Сердца живых

— Как грустно, что наша встреча отмечена таким печальным стихотворением. Ведь в нем говорится о разлуке. О людях, что грустят осенью, совсем не похожей на нынешнюю.

— Стихотворение вовсе не плохое: ведь благодаря ему мы познакомились.

Сильвия опустила голову. Глаза ее потемнели, и Жюльен почувствовал, что она вот-вот заплачет.

— Что с тобой?

— А ну как и наша встреча принесет несчастье? Ведь она произошла тринадцатого. В четверг тринадцатого ноября.

— Неужели ты это говоришь серьезно?

Он обнял девушку, изо всех сил прижал к себе. Она лежала в еще густой и зеленой траве, золотистые лучи солнца отражались в ее глазах, вспыхивали в волосах.

— Люблю тебя, — снова сказал Жюльен. — И нас ничто не разлучит.

— Ты ничего не знаешь обо мне, а говоришь, что нас ничто не разлучит. Меж тем нас разлучает все. Все разлучает нас.

— Ты даже не заметила, что говоришь стихами Трене, — сказал Жюльен.

Она грустно улыбнулась и продекламировала:

Сильвия запнулась.

— Скажи, что ты от меня скрываешь? — спросил Жюльен.

— Только не сейчас. Лучше напиши что-нибудь своей рукой в… — она поколебалась, — в наш блокнот. Какую-нибудь свою мысль или строку из стихотворения.

Она вытерла слезу, блеснувшую на ресницах. Жюльен был потрясен.

— Но все-таки что с тобой?

Девушка улыбнулась:

— Ничего… Пиши же.

Он взял из ее рук блокнот, немного подумал и стал писать:

Сильвия положила свою руку на руку Жюльена, завладела карандашом и принялась сама писать:

Она остановилась и попросила:

— А теперь возьми меня за кисть.

Вместе, почерком, который уже не был ни почерком Сильвии, ни почерком Жюльена, они написали:

В глазах девушки блеснула радость. В них снова запрыгали золотистые искорки.

— Если нам и угрожала злая судьба, то теперь мы ее заговорили, — сказала она.

— В таком случае открой мне, что тебя так тревожит. Я все готов разделить с тобою.

Сильвия заставила себя долго просить, а потом рассказала, что еще два года назад родители надумали выдать ее замуж за человека, с которым они мечтают породниться.

— Ну что ж, они передумают, — заявил Жюльен.

— Ты не знаешь моих родителей.

— Твоя мама на вид очень славная женщина.

— Да, она меня любит. Но и она не сможет нас понять. А для отца задуманный брак слишком важен. Он был старшим мастером на текстильной фабрике. Потом стал помощником директора. Для него… это нужно понять.

Ее голос снова задрожал. И она умолкла.

— В чем же все-таки дело?

— А в том, что мой жених — сын владельца фабрики. Он возглавляет контору в Париже. Нет, тебе этого не понять. Не понять.

— Отчего же, я все понимаю, — произнес Жюльен. — Но через год ты станешь совершеннолетней. Значит, надо подождать. Год, поверь, пролетит быстро.

— Все не так просто, как ты думаешь.

Они еще долго разговаривали об этом. Жюльен узнал, что Сильвия работает на фабрике, которая в один прекрасный день перейдет к ее суженому.

— Таким способом они добились, что я все время у них на глазах, — пояснила девушка. — Я уже как бы не принадлежу самой себе. О нет, работой меня не загружают. И другие служащие конторы все видят. Должна сказать, что это не так уж приятно.

Голос девушки пресекся. Она припала к плечу Жюльена и разрыдалась.

