большевиков и всех российских народностей, признающих власть большевиков-комиссаров, и должны быть укрощены общегосударственными мерами».

Теперь перерыва потребовали горцы. Вернувшись в зал, они также заявили, что все, не исключая мулл и шейхов, немедленно вступают в партию большевиков. Ной Буачидзе поблагодарил и казаков и горцев за выраженные симпатии и настойчиво посоветовал тем и другим сперва хорошенько во всем разобраться и провести в жизнь первое, что написано на знамени большевиков: «Мир и братство народов».

Одна за другой прибывали верхом и на бричках делегации станиц. Они предъявляли приговоры казаков о присоединении к большевикам и просили оружия и снарядов. Бетал Калмыков, Асланбек Шерипов и руководитель ингушской делегации Гапур Ахриев внесли другое предложение: аулы и станицы разоружаются. Все винтовки, пулеметы, орудия, боеприпасы сдаются Народному Совету. Большинство казаков тут же шумно выразило свое одобрение.

День спустя, в первую годовщину Февральской революции, к Народному дому подошла многотысячная демонстрация жителей Пятигорска, солдат из госпиталей и команд выздоравливающих. Демонстранты заявили, что они настаивают на признании центральной советской власти во главе с Лениным и отдают себя полностью в распоряжение съезда.

После окончания демонстрации Буачидзе созвал делегатов-большевиков. Он предложил, дольше не откладывая, прямо поставить на съезде вопрос о распространении власти Совета Народных Комиссаров на Тереке. Это будет вполне отвечать подлинному настроению трудящихся и сорвет маски с казачьих и горских контрреволюционеров.

30

С. Орджоникидзе познакомился с Шериповым на IV съезде народов Терской республики.