В чужом доме

Жюльен задумался. Все усложнялось, запутывалось. Серовато-голубой вечерний туман окутывал город, он как будто окутывал и его самого, и мысли от этого становились словно туманнее.

— А Вормс? Он тоже такой?

Доменк покачал головою, на губах его показалась горькая усмешка:

— Ну нет! Тут дело проще и вместе с тем отвратительнее… — пояснил он. — Желая растолковать Вормсу, чего от него ждут, Морель подкинул ему деньжат… Обрати внимание, что все и Вормса считают добрым малым. Разве можно осуждать семейного человека за то, что он не отказался от неожиданной прибавки к жалованью?

Доменк повернулся и облокотился на ограду. Жюльен стоял теперь рядом с ним. Вдоль бульвара зажглись фонари, на тротуаре с сумкой в руке неподвижно застыла старая проститутка. Доменк кивнул в ее сторону и спросил:

— Ты уже когда-нибудь ходил к девкам?

Жюльен замялся. Доменк повернулся к нему, наклонил голову, чтобы лучше разглядеть в полумраке лицо мальчика.

— Нет, ни разу, — сказал Жюльен.

— Можешь об этом не жалеть. Но если бы ты уже имел с ними дело, то, конечно, лучше понимал бы некоторые вещи.

Он снова посмотрел на женщину — она теперь медленно ходила по тротуару, освещенному фонарем, — вздохнул и чуть слышно прибавил:

— Есть проститутки и похуже тех, что на панели. А потом, никогда нельзя знать, отчего женщина сделалась проституткой.

С минуту Доменк и Жюльен стояли не шевелясь. В воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения. Город спал. Лишь время от времени одинокая машина проезжала через площадь Греви или вдоль бульвара, и шум ее мотора замирал вдали, рождая эхо, еще долго звучавшее между домами.

— Пожалуй, тебе пора возвращаться, — сказал Доменк, — а то мамаша и папаша Петьо станут, чего доброго, беспокоиться.

Мальчик выпрямился.

— Что я должен делать? — спросил он.

Доменк пожал плечами.

— Пока — ничего. Надо подождать. Надо всегда ждать. — Он понизил голос. — И надо всегда надеяться.

Шагая рядом, они дошли до площади.

— Здесь я с тобой распрощаюсь, — сказал Доменк. — Спокойной ночи.

Жюльен двинулся дальше. Он шел медленно. Поднявшись в гору по улице Бьер, он остановился. Перед его мысленным взором вдруг возникла кухонька: быть может, мастер еще слушает радио, сидя рядом со своей белокурой женою, а она вяжет и улыбается.

Если же пройти по этой улице чуть дальше, то окажешься перед большим домом — Жюльен часто задерживался возле него. И он вновь представил себе лицо девушки с длинными пушистыми локонами… Потом опять увидел мастера… его улыбающуюся жену…

На противоположном тротуаре показался прохожий. Мальчик снова зашагал. Спустилась ночь, повеяло прохладой. Город не спал: он, казалось, вымер.

43

Работа в кондитерской шла своим чередом. Господин Петьо по-прежнему то шутил, то кричал и наделял обоих учеников пинками.

Виктор тоже шутил; один лишь мастер казался более мрачным, чем прежде. Один день сменялся другим, их словно подталкивал вперед монотонный ритм труда. Жюльен работал, как все. Порой он смотрел на мастера, мысленно повторяя слова Доменка; однако он постоянно пспоминал о часах, проведенных в обществе Андре, когда они вместе трудились над шоколадной пагодой для витрины.

Теперь Жюльен все чаще думал о девушке с улицы Пастера. Несколько раз он шел за нею следом до самого ее дома. Он хорошо знал, где окна квартиры, в которой сна жила с родителями, и по вечерам, когда ему удавалось ненадолго выскользнуть из кондитерской, он спешил на узкую, скупо освещенную улицу, где прохожие встречались редко. Там Жюльен несколько раз проходил мимо ее дома, останавливался, смотрел на освещенное окно: он и хотел, чтобы она появилась там, и боялся этого.

Колетта все время проводила в магазине, она появлялась в столовой лишь во время еды, и Жюльену ни разу не удалось остаться с нею наедине. Клодина по-прежнему бредила Тино Росси, но теперь она стала спокойнее: вот уже с неделю ее жених жил в городе — он наконец приехал в отпуск.

Прешло еще три дня. После обеда в цех вошел хозяин и направился прямо к Жюльену.

— Вот какое дело, малыш… — начал он.