— Сильвия, Сильвия, — повторял он. — Прошу тебя, не плачь. Ты увидишь… Ты сама увидишь — все в конце концов устроится. Иначе и быть не может: мы слишком сильно любим друг друга. Вот увидишь. Послушай…

Он долго утешал ее, словно баюкая в своих объятиях, и мало-помалу она успокоилась. С минуту они сидели не шевелясь, будто окутанные ласковой тишиной, которую нарушал лишь шелест ветра в живой изгороди. Время от времени глубокий вздох приподнимал плечи Сильвии, и тогда Жюльен нежно привлекал ее к себе.

— Я так хочу, чтобы ты была счастлива.

— А я уже счастлива.

— Поклянись.

— Клянусь.

12

Уже давно спустился вечер, а они все еще оставались на лугу. Свежий ветер трепал живую изгородь, и она походила на какое-то длинное чудовище, притаившееся позади них. От земли тянуло холодом, правый бок Жюльена застыл, но он не шевелился, только старался получше защитить Сильвию от ветра. Он мечтал, чтобы поднялась буря, повалил густой снег, ударил мороз, тогда бы он и в самом деле прикрыл ее своим телом. Меч тал о суровой зиме и знал, что, если понадобится, он готов будет замерзнуть, лишь бы спасти ее от холода… Они поднялись с земли только тогда, когда Сильвия совершенно озябла и начала дрожать. Шли они медленно, вдыхая всей грудью свежий воздух.

Жюльен проводил девушку до того места, где улочка Краби пересекает улицу Вильнев. Попрощавшись с нею, он не ушел, а продолжал стоять, прислонясь к стене какого-то дома, до тех пор, пока ее ясный силуэт не исчез среди зарослей бересклета в обнесенном решеткой саду. В глубине этого сада виднелись очертания виллы. Над листвой на миг появилась широкая полоса света, затем все опять окутала тьма. Сильвия вошла в дом. Лишь после этого Жюльен направился на пост наблюдения.

Ритер уже сменился с дежурства. Он сидел за столом в обществе Тиссерана, перед ними стояла на три четверти пустая бутылка белого вина. Ткнув трубкой в сторону Жюльена, парижанин продекламировал:

— А вот и Дюбуа идет, со мною в город он пойдет и то, что должен мне, вернет.

— Вовсе нет, — сказал Жюльен, — я должен отдежурить за тебя и сделаю это, как только ты попросишь.

— Глупец!

— Подумаешь, какая важность — отдежурить за товарища четыре часа! — пробормотал Тиссеран.

Ритер встал с места, с трудом удерживая равновесие, и пристально посмотрел на Жюльена.

— Не стоит даже спрашивать, хорошо ли она целуется, — глубокомысленно заметил он, — сразу видно, что ты не в себе. Пойди успокойся.

Согнувшись вдвое, Тиссеран корчился от смеха. И только время от времени стонал:

— Стерва, вот стерва!

Ритер напустил на себя суровый вид и надменно заявил:

— В этом нет ничего смешного. Это плачевно. Весьма плачевно.

Жюльен с трудом сдерживал гнев. Двое этих пьяниц выводили его из себя. Парижанин подошел к нему, внимательно оглядел и осторожным, легким движением снял с его шерстяного свитера тонкий стебелек. Протянул стебелек товарищу и с пафосом прочел:

Жюльен сжал в руке колючую веточку и направился к выходу.

Тиссеран опять захохотал, а Ритер крикнул вслед:

— Вот-вот, пойди успокойся, а то…

Жюльен изо всех сил хлопнул дверью и потому не слыхал конца фразы. Он поднялся на второй этаж. В комнате никого не было. Жюльен сел на кровать и посмотрел на тонкую веточку терновника. На ней сохранились два порыжевших и сморщенных листка. Он долго смотрел на них, потом вытащил из кармана подаренный Сильвией блокнот, раскрыл его на той странице, где они писали вместе, и вложил туда веточку терновника. Спрятал блокнот в ранец и, сжав двумя пальцами середину ладони, принялся вытаскивать занозу; выступила крупная капля крови; она медленно покатилась по почти прямой линии, прорезавшей его ладонь.