Страница 80 из 114
«Удивительное ехидство», — разозлился Бабкин и неожиданно почувствовал, как краска приливает к лицу. — Этого еще не хватало!»
Однако Стеша милостиво взяла записку и прочитала.
— Чего-то не пойму… Тишина какая-то матросская… — Она откинула ветку и строго посмотрела на притихшего Тимофея. — Насмешки строите?
— Адрес это!.. Адрес! — Он не мог себе позволить, чтобы Стеша заподозрила его в неумных шуточках. — Улица такая в Сокольниках… называется «Матросская тишина»… — Он взял записку из рук девушки и добавил, указывая пальцем: Видите, тут номер дома и квартиры.
Стеша расплылась в улыбке.
— Значит, это ваш адрес?
— Нет… Димкин.
— Ах, так, — Стеша сразу сделалась суровой, глаза, как лед. — Он что? Просил вас передать его мне?
— Да нет. Послушайте сначала, — вспылил Тимофей и опять почувствовал свою невежливость. «Чорт знает, как с этими девчонками разговаривать?..» — с досадой подумал он.
— Я потому дал адрес Багрецова, чтобы вы писали вам, — сдержанно проговорил Бабкин, — как тут без нас все аппараты работают и что вы еще сделали.
— Почему на его адрес? — совсем упавшим голосом спросила Стеша.
— Не все ли равно? — Тимофей пожал плечами.
Он заметил, что девушка сразу сделалась грустной. И веснушки на ее лице побледнели, не кажутся они золотыми… Ему хотелось взять Стешу за руку и сказать что-нибудь очень вежливое. Нет, просто хорошее…
— Вашего адреса я не спрашиваю, — хмуро вымолвил Бабкин, поглаживая себя по коротко остриженной голове.
— И не нужно, — Стеша отвернулась, закрывая лицо сеткой. — Если что понадобится, пишите прямо бригадиру Шульгиной.
Снова помолчали. Бабкин с тоской смотрел по сторонам. Ему как-то не по себе было от этого разговора… Чего это Димка адрес ему подсунул? Однако в глубине души он радовался, что Стеша на него не сердится.
Она вдруг как-то притихла и стала совсем неразговорчивой.
Девушка постояла еще минуту, затем тряхнула косичками и пошла к насыпи.
— Стеша! — окликнул ее Тимофей.
Она быстро обернулась и подбежала к нему.
— Когда… лично вам пишут, — мучительно выдавливал из себя слова Бабкин, — то вы письма в правлении получаете?
— А мне еще никто не писал, — искренне созналась девушка. — Да и неоткуда письма-то получать.
— Я вам напишу, — наконец решился Бабкин.
— Правда? — обрадовалась Стеша. Тимофей по-детски зажмурил глаза и, как ему показалось, совсем глупо улыбнулся.
Стеша рассмеялась, встряхнула его руку и убежала.
С насыпи скатился Багрецов. Кажется, последнее его дело на строительстве увенчалось полным успехом.
«Главный инженер» восторженно помахал Стеше рукой и потащил наверх Тимофея. Тот ничего не понимал. К чему такая поспешность?
— Смотри, — указал ему вниз «главный инженер». — Вот почему мы не делали частых каналов.
У подножья холма, вдоль канала, шел трактор. Над ним была укреплена высокая решетчатая ферма, которая несла длинную многометровую трубу. Труба, как тонкий гигантский шлагбаум, повисла над полем.
За рулем сидел Тетеркин, он повязал себе голову носовым платком, скрепленным по углам узелками.
Кузьма остановил трактор, повернувшись, улыбнулся друзьям и, наклонившись, включил какой-то рычаг. Из многочисленных отверстий сбоку трубы брызнули тонкие, длинные струи. Труба завертелась.
Через несколько минут трактор передвинулся на новое место. Пожарный шланг, опущенный в воду, потащился за ним. Небольшой насос, закрепленный здесь же на машине и приводимый в действие мотором трактора, высасывал воду из канавы и подавал в вертящуюся трубу.
Поливку проверяла Ольга. Она наклонялась к самой земле, рассматривая, как стекают по стеблям дрожащие капли. В руках она мяла потемневшие мокрые комочки почвы.
Повинуясь какому-то непонятному внутреннему порыву, Багрецов сбежал с холма, перепрыгнул через канал и, широко раскинув руки, будто пытаясь кого-то обнять, наклонился над серебристой пшеницей.
