Страница 3 из 92
— И с чем же, скажи, пожалуйста?
— Что за паршивый вопрос! Понятия не имею, с чем. Иногда у меня возникает такое ощущение, словно какой-то юродивый паломник пытается обрести истинную веру, надеясь что это поможет ему разгадать для меня некую тайну.
— Какую тайну?
— Если бы я знал, я бы разгадал ее сам. Еще там. Там, где она скрыта. Психоаналитик объяснила мне, что я несерьезно отношусь к тому, чтобы стать лучше. А я в ответ ей заявил, что думаю, будто «лучше» может означать «хуже», а она сказала, что я впустую трачу свои деньги, но она с удовольствием послушает меня и дальше. Эта психоаналитик сделала на мне целое состояние.
— Она права, ты недостаточно серьезен. Особенно в том, что касается твоей работы.
— Какой еще работы?
— Твоей писательской работы.
— А, да, вспомнил. Чтобы серьезно относиться к литературной работе, необходимо самопожертвование и преданность своему делу, как у истинного художника. А может, я и вовсе никакой не художник. Или, может, вся моя жизнь является художественной экспрессией. Подумай об этом, Дженни. Возможно, ты являешься важной составляющей произведения высокого искусства. Изумительный мазок кисти. Великолепно написанная и сыгранная музыкальная композиция. Нежная поэтическая строка. Для меня все это — ты, Дженни.
Она появилась в дверях ванной комнаты.
— Ты не видел моих трусиков?
— Разве ты не слышала, что я сказал?
— Я слышала. — Дженни опустилась на колени и заглянула под кровать.
— Ну?
— Я для тебя просто важная составляющая своей задницы, только и всего. — Она встала, держа в руке свои трусики.
— Не разрушай этого, — тихо произнес он. — Создание мое, не разрушай выстраданного мной. Знаешь ли ты, что сказал Иаков, когда боролся с ангелом? — «Я не отпущу тебя, пока ты не благословишь меня».
— С каких это пор ты ударился в религию, Форман? — Она надела трусики и быстро скользнула в свое платье.
— Мой ангел, это жизнь, — ответил он, — хоть у нее и чертовски неважно выходит играть ту роль. Прости, странный какой-то у нас вышел разговор…
— Возвращайся в Штаты. Эта роль изгнанника не для тебя. Уезжай домой, Форман.
— Иди ты в жопу, Дженни, — приветливо заметил он. — Дом там, где находится твое сердце.
— И где же находится твое сердце, Форман?
Она еще не успела договорить, как на Формана волной накатилось это воспоминание. Внезапный бросок назад во времени, к тем дням, когда он был женат на Лауре, ощущение той жизни. Постоянное всепроникающее желание, которое никогда не ослабевало и никогда не иссякало, не в силах найти полного удовлетворения. Наслаждение ее плотью было подобно падению в бездонную пропасть — ею можно упиваться вечно, исследовать вечно, никогда не повторяясь и никогда не уставая, а сексуальная энергия, которую несла эта плоть, была способна до последней капли вымотать десять обыкновенных мужчин. Да какое там десять — сотню! Тысячу! Вот она лежит на кровати, вытянувшись всем своим загорелым телом на белых простынях, вот она изгибается в блаженном забытьи, требуя все больших усилий от своих любовников, вот она уничижает мужчину, вот она поднимает его ввысь, вот она погружает его в нежные потаенные места своего бронзового от загара тела, облекая густым смешанным ароматом секса, и мочи, и пота. О, Господи, что за ненавистная сука.
Дженни поцеловала Формана в щеку.
— Заходи ко мне попозже.
— Мне нужно немного поработать.
— Хорошо, поработай немного. А потом заходи, когда снова захочешь попробовать китайскую кухню.
— Adiós[13].
— Чао.
Форман закончил абзац, прочитал его и вырвал лист из пишущей машинки. Потом попробовал еще раз. В мрачной сосредоточенности прочитал снова. Что бы он ни хотел выразить, получалось совсем не то. Он смял страницу в комок и отбросил его в сторону. Машинка проглотила еще один чистый лист бумаги, и он быстро застучал по клавишам.
«Кто побуждает тебя писать?»
— Я сам, — ответил он.
«С чего ты взял, что можешь написать роман?»
