Страница 43 из 114
— Пусть сам скажет, чего это с ним приключилось, — тонким голоском крикнула с места курчавая Фрося. Лицо ее стало красно-оранжевым, как мандарин.
— Правильно, — поддержали ее ребята. — Пускай сам говорит.
— Придется тебе сюда выйти, товарищ Тетеркин, — обратилась к механику Ольга. — Объясни собранию, как из примерного комсомольца ты стал нарушителем дисциплины.
Механик еле освободил свои ноги из-под низкой парты и тяжело приподнялся. Повернувшись к товарищам, он, не глядя на них, упрямо проговорил:
— Мне объяснять нечего. Шульгина правильно доложила.
Послышался недовольный ропот.
— Ты в прятки с нами не играй, Кузьма! — хрипло выкрикнул Буровлев. Рассказывай по-честному, как ты сам понимаешь свои художества.
Тетеркин молчал и мял в руках кепку.
— Так-то, Кузьма, — укоризненно проговорила Анна Егоровна и поджала тонкие властные губы. — Совестно народу в глаза смотреть. А нам, ты думаешь, за тебя не совестно? По всей округе славушка идет. Вчера ездили к дергачевцам соревнование проверять, они меня и спрашивают: «Расскажите, мол, Анна Егоровна, сколько трактористы у вас плетней покарежили? Говорят, что и пашут они у вас по новой моде, узоры выписывают. Любопытно поглядеть». Вот ты нам и объясни, Кузьма, почему мы из-за тебя должны эти насмешки терпеть?
Кузьма молчал. Он не поднимал головы, упрямо выставив лоб.
— Может быть, товарищ Тетеркин скажет, чем могла бы объяснить Анна Егоровна дергачевцам узоры на поле? — спросила Ольга.
— Я уже сказал. Виноват… Признался… Ну, что еще? — Кузьма задумался, рассеянно застегивая пуговицы на пиджаке. — Готов к любому взысканию… Пусть собрание решает.
— Собрание решит, — строго заметила Шульгина и приподняла свои брови. — Но ты сам понимаешь, Кузьма, насколько это нам все неприятно…
Ольга почувствовала странное, доселе не испытанное ею беспокойство. Будто это не комсомолец Тетеркин стоит сейчас перед товарищами, а она, Ольга, — это она отвечает за него, мучится и стыдится. Глаз не может поднять от пола.
«Да что же это такое? — старалась она овладеть собою. — Сама раскисла. Размазня ты. А еще секретарь!»
С тайным смущением Ольга вспомнила, как совсем недавно, придя домой после первого заседания бюро комсомола, когда ребята единодушно избрали ее своим секретарем, она долго стояла перед зеркалом и почему-то решила сделать себе простую гладкую прическу. Ей казалось, что так она будет выглядеть старше и главное — серьезнее. Смотрела на себя, сдвигала брови. «А ну, еще построже». Затем смеялась. «Ну, кто ты, Ольга? Кто? — спрашивала она себя. Обыкновенная, как тысячи девчат. Спичка из одного коробка… Не очень умна. Немного тщеславна. Упряма, самолюбива и обидчива».
Ей представлялось, что не таким должен быть секретарь комсомола… Вот и сейчас стоит она растерянно у рулевого колеса… Она штурман корабля, а куда повернуть, не знает. Ей неизвестно, какие встретятся на пути подводные скалы и мели. Воля собрания — это приказ капитана. Она ждет этого приказа.
Молчат ее друзья, и страшно неопытному штурману вести корабль сквозь мглу и туман.
Комсомольцы молчат. Стоит Тетеркин, понурив голову.
— Можно мне сказать? — раздался низкий голос в тишине.
С места поднялась Самохвалова — девушка с бусами. На ее круглых щеках пылал румянец. Казалось, поднеси к такой раскаленной щеке спичку, и спичка мгновенно вспыхнет.
— Говори, Самохвалова, — облегченно вздохнув, разрешила Ольга.
Девушка поправила на себе пышную белую кофточку и вышла в проход между партами. Смущенно перебирая концы кружевного платочка, который она держала в руках, Самохвалова негромко сказала:
— Меня и подругу мою Лену Петушкову товарищ Тетеркин на трактористок выучил… Большое ему спасибо за это, и не только от нас, но и от МТС, колхоза и от всех наших комсомольцев…
Сергей был доволен. Нашлось, кому заступиться за его брата. Однако, прислушиваясь к дальнейшим словам трактористки, пастушок понял, что его радость была преждевременной.
