Ведьма

Некоторые — но не все.

Толпа разделилась пополам. Неуверенные топтались на месте, поглядывая то на небо, то на мать Ануш, словно раздумывали, уйти им, пока не начался ливень, или досмотреть, что будет дальше. Родители ее раненых обидчиков и еще десятка полтора таких же шумных и краснолицых мужчин и женщин успокаиваться не желали, и гневно орали теперь не только на маму, но и на дядю Якоба и тех сельчан, что приняли его сторону.

Пахло грозой.

Недалеко от окна Ануш заметила длинную тетку в синем чепце — жену дяди Якоба, знала она теперь. Одной рукой та вцепилась в штакетину их палисадника, другой сжимала плечо возбужденно переминающегося с ноги на ногу белобрысого мальчишки на две головы выше Ануш.

Того самого.

— Топчись, топчись, голубок,

 — хмыкнула старуха, и по спине Ануш пробежал холодок. —

Недолго осталось.

— Это я во всем виновата…

Лоб девочки уткнулся в край подоконника, и слезы бессилия и страха потекли по горящим щекам.

— Глупая девчонка! В чем ты виновата? Что они набросились на тебя, потому что их родители наплели про меня всякую чушь? Что они вообразили, будто твоя мать позарится на этого олуха Якоба? Что его сын науськал на тебя своих прихвостней? Слабину почуяли, вот и пришли! Была бы я жива, попробовал бы хоть кто-нибудь вякнуть, даже если бы вся деревня однажды утром проснулась искусанная и с переломанными ногами! Ах, как сладко быть живой, деточка… Снова… Скоро ты меня поймешь… совсем скоро… Еще одна жертва — и ты совсем будешь готова…

Голос осекся, замер испуганно, словно сболтнув лишнее, но беспокоиться его хозяйке не стоило: не слыша колдунью, Ануш терзала пальцами платок и нервно шептала:

— Только бы всё кончилось хорошо… только бы всё обошлось… мама… мамочка… мамочка… Я должна признаться…

Приняв вдруг решение, Ануш порывисто стиснула кулачки и вскочила на ноги.

— Я должна всё рассказать!

— Что-то ты не то болтаешь, милая, —

с угрозой процедила ведьма, девочка тут же вздрогнула, словно в грудь ей что-то кольнуло, закатила глаза и упала.

А когда через несколько секунд поднялась, брезгливо отряхивая платьице, то взгляд ее был холодным и отстраненно-спокойным.

— Немного рановато, конечно… — бесстрастно проговорила она странным, чуть надтреснутым голосом, снова присела, чтобы наблюдать разворачивающееся действо, и колючий ком из черного льда, занявший уже, казалось, всё ее тело, довольно шевельнулся. — Хотя, будь что будет. Теперь я уже не пропаду.

Тем временем женщина в синем чепце выскочила вперед, ухватила мужа за рукав и со слезами и причитаниями стала пытаться увести прочь. Под гогот зевак он сердито вырывался и что-то кричал, но жена надрывалась и тянула изо всех сил, и скоро они пропали из виду за спинами людей.

Мать осталась одна — и веселившаяся еще секунду назад толпа помрачнела опять.

Жутко, совсем рядом, пророкотал гром, так, что стекла в окнах задребезжали и звякнула посуда на столе. Ануш присела испуганно, закрывая ладонями уши, а когда снова вынырнула из-под подоконника, то увидела, что мать протянула ладони к придвинувшемуся почти вплотную кузнецу — и вдруг тот толкнул ее в грудь. Нелепо взмахнув руками, женщина отлетела к забору, пропадая из вида, ударилась спиной, но в последний момент удержалась на ногах, инстинктивно чувствуя, что стоит ей упасть, как набросится один, другой, а за ними — вся толпа…

— Ма…ма?..

 — слова прозвучали тихо и сипло, словно чужие и сказанные кем-то чужим, далеко, в холодном металлическом тесном доме… —

Ма…

— Надеюсь, ей повезет, — равнодушно вздохнула ведьма. — Хоть сейчас. Конечно, она всегда была глупой, но…

—

…ма…

Ноги выпрямились по собственной воле, голова ткнулась лбом в мутное стекло…

Но первым, кого увидела Ануш, была не мать, и не багровый от ярости и выпитого для храбрости вина кузнец, а белобрысый мальчишка.