Мокрые колосья щекотали его лицо, пахло свежестью прошедшего дождя.
От земли поднимался волнующий теплый пар.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВЕРШЕНИЕ НАДЕЖД
Что мне делать,
если я
вовсю,
всей сердечной мерою,
в жизнь сию,
сей
мир
верил,
верую.
В. Маяковский
ГЛАВА 1
ВСТРЕЧИ В МОСКВЕ
Довольство
неважное зрелище.
Комсомольский характер
крут.
В. Маяковский
Наши друзья возвратились домой.
Прошло лето. В трудах и заботах незаметно пролетела осень. И вот в конце ноября в один из воскресных дней Багрецов снова вспомнил ночи на холме.
Да, это было ночью. В последний раз он с Тимофеем осмотрел водоем, проверил турбину и генератор, управление с диспетчерского пункта. Вадим вспомнил, как в эту ночь он и Бабкин молча спустились с холма, прошли вдоль канала, где отражалось звездное небо, и так же молча, не проронив ни слова, сели в машину. Каждый по-своему вспоминал месяцы, проведенные в Девичьей поляне.
Сегодня — настоящий зимний день. Вадим стоял у окна своей маленькой комнатки, бывшей «детской», где он вырос. На всех ее стенах висели полки с книгами. На низком потолке прилепилась карта СССР. Удобно лежать в кровати и мысленно путешествовать по стране. На месте, где должна быть Девичья поляна, светилась маленькая серебряная звездочка. Она всегда напоминала Багрецову о лампе на холме.
Тесно в комнате. На столе, на шкафу, всюду громоздились самодельные радиоприемники, какие-то аппараты. Конечно, комната была слишком мала, но Вадим считал, что только лаборатория института лучше его родного уголка. В лаборатории светло, просторно, и, кроме того, за соседним столом сидит Тимка. А это тоже что-нибудь да значит…
Однако почему-то именно сегодня Вадим поймал себя на мысли, что не было у него лучше «рабочего кабинета», чем в Девичьей поляне. Сладкое волнение охватывало Вадима, когда он вспоминал об этом сарае, где сквозь дыру в соломенной крыше тянулись солнечные лучи.
И сейчас светит солнце… Блестит на крыше только что выпавший снег… Синие тени легли на тротуары… Люди с поднятыми воротниками куда-то бегут, торопятся.
Деревья Сокольнического парка подняли вверх, как штыки, голые черные прутья. А внизу на соседнем дворе — деревянная горка, покрытая льдом… Ребятишки на санках… Сквозь двойные плотные рамы доносится их громкий смех.
«Мороз и солнце. День чудесный…» — начал было вспоминать Багрецов любимые стихи, но снова его мысль возвратилась к Девичьей поляне. Пушкинские стихи хорошо читала Стеша… «Вспоминает ли она когда-нибудь о нас? Тимофей как-то между прочим сказал, что получает от нее письма… Тимка скрытный, он не говорит, о чем она пишет… Ну, это его дело».
Вадим включил приемник.
«Услышь меня, хорошая», — тихо прошелестело в репродукторе.
Ольга так пела. Странное щемящее чувство… Какое-то непонятное сожаление. Опять вспоминается холм, освещенный луной… девушка, идущая навстречу… Довольно!
Багрецов подошел к двери. Она автоматически открылась. Фокусы с фотоэлементом. Вместе с Бабкиным делали. Кому они сейчас нужны?
«Тимка задерживается, — подумал Вадим, взглянув на часы. — Он обещал прийти к десяти».
Бабкин жил один. Во время бомбежки в Минске погиб его отец — мастер одного из московских заводов. Мать Бабкина умерла уже после войны от тяжелой болезни.
В семье Багрецова скромный и трудолюбивый Тимофей стал желанным гостем. Мать Вадима — детский врач — всегда беспокоилась о Бабкине, если он по своей щепетильности, не желая надоедать, долго не приходил, Заметив кашель и насморк у своего любимца, она обязательно, несмотря ни на какие его сопротивления, выслушивала Тимофея и прописывала лекарства. Он очень стеснялся, считая для себя неудобным лечиться у детского врача. Мать Вадима была другого мнения. У Зинаиды Павловны Багрецовой, так же как и у большинства матерей, сын и его товарищи все еще считались детьми.