— Но, думается мне, — продолжала Самохвалова, в волнении теребя платочек, будто пытаясь разорвать его на части, — не по-комсомольски поступает товарищ Тетеркин сейчас на нашем собрании. Почему он все скрывает от нас? Вместе с ним наши трактористки добились экономии горючего. Премии получили…
— Я не стал получать, — перебил ее механик и снова уставился глазами в пол.
— Потому что совестно. — Девушка освоилась, стала говорить ясно и спокойно. — А где оно, это горючее? Почему мы не могли вспахать опытное поле? Когда пошли на склад, глянули, а там пустые бочки… Обидно нам за свои труды или нет?.. Обидно! Спросили мы у своего начальника — Кузьмы: «Как же это так все получилось?» А он отвечает: «Не вашего ума дело!»
— Погоди, Самохвалова, — перебила ее Анна Егоровна, вытянув вперед полную руку. — Кузьма говорит, что его трактор испортился. Вот потому он и пережег горючее.
— Нам он такого не мог сказать.
— Может, сейчас объяснишь про это дело, Кузьма? — мягко, как только могла, обратилась к нему Ольга. Ей показалось, будто Люд ее пальцами дрожит стол.
Тетеркин молчал. Он уронил кепку и сейчас смотрел на нее удивленными глазами.
Собрание загудело. Никогда еще в Девичьей поляне за все время существования комсомольской организации ни молодые, ни старые комсомольцы не встречались с фактами такого упорного запирательства. Кое-кто даже подумал, будто Тетеркин скрывает всю эту историю с горючим только потому, что куда-нибудь сплавил его, а сейчас боится признаться.
Невольно напрашивались самые невероятные предположения. Ребята были окончательно расстроены.
— Довольно тянуть! — крикнул кто-то из глубины класса. — Тетеркин не хочет с нами разговаривать.
— Ему и сказать нечего.
— Пора кончать!
— Что решило бюро?
Ольга подняла руку. Когда наступила тишина, она спросила:
— Значит, будем считать, что Тетеркин отказывается отвечать на наши вопросы?
— Ясно.
Все еще медлила Ольга, она выжидательно смотрела на Кузьму в надежде, что тот изменит свое поведение. Он скажет…
Упрямо сжав губы, Тетеркин старался не глядеть на товарищей.
— Разрешите тогда мне ответить за него.
Это сказал Бабкин. Он поднялся и, заложив руки за ремень гимнастерки, спокойно наблюдал за Ольгой.
«Вам?» — чуть было не вырвалось у нее. Но она быстро овладела собой и спокойно проговорила:
— Слово имеет товарищ Бабкин.
Тетеркин хотел было что-то вымолвить, но не решился и с грохотом сел за парту.
— Я не адвокатом здесь выступаю, — начал Тимофей, стараясь говорить возможно убедительнее. — И не собираюсь защищать товарища Тетеркина. Я думаю, что его основная ошибка заключается в том, что он не доверяет своим товарищам. Он готов принять на себя любую вину, получить любое взыскание, лишь бы сохранить в тайне свои опыты…
В зале послышался шум.
— Какие опыты?
— Почему мы не знали?
— Вот в том-то и дело, — продолжал Бабкин. — Никто об этом не знал, даже члены ОКБ, которые, к слову сказать, тоже не особенно распространялись о своих делах… Потайные двери в теплицу, ночная буровая разведка… Я совсем случайно узнал, что существует эта бригада.
— Ну и правильно, — пробасил кто-то из угла. — Чего раньше времени мы будем зря болтать!
— Вот и Тетеркин то же самое думал. Только к тому же он решил работать один, тайно, как изобретатели за границей. Тетеркин не понял, что одному работать гораздо труднее, в тысячу раз труднее, — убежденно сказал Тимофей и, взглянув на Кузьму, слегка замялся. — Я совсем не хотел этого, но…
Тетеркин смотрел на московского техника злобно, недоверчиво.
— Но… — повторил Бабкин, — мне пришлось подробно осмотреть конструкцию товарища Тетеркина…
Механик привстал, точно собирался броситься на москвича, и снова опустился на скамью.
— Не знаю, что скажут специалисты, — продолжал Бабкин, не заметив движения Кузьмы, — но я, хоть и не считаю себя таковым, думаю, что идея Тетеркина очень и очень стоящая. Представьте себе, ребята, — неожиданно для самого себя, с увлечением начал рассказывать Тимофей: — Кузьма придумал замечательную вещь! По примеру передовиков-стахановцев на заводах, он хочет один работать на трех машинах…