Сердца живых

Они вышли вдвоем. Отойдя от поста наблюдения, Ритер спросил:

— Ну как?

Жюльен улыбнулся.

— Можно больше не спрашивать, — сказал парижанин, — достаточно посмотреть на твою физиономию. Сразу видно: готов!

— Где находится парк Бригибуль?

— Я тебе о нем говорил, там есть полотна Гойи, — ответил Ритер, — но пускают туда только по воскресеньям.

— Так что это: музей или парк?

Ритер расхохотался.

— Если б ты мог полюбоваться на себя… — проговорил он сквозь смех. — Да нет, не тревожься, она тебя не разыграла. Музей расположен в парке. А парк открыт каждый день.

Он объяснил товарищу, как туда пройти. Потом рассказал, кто такой Бригибуль, подробно говорил о его живописи, собрании картин, музее, но Жюльен уже не слушал. Он только запечатлел в памяти, каким путем ему надо будет идти, а затем его мозг как бы перестал действовать. Все помыслы Жюльена были сосредоточены на юной девушке: закрывая глаза, он видел, как она бежит вдоль ограды парка, как она улыбается, машет ему на прощание рукой; перед ним неотступно стоял ее взгляд.

Проводив Ритера до дороги, Жюльен возвратился на пост наблюдения. Он то и дело поглядывал на часы и понял, что ему необходимо чем-то заняться, не то он, чего доброго, сойдет с ума.

Неужели и вправду можно из-за этого сойти с ума? Сойти с ума из-за девичьего лица, взгляда, улыбки, руки, поднятой в знак прощания?

Жюльен спросил у сержанта Верпийа, нет ли для него каких поручений.

— Нет, — ответил тот. — Но если у тебя есть свободная минута, я бы на твоем месте заглянул в пособие по наблюдению за самолетами. Ведь ты не знаешь ни одного; если сюда нагрянет инспектор и побеседует с тобой, тебя как пить дать отправят на трехмесячные курсы в Каркассонн.

Мысль о возможном отъезде испугала Жюльена.

Сержант притащил два толстых тома, положил их на письменный стол и сказал:

— Садись-ка сюда. Если тебе что будет непонятно, я объясню.

Жюльен открыл один из томов. Прямо перед его глазами, рядом с телефонным аппаратом, были укреплены на стене небольшие авиационные часы, квадратные и черные. Они показывали «официальное время» — его записывали наблюдатели, составляя донесение. Теперь он каждый миг бросал взгляд на эти часы. Длинная и тонкая секундная стрелка еще бежала, но две другие совсем не двигались! Жюльен следил глазами за секундной стрелкой и считал про себя ее обороты. Ему надо было ждать еще два часа сорок пять минут. Он прикинул в уме: в часе шестьдесят минут, в двух — сто двадцать, да еще сорок пять — значит, всего сто шестьдесят пять. Когда секундная стрелка сто шестьдесят раз пробежит вокруг циферблата…

— Нет, я уйду отсюда минут за пятнадцать.

— Что ты сказал?

Не отдавая себе отчета, Жюльен произнес эту фразу вслух. Он повернулся к сержанту, который, сидя на кровати, штопал носок.

— Я запоминаю… А когда я что-нибудь зубрю, то часто произношу вслух трудное слово.

Он заставил себя углубиться в книгу: «мессершмитт-109», «хейнкель-III», «спитфайр», «потес», «бреге», «сандерленд», «дорнье-109-III-217». Истребители… Разведчики… Бомбардировщики… Жюльен вздохнул. Между этики страницами и им самим, между этими фотографиями, разрезами, силуэтами самолетов и его сознанием стояли широкая темно-синяя юбка и белый шерстяной жакет. Он видел мягкие волнистые волосы, улыбку, поднятую в знак прощания руку.

Он сжал голову ладонями, закрыл глаза, мысленно приказал себе не шевелиться и больше не смотреть на часы. Впрочем, по правде говоря, он сейчас ничего не мог себе приказывать. Образы неотступно стояли перед его глазами, они врезались в его мозг, притаились за плотно прикрытыми веками, образы эти были всюду — на небосводе, на страницах книги, на деревянной крышке стола.

Жюльен вздрогнул от неожиданности. Чья-то рука опустилась на его плечо. Он открыл глаза и обернулся.