— Мысль об этом, возникшая в темных глубинах жестокой депрессии, должна стать выходом из нее.
«Выхода не существует.»
— Дешевое философствование не в состоянии заменить выпивку.
«Пол Форман — наемный писака, составитель бойких текстов для телерекламы и ловкий режиссер рекламных роликов.»
— Человек не может жить только для того, чтобы тратить сорок тысяч американских долларов.
Форман встал из-за стола, натянул выцветшие голубые джинсы и старую армейскую рубашку и вышел на улицу. Опустив голову, он прошел вверх по узкой улочке Повстанцев и вышел на главную площадь. Там, усевшись на скамью неподалеку от деревьев, Форман закурил и принялся внимательно разглядывать изображение Святого Георга, поражавшего дракона, которое было высечено на розовом каменном фасаде муниципального здания.
Мальчишка-чистильщик заметил клиента и кивнул на поношенные кожаные мокасины мужчины:
— Чистить?
— Нет.
— Хорошо чистить, — настаивал парень.
— Ладно, — сдался Форман. — Sí[14].
Мальчишка работал быстро, хотя голова его не переставала вертеться по сторонам, по-видимому менее преданная своему делу, чем руки.
— Ты считаешь себя мастером, тружеником? — Форман задал свой вопрос по-английски.
Мальчик поднял голову и заморгал.
— Ты гордишься своей работой, да? Ты не стыдишься зарабатывать себе на жизнь чисткой обуви, правда?
— Señor?
— Однако твой английский достаточно паршив, что определенно ставит тебя ниже меня, чей испанский после целого года пребывания здесь тоже, впрочем, достаточно скуден. Скажи-ка мне, если ты такой умный, зачем к твоему ящику сбоку прикреплено зеркало?
— Señor?
Запинаясь и с трудом подбирая слова, Форман повторил свой вопрос по-испански.
Мальчишка улыбнулся:
— Так уж он устроен.
— Но зачем?
— Fíjese[15], я не знаю.
— Fíjese, я тоже, приятель.
Парнишка закончил свою работу и выпрямился, протянув руку:
— Un peso, señor[16].
Форман заплатил, и мальчик удалился, оставив американца восхищаться своими отполированными туфлями. Устав от этого занятия, Форман в поисках чего-нибудь, заслуживающего внимания, окинул взглядом площадь. У дальнего утла zócalo, исподтишка поглядывая на каких-то молодых людей, в свою очередь внимательно наблюдающих за ними, шептались и хихикали две мексиканские девушки. Ближе к Форману увлеченно беседовали, по всей видимости оговаривая сделку, красивый мексиканский юноша и средних лет особа скандинавского типа. И здесь ничего нового. Форман сосредоточил свое внимание на ближнем углу площади. Мужчина и женщина нерешительно осматривали окрестности. Все ясно — гринго[17]. Формана до сих пор продолжал интересовать вопрос: что же привлекает туристов в Хикилиско? За исключением собора, да одного-двух ранчо за городом, смотреть тут было не на что. Да и делать тут абсолютно нечего. Тем не менее туристы продолжали приезжать, как будто в поисках разгадки великой и неизведанной тайны.
Те двое: сильно загоревший мужчина мощного сложения, с легкой сединой в темных волосах, с широким и прямым носом, самоуверенным взглядом и тяжелыми мешками под глазами — лицо человека, который когда-то мог быть профессиональным боксером. На нем был дорогой спортивный пиджак, а на шее красовался красный с синим эскотский[18] галстук.
Женщина же, по мнению Формана, могла бы служить наградой боксеру за выигранный на ринге бой. Тонкие черты ее лица несли отпечаток какого-то ожидания, а тело казалось подвижным, гибким и податливым, как будто кости ее были сделаны из какого-то жидкого и тягучего материала. По мнению Формана, она являла собой тот тип женщин, которым угождать мужчинам доставляет особое удовольствие.
13
Adiós — пока, до встречи (исп.).
14
Sí — да (исп.).
15
Fíjese — послушайте, видите ли, представьте себе (исп.).
16
Un peso, señor — одно песо, сеньор (исп.).
17
Гринго (gringo) — презрительное прозвище американцев в Латинской Америке (исп.).
18
Эскотский галстук — галстук с широкими, как у шарфа, концами.