Сундук и привидение

— Не скрою от вас, что дон Фернандо де Ла-Куэва замешан в нехорошем деле. Его разыскивает министр полиции, ему угрожает гаррота (особый способ удавления, применяемый при казни дворян) или, по меньшей мере, ссылка на галеры. Я провел там десять лет и смею вас уверить, что это совсем не весело (при этих словах он наклонился к уху старика). Через две или три недели я получу, вероятно, от министра приказ перевести дона Фернандо из Альколотской тюрьмы в Гранаду. Приказ этот будет приведен в исполнение поздно ночью; если дон Фернандо сумеет в темноте бежать, я закрою на это глаза из уважения к дружбе, которой вы удостаивали его. А потом пусть он уезжает на год или два на Майорку; никто его не тронет

Старик ничего не ответил; он был подавлен и с трудом добрался до своей деревни. Полученные деньги жгли ему руки.

«Не есть ли это, — думал он, — плата за кровь моего друга дона Фернандо, жениха Инесы?»

Дойдя до дома священника, он бросился в объятия дочери.

— Дитя мое, — воскликнул он, — монах хочет на тебе жениться!

Инеса быстро осушила слезы и попросила позволения обратиться за советом к священнику, который был в это время в церкви, в своей исповедальне. Несмотря на все бесстрастие старца, объяснявшееся его преклонными годами и саном, он заплакал. После долгого совещания было решено, что девушка либо должна согласиться выйти замуж за дона Бласа, либо этой же ночью бежать. Донья Инеса и ее отец как-нибудь доберутся до Гибралтара, а оттуда уже морем в Англию.

— А на какие средства мы будем там жить? — спросила Инеса.

— Вы можете продать дом и сад,

— Кто их купит? — спросила молодая девушка, заливаясь слезами.

— У меня есть сбережения, около пяти тысяч реалов, — ответил священник, — я с радостью отдам их вам, дочь моя, если вы считаете, что не можете выйти замуж за дона Бустоса.

Две недели спустя сбиры Гранады в парадных мундирах окружили церковь св. Доминика. Под ее мрачными сводами даже в яркий полдень трудно разглядеть что-нибудь. А в этот день никто, кроме приглашенных, и не посмел бы войти в нее.

В боковой капелле, где горели сотни свечей, сияние которых огненным лучом прорезывало сумрак церкви, можно было издали различить человека, преклонившего колена на ступеньках алтаря; он был намного выше всех окружающих. Голова его была благочестиво склонена, худые руки скрещены на груди. Вскоре он поднялся, и все увидели его мундир, увешанный орденами. Он вел под руку молодую девушку, легкая и юная походка которой составляла резкий контраст с ее печальным видом. В глазах молодой супруги сверкали слезы; выражение ее лица, сохранявшего ангельскую доброту, несмотря на терзавшее ее горе, поразило толпившийся у церкви народ, когда она садилась в карету.

Нужно сказать, что после женитьбы дон Блас стал менее жесток; казни сделались реже; осужденных не убивали, как прежде, выстрелом в спину, их просто вешали. Он стал давать приговоренным к смерти разрешение проститься с семьей перед казнью.

Однажды он сказал жене, которую безумно любил:

— Я ревную тебя к Санче.

Санча была молочная сестра и подруга Инесы. Она жила в доме дона Хайме в качестве горничной его дочери и последовала за ней в Гранаду, во дворец, где теперь поселилась Инеса.

— Когда я ухожу, Инеса, — продолжал дон Блас, — вы остаетесь с Санчей. Она очень мила, она забавляет вас; а я всего лишь старый солдат, выполняющий свой суровый долг. Я не обманываюсь на свой счет: во мне мало привлекательного. Из-за Санчи с ее смеющимся лицом я кажусь вам еще более старым, чем на самом деле. Возьмите ключ от моей шкатулки; дайте ей денег, сколько хотите, но сделайте так, чтобы она уехала, исчезла, чтобы я не видел ее больше.

Вечером, когда дон Блас вернулся домой, он сразу же заметил Санчу, занятую своими обычными делами. Ярость охватила его; он быстро подошел к ней; она, подняв глаза, твердо смотрела на него тем особенным, свойственным испанкам взглядом, в котором смешаны страх, мужество и ненависть. Через несколько мгновений на лице дона Бласа появилась улыбка.

