Акваретто со льдом

— А что будет, если в городе начнутся беспорядки? Вы перекроете доступ ко всем источникам?

— Не мы, — поправил ее Роман. — Гидрохрана не принимает таких решений, она их лишь исполняет.

— Если дело дойдет до уличных боев, для людей не будет иметь значения, что вы — просто исполнители, — девушка вздохнула и тихо призналась: — Я боюсь.

— Чего ты боишься? Все будет в порядке, воду выдавать не перестанут, поверь мне, — с уверенностью, которой он сам не испытывал, сказал Роман, — Правда, и норму не увеличат. Если сейчас прибавить хотя бы по литру, вот тогда воды не хватит.

— И этого тоже… Но я куда больше боюсь войны.

— Не будет никакой войны — зря я, что ли, в гидрохране служу?

Юля не поддержала шутку.

— Мне страшно.

Роман взял ее за руку и, словно решив для себя что-то очень важное, предельно серьезно произнёс:

— Не бойся. Вы больше не одни.

Сирена взвыла в проходной "опреснителя" так внезапно, что Роман вздрогнул и непроизвольно схватился за автомат.

Ослепительно-красным вспыхнули огни тревоги.

— Рабочие захватили камеру конденсации, — объявил появившийся в проходной начальник гидрохраны, плотный черноволосый майор, на ходу застегивая бронежилет.

Роман похолодел — именно там работала Юля. Успела ли она выйти до захвата?

— Вы трое — берёте снайперки — и на крыши напротив окон камеры, — быстро раздавал приказы майор. — Все, у кого есть боевой опыт — со мной. Остальные — очистить оба дистилляционных цеха, заблокировать все выходы, оцепить периметр, вызвать подкрепление.

Требования рабочих оказались предсказуемы:

— Повысьте нам дневную норму.

— Мы не уполномочены принимать такие решения. Немедленно разблокируйте двери и прекратите беспорядки, — неслось им в ответ через громкоговоритель.

— Значит, приведите сюда тех, кто уполномочен. Иначе мы выльем воду из всех цистерн.

— Там сейчас вся дневная норма комбината, — паниковал невысокий усатый администратор "опреснителя", отчаянно заламывая руки. — А наша дневная норма — это половина пресной воды, которую должны раздать сегодня в городе… Вы же понимаете, что произойдёт, если… когда люди не получат воду? Беспорядки! Уличные бои! Война!

— Сколько в цеху человек? — отмахиваясь от него, как от назойливой мухи, спрашивал по рации у снайперов майор. — Сколько требуется времени для того, чтобы отвинтить крышки цистерн? — тряс он ошалевшего администратора. — Что значит — примерно полминуты? Мне до секунд знать надо, я тут, мать вашу, штурм планирую или что? — в ярости кричал он и поворачивался к охранникам. — Готовность к захвату — шесть минут! Двадцать секунд — на взятие помещения под контроль! Снайперы — снимаете каждого, кто приблизится к крышкам цистерн. Бойцы, стрелять на поражение в любого, кто не в горизонтальном положении!

Роман прикусил губу. Далеко не все рабочие, находящиеся в камере — бунтовщики. Но говорить это начальнику гидрохраны бесполезно. Что такое — полсотни жизней против пятнадцати тысяч тонн пресной воды? Да он и сам понимал: это ничто по сравнению с тысячами, десятками тысяч жертв, которые появятся, если не получивший дневной нормы город взорвется уличными беспорядками…

Позиции заняты, предохранители с оружия сняты.

— Готовность три… два… один… Пошли!

Направленный взрыв снес забаррикадированные ворота конденсационной камеры. В поднявшейся пыли рабочие в своих серых костюмах были почти неразличимы.

— Всем лежать, руки на голову!

Пули щелкали по стенам и полу.

Перепуганные рабочие бестолково носились по помещению.

— Огонь на поражение! — орал стоящий прямо за плечом Романа майор.

В бетонной пыли и беспорядочном мельтешении тел Роман только водил автоматом из стороны в сторону, выглядывая копну выгоревших волос, пока, наконец, не увидел.

— Юля! — закричал он, срывая голос. — Юлька, ложись!

Кажется, девушка расслышала его. Обернулась, ища глазами.

— Стрелять! — надрывался майор, не глядя поливая автоматной очередью камеру. — Стрелять, мать твою! — подскочил он к Роману. — Стрелять по всем стоящим! — и, вскинув оружие, направил его в сторону рабочих, там, где стояла Юля.

Роман не размышлял ни секунды. Коротким движением выбил автомат из рук майора, подбежал к Юле и повалил ее на пол.

— Лежи, не поднимайся, — приказал он. — Заползи под цистерны и лежи. Ни в коем случае не вставай. …Оседала поднятая взрывом пыль. Вдалеке истошно вопили сирены спешащей на место происшествия подмоги. Надрывались рации. Матерились охранники. Стонали раненые рабочие.

Майор поднялся с пола, подобрал автомат, отряхнулся. Подозвал к себе несколько охранников и кивнул на Романа. Тот спокойно протянул оружие. Сожалений не было — Роман знал, на что шёл и что его ждёт.

Наталья Петровна поставила на землю полное ведро, надела резиновые перчатки и с тяжелым вздохом оглядела бетонную площадку перед мрачным восьмиэтажным зданием. Сколько их не гоняй, как ни следи за территорией, всё равно пробираются, всё равно мазюкают. А людям потом отмывать.

Уборщица обычно не читала меловые послания, оставленные содержащимся в центре особо строгого режима преступникам. А что там читать — всё одно и то же: "Пахан, мы тебя ждем", "Димон, крепись, осталось немного", "Серый, гад, выйдешь — урою"…

Однако, с недавних пор в самом углу бетонной плиты стало появляться новое послание. Она смывала его каждое утро, но на следующий день надпись снова была там — будто периметр тюрьмы вовсе и не охранялся от посторонних визитёров. Наверное, поначалу неведомый письмописец оставлял и имя, но, убедившись, что привлек внимание адресата, имя писать перестал, и теперь надпись читалась просто: "Ты больше не один".

Наталья Петровна вздохнула, окунула тряпку в ведерко с солёной водой и, наклонившись, принялась оттирать меловое послание. Она не знала, что каждый день из узкого окна на восьмом этаже наблюдал за тем, как пропадают под ее тряпкой эти буквы, один заключенный. Он терпеливо дожидался, когда послание полностью исчезало с бетонной плиты, и только тогда отходил от окна. Садился на скрипучую железную койку, рассеянно скользил взглядом по грязным стенам и улыбался…