Герои не умирают

— Наглотался… тошнит…

Барзоанцы с отвращением скривились. Командир патруля — офицер в коротком кожаном плаще с серебряной нашивкой — ткнул пальцем влево:

— Пащёал!

Фалько закивал, улыбаясь то ли приторно, то ли просто мерзко, и Найз сделал первые шаги, потрясенно дивясь перемене.

Офицер, угрюмо насупившись, молча двинулся впереди. Воины еще раз оглядели добычу — двух обессилевших пленников, из имущества и одежды на которых были лишь короткие холщовые штаны, презрительно сморщились и зашагали сзади, отрывисто переговариваясь.

В постепенно рассеивавшейся тьме мальчик начал различать скалистый обрыв справа, уходивший краем в небо, галечный пляж, то сужавшийся до полуклоза, то разбегавшийся до ширины дворцовых ворот, мыс, рассекавший горизонт на полумрак и полусвет… Так вот где их вынесло! Там, где два часа назад они высадились, чтобы приготовить смесь!

И тут же старая-новая тревога кольнула в сердце: а где Илада? Где алхимик? Где Белка? Что с ними стало после залпа? Погибли? Были схвачены? Убежали? Но куда?..

Мальчик снова оглядел отвесные стены справа, волны слева, вспомнил каналы, впадавшие в залив и отсекавшие дорогу к бегству по берегу — и последняя надежда тихо угасла. Или схвачены, или погибли…

В очередном узком месте Фалько застонал особо душераздирающе, остановился, выпустил плечо Найза и, прижимая руки к желудку, согнулся и опустился на колено. Барзоанец, оказавшийся ближе всего, рыкнул что-то, поднял ногу для пинка… и вдруг растянулся на камнях с перерезанным сухожилием. Рывок, поворот, хруст — и меч его, сменивши владельца, зазвенел о меч второго пирата.

— В воду! — рявкнул гардекор, и мальчик, повинуясь не волей, а рефлексом, кинулся в волны.

Фалько обманным движением ушел от удара и обернулся. Молнией сверкнул метательный нож — и офицер повалился в прибой. Новый финт, перезвон стали — и второй барзоанец рухнул лицом на камни и остался лежать. Раненый пират ухитрился поставить подножку и выхватить кинжал, но продлил свою жизнь ненадолго.

Фалько поднялся, вытер меч о его штанину, и стянул с грязного пальца тигриное кольцо.

— Я ж говорил, что оно приносит несчастье, а ты не послушал, — меланхолично напомнил он трупу.

Посчитав, что с эпитафиями на сегодня покончено, гардекор махнул Найзу вылезать, и стал деловито примериваться к сапогам одного барзоанца, штанам другого, оружию третьего… Выкарабкавшегося на берег мальчишку тоже поджидала персональная кучка снаряжения.

— Чего ты так долго? По воде соскучился? — хмыкнул гардекор, торопливо натягивая сапог.

— Там глубоко оказалось! Обрыв! — оправдываясь, Найз возбужденно ткнул пальцем в то место, откуда только что выбрался. — Кажется, подземная река вытекает!

Теперь, когда посветлело еще немного, стало заметно, что берег в этом месте уходит резко вниз, а вместо прибоя светлая масса пресной воды врезается в темные воды залива.

— Река?..

Фалько насторожился — а Найз улыбнулся вдруг и хлопнул себя по лбу рукой:

— Остолоп я! Не река это! Это речка-вонючка! — и, видя ошарашенное выражение на лице Фалько, торопливо заговорил: — Канал, который строители отвели от реки под Дворцовый холм — для кухонь и слуг и всякого прочего! Воду брать и помои сливать! Говорят, он под всем дворцом проходит петлей!

— Д-да? Очень мило с его стороны…

Взгляд Фалько остановился на пару мгновений, ресницы опустились — верный признак, что гардекор что-то замышлял, как успел заметить мальчик — и не ошибся и в этот раз. Через несколько секунд Фалько, бросив сапоги под ноги Найзу, прыгнул в воду. Минуты четыре спустя, когда мальчик уже закончил серьезно беспокоиться и начинал открыто паниковать, вода под обрывом забурлила и, отфыркиваясь и отплевываясь, вынырнул Фалько.

— Подземный тоннель, — едва отдышавшись, сообщил он. — Нам туда.

* * *

Найз выбрался на узкий, покрытый чем-то склизким карниз и огляделся. Тоннель оправдывал самые худшие его ожидания. Низкие своды, выдолбленные в скале, заставляли склонять голову даже его. Неровные стены были покрыты пятнами светящейся плесени, оставлявшей такие же светящиеся зеленоватые следы на коже и одежде. В

о

ды подземного рукава реки, казавшиеся черными, неспешно пропадали в зеве стока, через который они с Фалько попали сюда. Сделав несколько вдохов, мальчик поморщился от затхлого привкуса гнили и нечистот. Вот он какой — настоящий запах приключений, вспомнился Найзу разговор в начале их одиссеи.