— Дорогая Санча, — промолвил он, — сказала ли вам донья Инеса, что я дарю вам десять тысяч реалов?

— Я принимаю подарки только от своей госпожи, — ответила она, не опуская перед ним глаз.

Дон Бустос вошел в комнату жены.

— Сколько заключенных сейчас в тюрьме Торре-Вьеха? — спросила она у него.

— Тридцать два в одиночках и, кажется, двести шестьдесят в верхних этажах.

— Дайте им свободу, и я расстанусь с моим единственным другом.

— Не в моей власти исполнить ваше требование, — ответил дон Блас и за весь вечер не произнес больше ни слова.

Инеса, вышивавшая у лампы, видела, что кровь то приливает, то отливает от его лица; она отложила работу и принялась перебирать четки. Молчание длилось весь следующий день. Ночью в тюрьме Торре-Вьеха вспыхнул пожар. Двое заключенных погибли; остальным, несмотря на бдительность начальника полиции и его жандармов, удалось бежать.

Инеса ни слова не сказала дону Бласу, он ей тоже. На следующий день, вернувшись домой, дон Блас не нашел Санчи; он крепко обнял Инесу.

Прошло полтора года со времени пожара в Торре-Вьеха; запыленный с ног до головы путешественник соскочил с коня у дверей убогого постоялого двора в горной деревушке Суйя, в одном лье к югу от Гранады, тогда как Альколоте находится к северу от нее.

Это предместье Гранады образует как бы волшебный оазис среди сожженных солнцем равнин Андалузии. В Испании нет более живописного уголка. Но только ли любопытство привлекало сюда путешественника? По костюму его можно было принять за каталонца. На его паспорте, выданном на Майорке, действительно была виза, проставленная в Барселоне. Хозяин постоялого двора был очень беден. Передавая ему свой паспорт, выданный на имя Пабло Родиля, каталонец посмотрел ему в глаза.

— Хорошо, сеньор, я вас предупрежу, если гранадская полиция осведомится о вас.

Путешественник заявил, что хочет осмотреть эту прекрасную местность; он уходил до восхода солнца и возвращался в полдень, в самую сильную жару, когда все обедали или отдыхали.

Дон Фернандо целые часы проводил на холме, поросшем молодыми пробковыми деревьями. Оттуда был виден старинный дворец гранадской инквизиции, в котором жили теперь дон Блас и Инеса. Глаза его не могли оторваться от почерневших стен дворца, возвышавшегося, подобно великану, над городскими домами. Покидая Майорку, дон Фернандо дал себе слово не заезжать в Гранаду; но однажды он оказался не в силах противостоять охватившему его порыву; он направился к узкой улице, на которой высился дворец инквизиции.

Войдя в лавку ремесленника, он под каким-то предлогом задержался там и завел разговор с хозяином. Ремесленник показал ему окна комнаты доньи Инесы. Эти окна находились очень высоко, в третьем этаже.

Когда наступил час сиесты, дон Фернандо, терзаемый муками ревности, пустился в обратный путь. Ему хотелось заколоть неверную Инесу, потом себя. «Слабая, ничтожная душа! — повторял он в бешенстве. — Она способна его полюбить, если внушит себе, что так велит ей долг».

На повороте улицы он столкнулся с Санчей.

— Эй, милая! — воскликнул он, не глядя на нее. — Меня зовут Пабло Родиль, я живу в Суйе на постоялом дворе под вывеской «Ангел». Можешь ли ты прийти завтра к большой церкви во время вечерней службы?

— Да, — ответила она, также не глядя на него.

На следующий день дон Фернандо встретился с Санчей, и, ни слова не говоря, они направились к гостинице. Она вошла в его комнату, никем не замеченная. Фернандо запер дверь.

— Ну как, что с ней? — спросил он со слезами на глазах.

— Я больше не служу у нее, — ответила Санча. — Вот уже полтора года, как она отказала мне от места без всякой причины, даже без объяснения. Я, право, думаю, что она любит дона Бласа.

— Любит дона Бласа! — воскликнул дон Фернандо и вытер слезы. — Ко всем несчастьям еще это!

— Когда она меня отпускала, — продолжала Санча, — я бросилась к ее ногам: я умоляла объяснить причину постигшей меня немилости. Она холодно ответила: «Так хочет муж», — и больше ни слова. Вы ведь знаете, она и раньше была набожной, теперь же вся ее жизнь — одна сплошная молитва.