— Ты, должно быть, знаешь теперь «фокке-вульф» как свои пять пальцев: уже битых десять минут ты его разглядываешь.

Сержант улыбался. Жюльен перевернул страницу.

— Не следует так дотошно изучать один и тот же самолет, лучше быстро просматривать фотографии и рисунки, а потом вновь и вновь к ним возвращаться. Только таким способом ты их запомнишь.

В четыре часа Жюльен вышел из просторной комнаты для дежурных и поднялся на второй этаж. В голове у него смешалось два десятка названий самолетов, но он не мог бы описать ни один из них. Он тщательно побрился, хотя брился уже утром, долго смотрелся в маленькое, треснувшее в двух местах зеркальце, висевшее на оконном шпингалете, потом направился к двери.

— Будь осторожен до пяти часов, смотри не влипни, — бросил ему вслед Верпийа.

— Не беспокойся.

Жюльен прошел аллеей; выйдя из сада, он взял влево и направился в противоположную от города сторону; минут пять он брел лугом, затем полем, после чего повернул назад. Было еще жарко. Солнце уже клонилось к западу, далекие горы потемнели. Жюльен не видел ни неба, ни солнца, ни гор, перед ним все еще стояло лицо девушки, ее улыбка, поднятая над головою рука. Взглянув на свою тень, упавшую на траву, он тут же представил себе другую тень: она была меньше, изящнее, она была совсем рядом с его собственной тенью, почти сливалась с нею.

— Как это мне не пришло в голову спросить ее имя! — то и дело повторял Жюльен.

Он перебрал в памяти множество женских имен, но ни одно из них не подходило девушке, не вязалось с ее лицом и особенно со взглядом.

Задолго до пяти он был на улице Ладен. Солнце уже зашло, но небо еще оставалось светлым. Жюльен без труда отыскал вход в парк. Он обогнул большой павильон. Окаймленные густым кустарником аллеи были безлюдны. По краям лужаек, точно бордюр, высились кучки опавших листьев. Под сенью огромных кедров было уже темно. Жюльен обошел парк и вернулся к выходу.

Остановившись возле ограды, он принялся ждать — охваченный тревогой, не сводя глаз с улицы, ведущей в город.

8

Девушка появилась в самом начале шестого.

— Мне удалось освободиться вовремя, — сказала она.

Впервые в жизни Жюльен нашел южный выговор очаровательным.

Они вошли в парк, и девушка увлекла своего спутника в боковую аллею.

Уже начало смеркаться, на фоне темневшего неба виднелись какие-то золотистые пятна.

— Хурма, — сказала девушка. — Вы знаете это дерево? Его плодов никто не собирает.

Аллея была усыпана большими желтыми плодами. Девушка рассмеялась и сказала:

— Пойдем отсюда, а то ведь они могут прямо на голову упасть.

У нее был удивительно звонкий смех. Она прислонила велосипед к деревянной скамье и повернулась к Жюльену. Слегка наклонила голову, но продолжала смотреть снизу вверх прямо ему в глаза. Теперь она показалась ему еще красивее: опущенное лицо было в тени, и только глаза ярко блестели.

— А я знала, что вы придете, — сказала она.

— Что ж тут удивительного, ведь я вам обещал.

— Вы не поняли, я уже днем знала.

— Знали? Откуда?

На этот раз она закрыла глаза и едва слышно прибавила:

— Я знала, что вам захочется снова меня увидеть.

Жюльен собрался что-то сказать, но она опередила его и, словно преодолевая смущение, быстро проговорила:

— Если б вы не пришли, я сама бы вам позвонила, я уже и номер нашла.

Он медленно поднял руки и осторожно обнял ее за плечи. И почувствовал, как она вздрогнула. Сделала слабую попытку высвободиться, но почти тотчас же их губы слились в поцелуе. Этот первый поцелуй длился целую вечность. А потом оба долго стояли обнявшись, не шевелясь, не решаясь ни говорить, ни смотреть друг на друга. Жюльен вдыхал аромат, исходивший от ее волос и шеи. Сквозь ее мягкие волнистые волосы, как сквозь вуаль, ему был виден парк: ночь, уже давно таившаяся под сенью деревьев, теперь медленно окутывала одну аллею за другой.

— Как вас зовут? — прошептал он.

— Сильвия… Сильвия Гарюэль. А вас?