Жюльен разбивал яйца над миской. Он остановился и поглядел на господина Петьо. Голос хозяина был непривычно мягок, в нем звучала какая-то неуверенность. Казалось, он чем-то смущен. Все обернулись. Хозяин посмотрел на Андре, потом на Виктора и опять перевел взгляд на Жюльена. Несколько раз провел рукой по лысине, пригладил седую прядь, перерезавшую ее справа налево, кашлянул, перевел дух и, слегка сжав мальчику локоть, негромко сказал:

— Твой дядя умер.

Жюльен не пошевелился. Он посмотрел на хозяина, потом на мастера, который поднес руку к лицу и поскреб подбородок. Затем губы мальчика зашевелились, рот приоткрылся, снова закрылся, он судорожно вздохнул и спросил:

— Господин Дантен?

— Да, господин Дантен, — подтвердил хозяин. — Мне позвонил по телефону его сосед. Твой дядя скончался только что, вскоре после полудня.

Мальчик все еще неподвижно стоял перед хозяином, державшим его за локоть. Все долго молчали, наконец мастер спросил:

— Что, произошел несчастный случай?

— Нет, — сказал господин Петьо. — Он был у себя в саду. Сосед сказал, что это эмболия. Господин Дантен упал. Его жена позвала проходивших мимо людей. Они перенесли его в дом, положили на кровать, но он, видно, был уже мертв.

Все вертелось перед глазами Жюльена. Он прислушивался к словам хозяина, но плохо понимал, что тот говорит. Перед его мысленным взором вставал сад, дорога, дом, река Ду, и всюду присутствовал дядюшка Пьер, высокий и худощавый, улыбающийся в густые усы.

Господин Петьо отошел в сторону. Перебросился несколькими словами с мастером, потом снова подошел к Жюльену и сказал:

— Если хочешь, можешь прямо сейчас и ехать.

Мальчик не ответил. Хозяин с минуту глядел на него, потом повторил:

— Можешь, если хочешь, прямо тотчас и ехать.

— Куда? — шепотом спросил Жюльен.

Мастер положил нож на разделочный стол и подошел к ученику. Провел рукой по его затылку и мягко проговорил:

— Надо поехать… К твоему дяде… Ты можешь понадобиться тетушке.

Лицо у Андре было печальное. Хозяин вышел из цеха и направился в столовую.

— А как же с мойкой? — спросил Жюльен.

Мастер слегка похлопал его по затылку.

— Не беспокойся. Ступай… Ступай быстрее. Управимся без тебя.

— Пустяки, я сам вымою, — вмешался Морис.

Жюльен вышел, снял велосипед с крюка и покатил.

День был ясный, яркое солнышко отражалось на гладкой поверхности канала. Жюльен быстро крутил педали. Несколько раз он повторил про себя: «Отчего я не плачу? Ведь дядя Пьер умер».

Он еще быстрее стал работать ногами. Вдоль дороги бежали деревья. Их тени скользили по воде и по берегу канала. Внезапно мальчик замедлил ход: «А что, если надо мной просто подшутили?»

Ему захотелось остановиться. А может, ему просто померещился разговор с хозяином? Может, он просто едет развозить заказы? Жюльен посмотрел на руки: на нем была синяя куртка. Он даже не снял туфель на веревочной подошве, его штаны были перепачканы сахаром, яичным желтком и мукой. Он замедлил ход, а потом стремительно завертел педали. Он решительно ничего не мог понять.

Жюльен ехал очень быстро до самого моста через реку Ду. Там он остановился и спустил ногу на землю. Сквозь поросль молодых, уже начинавших зеленеть ив, видна была калитка, ведущая во двор, и угол дома дяди Пьера. Казалось, там нет ни души. Дверь в сарай заперта, дверь в кухню — закрыта. Дианы нигде не видно. Жюльен уже собрался продолжать путь, но тут дверь кухни распахнулась. Оттуда вышли двое мужчин в сопровождении его тетушки. Они были в тени фасада, и мальчик их плохо видел. Мужчины остановились у порога. Постояли довольно долго, потом направились к дороге и исчезли за деревьями. Тетя Эжени опять вошла в кухню. Жюльен все не решался тронуться с места. Теперь он смотрел на лодку дяди Пьера: она натягивала цепь, останавливалась, потом, покачиваясь на волнах, приближалась к берегу и вновь отплывала от него, натягивая цепь. Всякий раз цепь постепенно натягивалась, выступала из воды, капли, точно искорки, падали с нее, затем цепь опять скрывалась под еодою.