Впрочем, при всех недостатках подземный ход обладал одним неоспоримым достоинством. Здесь не было барзоанцев, и первый раз за несколько часов можно было просто идти, не ожидая с минуты на минуту окрика, патруля или стрелы. А еще лучше — лечь и поспать. Ведь всё, что могли, они с Фалько сделали, и разве героям, только что потопившим рейдерский флот, не полагалось несколько часов сна?

— Фалько?.. — Найз спохватился, оглянулся в поисках гардекора, и увидел, что тот все еще стоял по пояс в воде там, где перед стоком кончался карниз, что-то рассматривая.

— Тут была привязана лодка, — задумчиво проговорил Фалько. — Недавно. Царапины на слизи свежие. На камнях и кольце.

Сердце мальчика замерло.

— Барзоанцы?..

— Что им тут делать? — хмыкнул гардекор. — Крыс брать в плен?

Деловито он развязал плащ барзоанского офицера, достал два меча, ножны и ножи. Остальное, упаковав обратно, протянул Найзу:

— Держи, понесешь. Мне нужны свободные руки.

Мальчик принял узел — и снова взгляд его задержался на странном оранжево-черном кольце Фалько.

— Это из-за него ты постоянно называешь меня вором? — спросил гардекор, перехватив его пристальный взор.

Мальчик вспыхнул до корней волос.

— Нет! Я… То есть… Я не называю… Не вас… не вором…

— Ну так вот. Если тебе действительно это так интересно, я не украл его, — тихо проговорил Фалько, двигаясь вперед, — а всего лишь вернул.

— Танар когда-то отобрал его у вас? — удивленно моргнул Найз. — Оно, должно быть, очень дорогое?

— Нет. Это простой камень — «тигриная шкура». В Эрегоре он не встречается, но в других краях он не дороже грубого нефрита или кровавика.

— Тогда зачем он его отнял?

— Некоторые люди отнимают не для того, чтобы было у них, а чтобы не было у другого, — гардекор пожал плечами. — Он знал, что кольцо дорого мне как память о… о человеке… который спас мне жизнь, когда я валялся на дороге между жизнью и смертью. Давно. Когда я еще был… свободен.

— А сейчас не свободны? — Найз удивленно моргнул.

— Сейчас — тоже свободен. Как ловчий сокол, — хмыкнул Фалько.

Найз вспомнил слова герцогини в черном и нахмурился:

— Та женщина… ночью в беседке… сказала, что вы… Назвала вас…

— А, Оглинда… Поговорить всегда было ее слабостью, — закаменело лицо гардекора.

Найз видел это, но словно что-то, сидевшее в засаде эти несколько часов, неумолимо дергало его за язык:

— Она говорила, что вы были рабом, и гладиатором, и наемным убийцей… Но как вы оказались… когда дядя Лимба вас вынес…

— Так это был он? — Фалько резко взглянул на мальчишку и, не дожидаясь подтверждения, усмехнулся: — А ведь тебе действительно это интересно… Ну тогда слушай. Хотя, на самом деле, ничего интересного нет. Меня подобрал на дороге караван бродячих торговцев, посчитав второго воина за покойника. Они же стали меня выхаживать. Я долго валялся беспомощный, как слепой котенок, а когда стал хоть немного похож на человека, оказалось, что от Эрегора мы успели уйти далеко…

Фалько говорил ровным отсутствующим голосом, как будто рассказывал про кого-то другого или выдуманную историю из книжки. Будто ему и в самом деле было всё равно, что с ним случилось двадцать лет назад — или он старательно в этом кого-то убеждал.

Не исключено, что себя.

— …Когда же я снова смог вставать и ходить, сразу выяснилось несколько фактов. Первый — что мы с женой караванщика любим друг друга. Второй — что караванщик отпускать ее не собирается. И третий — что самым надежным способом решить эту проблему он, как человек практичный, считает продажу меня в рабство. Например, барзоанцам, подвернувшимся весьма кстати — или некстати, для кого как. Гребцы на галеры им требовались всегда. Дальше был длинный и скучный период, состоявший из побегов, побоев, работы, мятежей — в разном сочетании, пока вблизи от одного гельтанского порта мне не удалось бежать окончательно. Но судьба отчего-то решила, что у нее есть чувство юмора: первыми, кого я встретил на славных гельтанских берегах, были работорговцы. Они любезно убедили меня, что я не создан для свободной жизни, и продали в гладиаторы. Что было дальше — ты слышал.