В руке он сжимал камень, а губы его беззвучно шевелились.

Но девочке не надо было слышать — она знала, что он сейчас закричит. Воспаленная, пульсирующая одним-единственным воспоминанием память высветила перед глазами Ануш знакомую картину. Только на этот раз вместо нее в горячей пыли извивалась и пыталась уползти из-под града ударов ее мать, а беспощадная ватага детей сменилась обезумевшей толпой крестьян, и ворота под тяжестью тела матери всё не открывались и не открывались, пока не стало слишком поздно…

— Мама!!!..

Не думая ни о чем, не слушая истерично рычащий в голове голос ведьмы, не обращая внимания на раздирающие грудь громадные ледяные иглы, почти ослепленная ужасом перед нависшей катастрофой и пожирающей изнутри болью, Ануш, ни на секунду не переставая кричать, бросилась из комнаты в сени, на двор, за ворота…

Подступающая гроза разрывала небо в клочки, толпа зловеще гудела, кузнец орал, распаляя себя для последнего удара — но девочка видела лишь одного человека, слышала только один голос, и всего два слова.

— Бей ведьму!!!..

Одновременно с этим в прижавшуюся к воротам женщину полетел камень. Но в то же мгновение, прежде чем толпа успела решить, что ей делать, из ворот выскочила маленькая фурия и вихрем набросилась на белобрысого.

Сбив врага на землю, она, вопя что-то дикое и несвязное, принялась неистово молотить его руками и ногами, кусать, царапать, пинать, понимая, что умирает, что невозможно выжить после того, как эта проклятая ледяная штука разорвала тебя изнутри, после того, как голос ведьмы бешено выкрикивал у нее в голове приказы, сводя с ума, разрывая мозг… Но одновременно маленьким краешком души, который еще оставался Ануш, той Ануш Саратон, что пришла из Перевозной с мамой неделю назад, она сознавала, рушась в пропасть беспамятства и тьмы, что ни одна месть, совершенная посредством магии, не принесла ей такого наслаждения, как эта безумная, нелепая, обреченная атака. И даже хлынувший сплошной стеной ливень не смог охладить ее исступление.

Только с помощью трех мужчин мать смогла оторвать дочку от панически завывающего белобрысого. Впрочем, под слоем грязи и крови цвет его волос было уже не разобрать.

— Вот ведьма… — дивясь такой свирепости в крошечном худеньком тельце, уважительно хмыкнул кузнец и обернулся на мать Ануш, конфузливо пряча глаза: — Куда отнести, хозяйка? И ты это… не гляди на меня так… Когда твой старшой чуть к Радетелю в гости не отправился… начнешь на кого попало что ни попадя думать… Извини…

* * *

— …Ай, да молодец! Ай, да умница!..

Голос незнакомой старушки ворвался в сознание Ануш неожиданно, словно толстая стена, отделяющая ее от мира, вдруг рухнула беззвучно.

— Ма…ма?.. — прошептали обветренные губы.

— Тут мама твоя, тут, с работки вернулась как раз… Эй, Уна, давай бегом сюда, девчонушка наша в себя пришла! Это ж надо так десятилетнего мужика отделать — три часа его зашивала-перевязывала! И кто? Пигалица! Глазки-васильки, реснички-лепестки… Горний дух, а не ребенок!

В сенях застучали торопливые шаги, и дверь комнаты распахнулась, впуская маму с тарелкой чего-то ароматного и горячего.

Ануш раздула ноздри, сглотнула голодную слюну… и вдруг вспомнила.

Вспомнила всё — и рука ее поползла на грудь и зашарила, ища… и не находя.

— Что-то потеряла, девонька? — ласково проворковала лечуха.

— Штучку… на цепочке…

Круглое, в добрых морщинках лицо старушки погрустнело в сочувствии:

— На улице затерялась, наверное. Цепочка, поди, разорвалась — и поминай, как звали. Народу-то вон сколько собиралось… К рукам прибрал кто-нибудь, не иначе. Жалко сильно?

— Нет… — улыбнулась и покачала головой Ануш. — Нисколько… Так ей и надо…